Лев Вершинин - Гопакиада
Иными словами, на сцену вышла организация принципиально нового типа, откровенно не связывавшая себя никакими осточертевшими «-измами». Что несколько шокировало даже многих старых друзей, наставников и спонсоров. В частности, германские социал-демократы, и без того уставшие улаживать вопрос с публично требующей «унять террористов» Польшей, приняли решение прикрыть краник, перенаправив основную часть субсидий на счета безобидной «управы» мирно живущего в Берлине экс-гетмана Скоропадского. Что, впрочем, для Коновальца было хотя и достаточно болезненно («общак» на себя он не тратил, но политика дело не дешевое), однако и мессы не стоило: к тому времени он уже успел поладить с Римом. Взрывы в Польше там, правда, мало кому были интересны, но идейное родство оценили, а лиры, если их много, в сущности, ничем не хуже марок.
Орлята учатся летать
Жизнь, однако, не картина маслом. Мудрый Коновалец, в принципе, расписав все, предполагал, что теперь это все будет не менее красиво, чем, скажем, в только-только успокоившейся Ирландии, — единый зверь о двух головах: с одной стороны, «отпетая» УВО, стреляющая, взрывающая и режущая; с другой, легальная ОУН, устами молодых импозантных юристов, врачей и агрономов витийствующая в Сейме и прочих богадельнях. Проблема, однако, заключалась именно в том, что импозантные юристы, и не юристы тоже, хоть и умники, были слишком молоды. Вещать они, конечно, любили, но еще больше им хотелось экстрима. Все они, поголовно, помимо изучения трудов Михновского, учились стрелять, метать гранаты, варить динамит, и все это им настолько нравилось, что Полковнику приходилось делать выезды на места, часами вправляя мозги самым головастым на предмет того, что микроскопами гвозди не забивают. Ему одному такое сходило с рук, списываясь на «стариковскую осторожность» (и то сказать, 40 лет разве молодость?), всех остальных «легалистов», невзирая на попытки «закордонного» руководства протестовать, мгновенно записывали в «предатели нации», и хорошо еще, если без особо тяжких последствий. К тому же и деньги были нужны позарез. Полковник хоть жадиной не был, но считать умел и самодеятельность «Краевой Экзекутивы» (внутреннего руководства) не оплачивал. А хотелось!
Так что, начиная с 1931 года, по Краю понеслась волна поджогов и нападений на властные учреждения, не говоря уж о грабежах. Сперва грабили поляков, поголовно считавшихся «врагами», но потом дело дошло и до «предателей нации», и хотя ответственность за все брала на себя без вины виноватая УВО, но полиция тоже не лаптем щи хлебала, так что с мечтами о «респектабельной» ОУН пришлось попрощаться.
Самое обидное, что осуществлялись акции по-мальчишески глупо, а очень часто и с пугающим непривычное к такому общество зверством. Например, влиятельного старенького парламентария Тадеуша Голувко, лечившегося в Трускавце, изрезали вдоль и поперек прямо в палате санатория, несмотря на то, что пан Голувко был известен как ярый сторонник «компромисса», то есть максимальных, вплоть до автономии, уступок галичанам. С точки зрения новой логики «юношеской референтуры» смысл в этом, казалось бы, лишенном смысла деянии как раз был: именно такие «голувки» были в их понимании наихудшими врагами «украинской нации», поскольку чем больше «компромисса», тем меньше надежды добиться «революционного срыва масс». А с точки зрения старой логики властей единственным адекватным ответом на подобное know-how должны были стать не сроки (учитывая молодость хулиганов, весьма умеренные), а намыленные веревки.
В общем, в конце концов коса нашла на камень. Провiдники Краевой Экзекутивы исчезали раньше, чем успевали приучить подчиненных к себе; при попытке к бегству был застрелен Юлиан Головинский, через несколько месяцев в околотке забили насмерть его преемника, Степана Охримовича, еще через год с трудом спасся, удрав за кордон, Иван Габрусевич, а вскоре его примеру последовал и сменщик, Богдан Кордюк, признанный «референтурой» виновным в провале «городецкой экспроприации», по итогам которой деньгами так и не разжились, зато двое боевиков ОУН погибли, а еще двое, Билас и Данилишин, выданные, кстати, местными крестьянами, были повешены в львовской тюрьме Бригидки.
Незадолго до католического Рождества в Галицию были введены дополнительные силы полиции и, в помощь им, отряды регулярной кавалерии. Взведенная до предела Варшава объявила о начале «пацификации» — затянувшейся на долгие годы и жесточайшей в смысле методов кампании умиротворения взбесившегося Края.
Глава XXIV
Солнце взошло
Мальчик-с-пальчик
Именно в период «пацификации», когда польские силовики перестали оглядываться на мнение международной общественности, сжигая дома террористов, арестовывая всех подозрительных и стреляя на шум, к рулю и пришел Степан Бандера. Вопреки байкам биографов, утверждающим, что именно он родил ОУН, как Авраам Исаака, парень был незаметный — как говорят в Англии, заднескамеечник. Низкорослый, щуплый, несколько смахивающий (кто сомневается, пусть посмотрит фото) на крысенка. Ни в кругу отцов-основателей, ни в списках делегатов судьбоносных конференций 1926–1930 годов его не было и быть не могло просто по молодости. В УВО он вступил только в 1927-м, 18 лет от роду, в 1928-м поступил на агрономический факультет львовской Политехники и целый год даже учился, а затем еще год, вместе с уже именитым Шухевичем, изучал уже другие науки в итальянской разведшколе. Прочие байки не менее мифологичны. Нет, возможно, конечно, что уже в 11 лет будущий Вождь, подобно грядущему Ким Ир Сену, призывал народ к восстанию, за что был избит полицейскими, как писалось когда-то в незабвенном журнале «Корея», смеясь им в лицо. Охотно верю, что в годы учения в украинско-польской гимназии он и в самом деле подкладывал кнопки на стул учителям-оккупантам и зажигал «вонючки» на торжественных мероприятиях в гимназии. Кто из нас, если честно, такого не творил? А вот насчет постоянных драк за Украинскую Идею с польскими шовинистами-старшеклассниками уже сложнее, ибо, как точно выяснили историки, в стрыйской гимназии того времени вместе с юным Бандерой учились только галичане, сколько-то евреев, пара-тройка немцев — и ни одного поляка. Что же до хрестоматийного подвига школьника Степы — создании нелегальной «Організації учнів вищих клясів українських гімназій», якобы первой из националистических организаций, возникшей в Крае, — то на эту тему и архивы, и мемуаристы упорно молчат.
В общем, наверняка можно утверждать только, что Степан, как и все галицкие мальчишки, имевшие средство на форму и прочее, переступив порог тинейджерства, записался в скауты — «Пластуны», где активисты УВО присматривали молодые кадры, что вслед за старшими товарищами, как положено, заинтересовался «умными разговорами», познакомился с ребятами уже «козырными», а чрез них и со «взрослыми» книжками типа Михновского, что, наконец, хотел учиться в Чехии, но поступил во Львове, затем бросил агрономию, а вернувшись из Италии, стал кадровым клерком УВО-ОУН, ответственным за подпольную типографию в селе Завалив.
Карьера, впрочем, задалась сразу. Время-то было непростое, бестолковое, вакансии открывались то и дело. В переписке с Коновальцем активисты жаловались, что «УВО — это не военная организация, это гной… что если и случаются удачные операции, то деньги до УВО не доходят». С этим, конечно, старались бороться, так что энергичные парни не без бога в голове ценились на вес золота. А Степан был как раз таков, да говорлив, да еще и пером владел неплохо. Вот и стал референтом по пропаганде.
Мыслил он нестандартно, по нынешним меркам, не хуже среднего политтехнолога. Еще не забыв нравы гимназии, довольно быстро организовал «школьную» агитационную кампанию, предложив старшеклассникам поиграть в войну с учителями-поляками, всячески срывая уроки и калеча оборудование. Детям такой вид протеста пришелся по душе, директора и завучи стояли на ушах, а Степан получил первое поощрение и, вдохновленный, организовал новую кампанию — «антимонопольную». Взяв за основу опыт организаций, вне всякой политики боровшихся против «алкоголя как источника культурного регресса», он бросил в массы слоган «Свiй. До свого. По своє!», без особого труда убедив селян, что самосад и самогон гораздо лучше «монопольки», поскольку дешевле. В результате чего Польша потеряла миллионы злотых, а старшие товарищи заценили Степана еще круче. Самой же яркой инициативой стала «могильная акция». В принципе, «культ могил» был для галицкой интеллигенции традиционен, сходки приурочивались к датам смерти известных людей, сопровождаясь торжественными панихидами. Однако Степан придумал «символические могилы», скорбно митинговать над которыми можно было без привязки к датам и личностям, просто для того, чтобы «напоминать, популяризировать и закреплять в душах масс идеи, за которые отдали жизнь украинские герои».
