Сергей Кремлёв - Если бы Гитлер не напал на СССР…
Стоявший рядом на мостике Тевосян задумчиво, как бы про себя, произнес:
— Наш Аносов считал, что стальная пушка могла бы спасти Севастополь. Но в николаевской России, при Нессельроде и Канкрине, к нему не прислушались… Зато уроки Крымской войны учёл ваш Крупп.
— Да, — согласился Гитлер. — И благодаря стальной пушке Круппа мы победили французов под Седаном.
Намёк был прозрачным: вас французы здесь побили, а мы побили французов. Тевосян возражать не стал и даже подтвердил:
— В отличие от нас под Севастополем.
Потом прибавил:
— А царскому правительству пришлось покупать пушки у Круппа.
— Вот как? — удивился фюрер. — Это интересная деталь… Но вы говорите, герр Тевосян, Нессельроде, Канкрин… Это что — немцы?
— Немцы… Нессельроде, впрочем, наполовину еврей…
— Вам не кажется немного странным, что ваши, — Гитлер выделил это «ваши», — немцы России навредили, а наш Крупп ей помог?
Тевосян улыбнулся:
— Да, господин рейхсканцлер, русские немцы не всегда были полезны России. Была великая Екатерина, был и ничтожный Нессельроде… Я много думал над этим и твёрдо знаю одно: исторические судьбы Германии и России переплетены давно. Вопрос в том, как завязывать и развязывать эти узлы.
И, помолчав, прибавил:
— А делать хорошие стальные пушки мы потом научились и сами. Да и броню — тоже!
= = =К вечеру фюрер со свитой был уже в поезде… Время не чувствовалось — и не только потому, что в дороге оно ощущается слабее. Его не хотелось узнавать, отсчитывать, измерять. И лишь по инерции Гитлер вяло поинтересовался у Шуленбурга, сопровождавшего его в Берлин:
— А какое у нас завтра число?
— Двадцать третье июня, — немного удивлённо ответил посол. — Как быстро время-то летит… Почти закончился июнь сорок первого года. Не верится, что завтра вы, мой фюрер, будете снова в Бергхофе.
* * *ПРОШЁЛ месяц… И адмирал Октябрьский вышел на том же лидере «Москва» встречать «Литторио» с дуче на борту. Турки не обрадовались совместному запросу Москвы и Рима на его проход, но и запретить ничего не могли: в конце концов, могучий итальянский линкор в черноморских водах — это проблема русских, и если они сами приглашают итальянцев, то пусть сами и берут на себя ответственность.
«Москва» держала флаг Командующего Военно-морским флотом СССР, потому что встретить дуче в море Сталин поручил наркому ВМФ Кузнецову. Под синим небом, раскрашенным белоснежными облаками в цвета старого русского морского флага, Кузнецов и Октябрьский салютовали гостям и перешли на борт «Литторио», где Октябрьский сам взял на себя функции лоцмана. Кузнецов его подстраховывал, потому что знал подходы к Севастопольской бухте ещё со времён командования «Красным Кавказом» и «Червоной Украиной».
Вскоре на них стали надвигаться бухты, плоский срез далёких гор слева и тонкие колонны античных развалин справа. Муссолини стоял под ветром на палубе, рядом были Чиано, начальник Морского Генерального штаба адмирал Каваньяри, а мысль улетала туда, к городу, известному в Италии давно — со времен той Крымской войны, когда граф Кавур в надежде на поддержку в борьбе против Австрии ввязал Сардинию в англо-французскую войну против русских.
Да, когда-то здесь уже были итальянцы, петушиные перья берсальеров развевались над холмами Севастополя, и на этой земле осталось итальянское кладбище.
Линкор вошёл в бухту, и начались швартовые операции постановки на бочку. Гости же начали осматриваться… Вот сбегающие к морю марши белой лестницы и над ней — сдвоенная колоннада дорического ордера. А дальше, прямо в воде, стоит необычного вида памятник, и бритый наголо русский адмирал поясняет, что это — Памятник затопленным кораблям. Но почему затопленным? Памятники ставят победителям, оглашающим свои и чужие берега грохотом победных салютов! Дуче не выдерживает и говорит об этом адмиралу. И тот вдруг хитро улыбается и отвечает:
— В Севастополе, господин Муссолини, есть ещё один любимый русскими моряками памятник — капитан-лейтенанту Казарскому, командиру брига «Меркурий». Этот бриг отбился от превосходящего врага, а потом спасся бегством. На памятнике написано: «Потомству в пример».
Октябрьский на мгновение задумался, а потом убеждённо сказал:
— Иногда важнее не победить, а не сдаться!
И его маловыразительное скуластое лицо в один миг стало скульптурным.
* * *СЕВАСТОПОЛЬ был прекрасен! И в этот солнечный — как по заказу — день в разгаре лета город напоминал об Италии. Однако русский Черноморский флот был невелик. Все во флагах расцвечивания, корабли были красивы — военные корабли всегда красивы, ибо предельно рациональны, но это был, конечно, не итальянский рейд в Таранто.
В парадном расчете стояли линкор «Парижская коммуна», крейсера «Красный Крым», «Красный Кавказ», «Червона Украина», «Ворошилов», лидеры «Харьков» и «Ташкент», десяток эсминцев, подлодки, торпедные катера, тральщики…
Кузнецов заметил взгляды гостей и счёл нужным заметить:
— Да, флот невелик… Но, во-первых, он у нас не единственный — морских театров хватает. Во-вторых, от царя нам богатого наследства не досталось — Николай всё лучшее утопил в Цусиме, а потом его ещё чёрт дёрнул и с Германией воевать… Что-то потом увели с собой белогвардейцы… — Нарком улыбнулся: — Но ничего — строимся помаленьку. Есть — где, есть и на что…
Он умолк, но тут же прибавил:
— А с лодками и авиацией у нас и сейчас уже не плохо.
Кузнецов говорил правду — на сотню с небольшим итальянских подлодок один наш Черноморский флот имел их 47 при 84 торпедных катерах и авиации в 625 самолетов, из которых половина была истребителями.
А на берегу дуче уже ждали Сталин, Молотов, Жданов в море белых форменок и море легких платьев загорелых севастополек…
Оркестры, цветы, улыбки…
В праздничный летний день хорош любой город, но как же хорош в праздник город русской славы Севастополь!
И уж как он красив в главный день флота! И особенно когда он впервые в своей жизни встречает главу иностранного государства!
Сталин знал, что делал, когда предлагал Государственному премьер-министр-секретарю Италии, военному и морскому министру, министру внутренних дел, министру авиации, командующему фашистской милицией и дуче итальянского народа Бенито Амилькаре Андреа Муссолини завязать личное знакомство именно здесь — в солнечном, праздничном и мирном Севастополе.
Адмиральский катер с дуче, Чиано, Каваньяри и Кузнецовым отвалил от «Литторио» и через пять минут подходил к широким ступеням Графской пристани. Вот уже шестовой матрос ухватился шестом за кромку причала, и дуче шагнул вперёд…
Перед ним был Сталин.
Он был в простом полотняном, тоже белоснежном — как все здесь, костюме. И он протягивал дуче руку со словами:
— Здравствуйте, господин Муссолини! Рад приветствовать вас на земле Советского Союза…
Глава 13. «Багдад-на-подземке», четвертая пятилетка и Атлантическая хартия
Вскоре после окончания всех визитов Молотов сам начал разговор на тему, явно занимавшую не только его, но и Сталина:
— Коба… А не пора ли завести с немцами разговор о передаче нам Тельмана? На условиях, скажем, твоего личного заверения, что он получит у нас чисто внутреннюю должность, например — в Республике немцев Поволжья? И ещё — об ослаблении режима содержания политических заключённых в Германии…
Сталин посмотрел на Молотова… Он что — мягко упрекает вождя в отходе от идеалов? Эх, Вяча, Вяча! Эх, Молотштейн! Да, Вяча, ты — старый партиец… Да, революция — дело весёлое, молодое. И ее порывы всё ещё не угасли… Но мы-то сейчас уже не революцию делаем! Мы её сделали и заняты архи-, как говаривал Ильич, сложным делом практической перестройки мира. И тут нам, как говаривал опять-таки Ильич, истерические порывы не нужны… Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата.
Сталин вдруг вспомнил, как в июле 34-го он принимал англичанина Уэллса, того самого — фантаста, написавшего в двадцатом году, после бесед с Лениным, «Россию во мгле»… В двадцатом году Уэллс назвал Ильича «кремлёвским мечтателем», а через полтора десятка лет приехал восхищаться новой Россией, освещенной уже не ленинской мечтой, а сталинскими электростанциями. Уэллс спрашивал у Сталина:
— Вы, мистер Сталин, лучше, чем кто-либо иной, знаете, что такое революция… И притом — на практике… Восстают ли когда-либо массы сами? Не считаете ли вы установленной истиной тот факт, что все революции делаются меньшинством?
И Сталин ответил тогда:
— Да, для революции требуется ведущее революционное меньшинство… Но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не будет опираться на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей.
