Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России
Но словно не слыша эти причитания три главных международных рейтинговых агентства регулярно повышают долгосрочный суверенный кредитный рейтинг и инвестиционный рейтинг России. Это агентствo Fitch, агентствo Standard & Poors (последнее повышение 4 сентября 2006 года), агентствo Moody's. Но может ли иметь высокие рейтинги страна, занимающая 129 место в «индексе коррупции», 115 место по уровню экономической свободы, находящаяся в нижней половине списка мирового рейтинга конкурентоспособности и так далее? И почему показатели деловой активности фондового рынка такой страны благополучно вошли в число лучших49 мировых показателей? Не имеем ли мы дело в случаях подчеркнуто низких оценок России с политическим заказом?
Положительные рейтинги агентств Fitch, Standard & Poors и Moody's — ни что иное, как ручательства. Эти агентства ручаются перед мировым бизнес-сообществом: в Россию можно и стоит вкладывать инвестиции. Они ручаются, что бизнесмены всего мира, инвестирующие в Россию, не рискуют потерять деньги, что они будут с прибылью. Вот что такое инвестиционный рейтинг.
Более того, компания Ernst & Young в своем «Исследовании инвестиционной привлекательности» (обнародовано 30 июня 2005) поставила Россию по этому показателю на второе место в Европе, подчеркнув высокую вероятность выхода на первое место.
Могут возразить: но ведь эти агентства ничем не рискуют. Неверно. Они рискуют своей деловой репутацией, которая стоит огромных денег, они рискуют заказами на дорогостоящие исследования. Инвестиционные рейтинговые агентства редко ошибаются (все вместе — никогда) именно в силу своей крайней осторожности. Вот почему им верят гораздо больше, чем институтам, фондам и форумам.
К этому можно добавить еще три вполне авторитетных заключения. В исследовании PBN Company (март 2005) «Россия как объект инвестиций» содержится вывод, что «подавляющее большинство инвесторов, работающих в России, считает, что их бизнес развивается вполне успешно с точки зрения как прибыли, так и объема продаж». Подавляющее большинство, заметьте.
1 ноября 2005 года (две недели спустя после вышеупомянутого доклада Transparency International с его 129 местом России на коррупционной шкале50) Всемирный банк в своем «Докладе об экономике России» запрогнозировал для нашей страны «инвестиционный бум в среднесрочной перспективе».
Во всемирном рейтинге привлекательности для инвестирования в наукоемкие и инновационные производства, опубликованном 29 сентября 2005 года Конференцией ООН по торговле и развитию (UNCTAD), Россия занимает вполне почетное шестое место.
Всемирный банк обнаружил в России сравнительно эффективную судебную систему. по этому показателю Россия обогнала даже ударников капиталистических реформ — Словению и Польшу. Российские суды научились защищать бизнес, считают во Всемирном банке (см.:www.kadis.ru/daily/index.html?id=10651).
В научном мире тоже случается отход от догм. Пол Стефан (Paul Stephan), профессор юриспруденции Университета Вирджинии (University of Virginia's School of Law), уверен, что в России существуют крепкие демократические институты, которые не слабее тех, что имеются в Японии, Германии, Франции. Проблема, по его мнению, «заключается в слабости гражданских институтов, легальной системы, и отсутствии социального доверия» (Washington ProFile. №42/671, 25 мая 2006). Для сильных гражданских институтов время у нас еще не пришло. Но придет. Как и для удовлетворительного уровня доверия между управляемыми и управляющими, между различными частями общества. Запасемся терпением и упорством.
Как в этом контексте относиться к уничижительным рейтингам и исследованиям? Воспринимать ли отчет Fraser Institute как веселый розыгрыш? Скорее всего, мы имеем дело со вспомогательными рычагами политического давления, старыми как мир. Их цель: подтолкнуть ту или иную страну к принятию определенных шагов, советов и рецептов. Среди этих рецептов могут быть и вполне разумные, но в целом они заточены на интересы международного финансового капитала, а не на интересы страны-адресата. Они подталкивают ее к открытию рынков, отказу от протекционизма, к допуску в страну зарубежных банков и страховых компаний, к привлечению (на правительственный уровень) иностранных советников. Показательно, что страны АТЭС, включая Китай, которые очень избирательно следовали подобным советам, развивались успешнее, чем страны Латинской Америки, свято верившие внешним мудрецам.
Кстати, о разнице между Латинской Америкой и Россией. Несколько лет назад ТВ показывало, как аргентинцы вели себя при вести о крахе своего песо. Били витрины, жгли автомобили, кидали камни, кричали: «Президента на мыло! Правительство на виселицу!» Одна иностранка, помню, говорила мне в те дни: «Вот что значит разница темпераментов. В России в августе 98-го так не реагировали». На самом деле, разница в другом. Аргентинцы не опасались, что, сбросив действующего президента, они могут получить такого, который попытается отменить рыночное хозяйство, частную собственность, свободу передвижения. В России каждый, кому было что терять, опасался именно этого. И, к счастью, таковых в стране уже было больше. Всю осень 1998-го даже те из них, кто терпеть не мог Ельцина, молились, чтобы он остался на своем месте, ибо Дума была розово-красной и получив президента-союзника, могла попытаться начать разворот страны назад.
Но мы отвлеклись. К шутовским рейтингам тесно примыкает другая загадка: почему западные СМИ, вроде бы свободные и плюралистические, вещают о России по сути единым голосом, и типологически это голос газеты «Правда» образца 1980 года. Отчего для Запада так важно снова и снова находить в России только плохое? Едва ли это беспричинное зложелательство, скорее какая-то более сложная потребность, комплекс или психологическая зависимость51.
Я вижу проявление этой тенденции, читая в немецкой газете репортаж из Москвы, начинающейся словами: «Пьяные, как всегда, лежали втроем на одной кровати одноногий инвалид войны Андрей, его друг Сергей и Майя, жена Сергея — у всех по синяку под глазом, — и собака, питбуль Рэм, мирно спящая между ними» (Sueddeutsche Zeitung, 25.10.2002, сочинитель Thomas Avenarius). С питбулем, боюсь, вышел прокол: для придуманной троицы собака слишком дорогая.
Неплохо идут вести такого рода: «Государственное телевидение [России] начинает новости непременно с Путина и свежих сообщений о щенках его лабрадора». Не верите? Вот оригинал цитаты: «Das staatliche Fernsehen beginnt die Nachrichten in aller Regel mit Putin und berichtet Neuigkeiten von seinen Labrador-Welpen» («Die Zeit», 11.03.2004).
При личном общении западный журналист (особенно после третьей стопки), как правило, немножко кается: будь, мол, его воля, он бы освещал совсем другие темы и под другим углом зрения, но — что делать! — редакционная политика это исключает. Хотя в заданных рамках он, честное слово, старается быть объективным. То же самое, слово в слово, всегда говорили о себе ветераны советских газет.
Не могу отказать себе в удовольствии предъявить еще 2-3 свидетельства глубокого ума наших зарубежных доброжелателей: «Президентское послание Путина 2006 года — предсмертное завещание недееспособного государства» («Japan Times», Япония), «Многие зарубежные критики связывают демографические проблемы [России] с репрессивной политикой Путина («Open Democracy», США). И главный шедевр: «Лишь те, кто находятся вне России, способны увидеть, что реально происходит внутри России» («Wall Street Journal», США). Так и хочется закончить эту фразу: «…необходимо также, чтобы они [те, кто находятся вне России] ни в коем случае не владели русским языком». Они и не владеют52.
Что ж, любое число авторов могут изо дня в день неутомимо повторять, что Бразилия — страна льдов и тундр. Климат Бразилии от этого не изменится, но кто-то, глядишь, поверит в бразильские стужи. И даже в самой Бразилии.
Мир хотят убедить, что «менталитет и обычаи русских меняются очень медленно, если вообще меняются» — выписываю это утверждение из уже цитировавшейся статьи Р. Пайпса «Бегство от свободы». Профессор подводит своих читателей к выводу, что в России нет граждан — есть лишь обнищавшая националистическая масса, которая не приемлет демократию, мечтает о восстановлении тоталитарных порядков, спит и видит возвращение коммунистов. Он прямо утверждает, что население России просто неспособно к демократии, поскольку ненавидит свободу. Подобные утверждения давно стали общим местом в статьях о России. Как сказал по схожему поводу философ и политолог Б.Г. Капустин, лишь в обстановке крайней интеллектуальной нетребовательности они сходят за то, к чему можно относиться серьезно и даже обсуждать.
Неясно, правда, почему эта косная страна на семи многопартийных выборах подряд не вернула к власти дорогих ее сердцу врагов демократии, реставраторов старых порядков. Партии с реставраторскими программами постоянно выставляют своих кандидатов, но почему-то они устойчиво получают ничтожное количество голосов. Это ни о чем не говорит, уверяют нас, в следующий раз они точно победят.
