Андрей Буровский - Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии
Тридцать гайдуков во главе со шляхтичем Загурским ночьнр напали на дом Комаровских, похитили Гертруду и увезли ее, завернув в несколько перин. По одним данным, Загурский просто не рассчитал веса перин. По другим — похитители встретили по дороге крестьянский обоз и решили не рисковать. Во всяком случае, когда опасность минула и перины сняли, беременная Гертруда была мертва. Труп бросили в пруд, а потом тайно похоронили.
Комаровские начали уголовный процесс. По одним сведениям, суд стоил Потоцким местечка Витков и трех селений в Белазском воеводстве. По другим — суд приговорил убийцу Гертруды к смерти. Франц-Ксаверий к тому времени помер, и его труп извлекли из могилы и повесили. По еще одной легенде, повесили не труп Ксаверия, а труп Загурского. Во всяком случае, Потоцкие откупились, и никого живого не повесили. А Феликса вскоре женили на Юзефине Мнишек, дочке краковского кастеляна.
По словам Феликса, Юзефина не принесла ему девичьей невинности, а в браке не была верна. Феликс не жил с ней в одном доме, а развлекался, меняя любовниц и имения. Владелец ста тридцати тысяч крестьянских душ, городов Умань, Браилов, Могилев, Немиров, тридцати местечек, четырехсот двадцати девяти селений, Феликс Щенсный-Потоцкий жил владетельным князем и имел частную армию в две тысячи человек.
Уже стариком, после всех разделов Польши, Феликс Потоцкий влюбился в жену графа Витта, Софию Витт. София была, по одним данным, гречанкой, по другим — валашкой; и, по всем имеющимся сведениям, ее прошлое таково, что принимать эту даму в приличных мещанских домах не стали бы. Среди прочего, побывала она и в гареме турецкого султана. Впрочем, деньги могут почти все.
Феликс Потоцкий купил графиню Витт у графа за два миллиона злотых. Прелестная графиня происходила из горной местности и изволила скучать среди равнин. Феликс построил в Умани роскошный парк: насыпали искусственные холмы, провели речки, выкопали пруды, устроили водопады. Насажено было несколько десятков тысяч стволов деревьев. Парк назвали «Софиевкой» — в честь Софии Витт. Что делала шлюшка после смерти Потоцкого, я не знаю, но парк великолепен, и он стоит до сих пор. Если есть хоть малейшая возможность посетить Умань — советую!
Ничего, кроме подрыва мощи Речи Посполитой и отставания Польши, от такой шляхты быть не могло: что от магната, что от его слуг.
Тем более третье сословие в Польше традиционно оставалось слабым, промышленность развита совсем не так, как в странах Западной Европы; противопоставить шляхте было нечего и некого. А к концу XVII столетия промышленность имеет большее значение для мощи государства, чем храбрость его солдат или высота крепостных стен.
Еще при Яне III Собесском (правил с 1674 по 1696) Московия не вмешивается во внутренние дела Польши. Но после него уже появляется шанс… Швеция хочет поставить своего короля, Станислава Лещинского. Московия другого — саксонского курфюрста Августа. Швеция оккупирует Речь Посполитую, Лещинский сидит на престоле; Август бегает, как заяц, от шведских гренадер. Неосторожный Август много раз отзывался о Карле XII Шведском самыми гадкими словами… Теперь Карл XII особенно сильно хочет встречи, а Август ее особенно сильно не хочет.
Победа под Полтавой — и Лещинский бежит во Францию, а Август садится на престол.
Во Франции Станислав Лещинский не растерялся и быстро выдал дочку замуж за французского короля. Французская дипломатия очень озаботилась вопросом — а как же это Станислава Лещинского, законного короля, да вдруг поперли из страны?! Франция традиционно уважаема в Польше, на сейме 12 сентября 1733 года Лещинский избран королем. Но Российская империя, Австрия и Саксония начали войну за польское наследство (1733–1735) и снова посадили на престол саксонского курфюрста Августа II.
Давно ли Польша и Московия так же решали судьбы Украины?! А теперь Швеция и Московия так же точно решают судьбы самой Речи Посполитой…
Казалось бы, что должен испытывать московит, кроме «чувства глубокого удовлетворения»? Заканчивается «старый спор славян между собою», и заканчивается в пользу «верного росса». Торжествовать? Нет, есть, конечно же, и торжество. Но чувства московитов поневоле оказываются куда сложнее, и связано это с ходом модернизации.
Диалог со странами Запада, прерванный Иваном в середине XVI века, к середине — концу XVII становится постоянным и все более расширяется. Без этого страна уже не может.
При Алексее Михайловиче основа вооруженных сил Московии — полки иноземного строя, то есть регулярные войска под командованием, как правило, иностранных офицеров.
В Москве с Алексея Михайловича открываются аптеки, работают польские и немецкие портные. «Ура-патриоты» возмущаются и протестуют. Патриарх Никон выпросил у одного из придворных немецкие и польские одежды — «посмотреть»; и изрезал их в мелкие клочки ножницами — «неправославные одежды»! Нельзя их носить!
Но, судя по всему, польских и немецких портных не убывало. В Посольском приказе переводили книги по космографии, риторике и фортификации, а в Туле создавались первые мануфактуры по европейскому образцу.
Сын Алексея Михайловича Федор (правил в 1676–1682 гг.) в совершенстве знал латынь, неплохо польский, писал на этих языках стихи. Его родная сестра Софья сама сочиняла пьесы и создала домашний театр. В Москве, кстати, театр был с 1672 года, и ставились в нем пьесы, сочиненные или переведенные учителем царевича и царевны, Симеоном Полоцким. Он же вовсю вел подготовку к открытию Славяно-греко-латинской академии (открыта в 1687-м, уже после Федора).
Войдя в надлежащие годы и став царем, Федор Алексеевич отменил местничество и сжег все «поместные росписи», провел церковные реформы: отменил «собственные иконы», сильно смягчил суд и следствие — ворам перестали отрубать руки, ноги и пальцы.
Всем придворным, военным и чиновным лицам велено одеваться в польское платье. А тем, кто упорно одевался в русское, царским указом в Кремль вход запрещен. Тому же кругу лиц рекомендовано было брить бороду. Заметьте — не «приказано брить», а «рекомендовано». Вполне можно было и не брить.
«…на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить», — как говорили современники.
Все это, конечно, только государственная модернизация, или придание некоего внешнего колера, придание формы. Но и в этом «внешнем колере» появляется некая личная свобода, особенно когда брадобритие не вводится приказом, а «рекомендуется».
Весь XVII век образцом европейской страны служила Польша, а Украина оказывалась страной-посредником (и здесь, как часто с ней бывало, Московия имела дело не с другим центром цивилизации, а с ее периферией). О западниках типа князя Василия Голицына или Ордын-Нащокина говорили, что они «чтут книги ляцкие в сладость».
Но Польша все сильнее отстает, все меньше способна явиться образчиком успешной модернизации. Вопрос — на кого ориентироваться, если не на Польшу? Какая страна Европы может выступить как образец?
Похоже, что Петру проста «пришлось» сменить образец для заимствования — слишком уж поляки похожи на нас, слишком уж государственная модернизация, которая за образец берет «их», провоцирует модернизацию общественных отношений у «нас». Если обезьянничать с «чертовых ляхов», это может плохо кончиться…
На протяжении XVII века по отношению к Польше сознание русского московита, по крайней мере сознание образованных верхов общества, оказывается расколотым.
Московит как часть своей корпорации, своего государства, может желать только поражения Речи Посполитой. Чтобы пройтись по ней, как при Иване прошлись по Прибалтике, чтобы высосать ее богатства, чтобы расселить на ее землях мужиков и наложить на «них» дань… и чтобы показать, наконец, «им», кто они такие, за то, что «они» все время дразнятся «такими словами».
Этого требуют те ценности, которые преобладали в Московии со времен Александра Батыговича Невского.
Но одновременно русский человек просто как индивид, как отдельная автономная личность испытывал зависть к полякам.
«Правда, что мы ненавидим неволю… а любим свободу… Мы живем спокойно, не зная ни насилия, ни страха. Нас не грабит солдат, не преследует сборщик налогов, владыка не угнетает и не принуждает к повинностям… Доносчики, суровые наказания, тюрьмы… изгнание и в конце концов смертные приговоры без предоставления слова защите — все это нам неведомо… Без принуждения принимаем мы на себя обязанности, не слагаем их с себя без причины, даже по приказу. Мы свободно можем вести частную жизнь, исполнять должности, ничего не опасаясь» — так писал в середине XVII века Лукаш Опалиньский.
Напомню — на дворе XVII век. Для Московской Руси это век Приказа тайных дел, широчайшего применения пыток и сечения кнутом, доведенного до предела всевластия царей. Век, в котором написаны воспоминания и записки иностранцев, побывавших в Московии и ужаснувшихся порядкам и нравам.
![Альфред Ван Вогт - Чудовище / The Monster [= Пятый вид: Загадочное чудовище; Воскресшее чудовище; Возрождение]](/uploads/posts/books/60190/60190.jpg)