Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
Современные городские перформансы, в том числе флешмобы, отличаются от прежних тем, что происходят в условиях «постматериального мира». Нынешние акции – бой подушками или политическая демонстрация, пусть имеющая форму одновременного коллективного «ничегонеделания» на площади, как это было в Минске летом 2011 года (что однозначно прочитывалось белорусской властью как противостояние ей), – обретают «всемирную» видимость благодаря социальным сетям. Интернет предоставляет собой канал для распространения послания среди «распределенной» аудитории (diffused audience), т. е. такой, которая полагается при получении информации на электронные средства связи и множественные источники[503]. В публичной сфере информационного общества такая аудитория выполняет «сторожевую функцию», комментируя информацию, «перепощивая» ее, ставя «лайки» и привлекая широкое внимание к отдельным сообщениям[504]. Поэтому организаторы современных протестов более не зависят от традиционных СМИ (имеющих конкретных владельцев) и каналов репрезентации и могут создавать свои собственные механизмы и инструменты достижения видимости, одним из которых является необычность или «скандальность».
Используя описанные инструменты, Pussy Riot организовали «медиасобытие в стиле Гринпис», как называют подобные акции исследователи современных СМИ[505], т. е. намеренно скандальное и привлекающее широкое общественное внимание. В современном информационном обществе, члены которого проводят значительное время за потреблением различных типов медиа и для кого «видимой реальностью» является то, о чем сообщают СМИ, такие события конструируются все чаще. Это связано еще с одним аспектом современного общества: его нарциссизмом[506], стремлением к спектаклю и демонстрации себя посредством перформанса, для чего новые медиа предоставляют соответствующий инструментарий. «Действуя» в Интернете и создавая «события», часть аудитории обретает уверенность, что ее члены являются автономными и независимыми акторами, т. е. действуют по своей воле и могут противостоять властным институтам.
В постматериальном обществе часть человеческой деятельности перемещается в виртуальное пространство, где люди работают, производя не материальные предметы, как ранее, но знаки, образы и социальные отношения[507]. По мере того как коды и символы приобретают все большую важность, «знаки становятся взаимозаменяемы, и власть осуществляется посредством тех кодов и языков, через которые происходит распространение информации»[508]. Иными словами, киберпространство становится «новой реальностью». В 2011 году российский писатель Виктор Пелевин показал такое переплетение реального и символического в романе идей «S.N.U.F.F.», где события реальной жизни, новости и кино сливаются вместе: событие, которое попадает в новости, используется как «декорация» для идущих во время его развертывания съемок фильма, и, таким образом, граница между правдой и вымыслом размывается. Реальное отныне не реально, если о нем не сообщено через электронные медиа. Именно это и произошло, когда участницы акции смонтировали видео, которое и было предъявлено зрителям в качестве события, якобы имевшего место. Таким образом – как у Оруэлла – произошло «изменение прошлого».
Современная аудитория, живущая в насыщенном информацией пространстве, полагается для доступа к «реальности» на многочисленные экраны (смартфоны, таблетки, айпэды и т. д.), и, таким образом, перед ней постоянно циркулируют знаки, культурные коды и картинки. Сказанное помогает понять эффект, достигнутый Pussy Riot: в постсовременном мире, над которым властвует изображение[509], участницы группы произвели «глобальный» (узнаваемый почти всеми) знак, что связано с рядом факторов. Во-первых, это политизация в современном обществе (женского) тела / телесного образа и превращение его в инструмент высказывания. Во-вторых, возможность получения видимости посредством новых СМИ и социальных сетей. И, в-третьих, возросшая важность знаков и изображений в постматериальном мире. Они становятся ценностью: так, в конце августа 2012 года Петр Верзилов, муж Надежды Толоконниковой, зарегистрировал соответствующий торговый знак. Его владение было впоследствии оспорено юристом Марком Фейгиным и двумя другими членами группы, которые попытались зарегистрировать знак за рубежом[510]. Осенью того же года цветные балаклавы фигурировали на нью-йоркской Неделе моды[511] и других событиях. В июне 2014 года Маша и Надя снялись для альбома «Pussy Riot Unmasked», который подготовил эротический фотограф и миллионер Bert Verwelius, владелец собственного модельного агентства в Украине[512]. В целом сообщения о новых фотосессиях и других рекламных акциях Pussy Riot появляются почти каждую неделю. Подобная интеграция знаков и символов заявленного контркультурного протеста в глобальную потребительскую культуру вызывает иронию, но вместе с тем не является необычной: апеллируя к спонтанности, экспромту, антиавторитаризму и деконструкции иерархий, применяя инструменты, дающие его пользователям ощущение автономии и позволяющие достичь видимости, Pussy Riot оказались использованы глобальным медиакапитализмом – продуктом которого и явился их протест.
Заключение
Почти повсеместно дело Pussy Riot было представлено как феминистская акция в защиту свободы слова. В результате таких интерпретаций оно оказалось «редуцированным до прав человека и концептов времен холодной войны»[513]. В этом тексте была сделана попытка показать, что такая однозначная политизация не принимает во внимание социальный контекст дела. Более тщательный анализ полемики вокруг Pussy Riot позволяет понять, почему группа вызвала столь яростные споры и отторжение частью общества у себя на родине. С одной стороны, Pussy Riot действовали в поле медиаактивизма и новых социальных движений постиндустриальной эры. Они сделали попытку бросить вызов культурным кодам, посланиям и доминирующему языку, а не собственно институтам и выразили свой протест посредством знаков и концептов, намеренно рассчитанных на западную аудиторию. С другой стороны, и это, возможно, более важно, споры вокруг группы являются проявлением классового противостояния. Pussy Riot виделись представительницами космополитических элит, порожденных глобальным капитализмом: реакция на них касалась классового расслоения не в меньшей степени, чем пола. Еще одним важным выводом из анализа дела является подтверждение того, возможно известного, тезиса, что «феминизм» не является универсальным и неизменным концептом: его содержание зависит от места, социального контекста и исторического момента.
Капитализм или патриархат: заметки о распределении и признании
Некоторые идеи, ставшие основанием для представленных ниже заметок, были первоначально изложены в эссе «Классовый вопрос постсоветского феминизма или об отвлечении угнетенных от революционной борьбы»[514]. Это название намеренно отсылало к марксистской риторике советского образца, казавшейся при социализме «надоевшей» и не обладавшей объяснительной силой. Однако с формированием постсоветского неравенства (нео)марксистские категории начали обретать смысл, и в тексте делалась попытка использования концепта «нового класса» для анализа социальных обстоятельств производства знания – гендерной теории. Отталкиваясь от поставленного когда-то феминистским теоретиком Джоан Скотт вопроса «Каким образом “гендерные исследования” производят свое знание, с какой целью и каким результатом?»[515], я стремилась показать, что постсоветские академические штудии, выстроенные вокруг концепта гендера, могут быть связаны с социальными разделениями и видами культурного и академического капиталов.
Импульсом к появлению еще одного текста на близкую тему стала дискуссия, развернувшаяся в феминистском сообществе в связи с состоявшимся в 2008 году II Всероссийским женским съездом. В частности, при его обсуждении в электронной рассылке Харьковского центра гендерных исследований[516] было приведено мнение активистки, считавшей ту форму женского публичного участия, которую продемонстрировал съезд, «люмпенизацией женского движения». Это высказывание, свидетельствующее о разделениях и борьбе между различными группами активисток, требует проблематизации таких категорий, как «женские интересы» или «женский опыт». Приблизительно в это же время выпускница Магистерской программы по гендерным исследованиям Европейского гуманитарного университета сделала в своем блоге в Живом Журнале следующую запись:
«Понимаю, что время гендера прошло. В нашей (пост-советской) части света оно, может, никогда и не наступало.
