Сергей Переслегин - Око тайфуна
Зубры
Люди отличаются от марсиан не столько глупостью или подлостью, сколько неумением ставить себе задачи — недостаток, возникающий из-за отсутствия воображения. Стандартные цели достигаются в Круге автоматически, и дальнейшая деятельность «бессмертного» начинает напоминать заевшую грампластинку. Состояние тягостное; оно вынуждает имитировать работу, в том числе творческую. А поскольку создание принципиально нового требует именно воображения, творчество «сапиенсов» сводится к примитивной комбинаторике идей и образов, усвоенных в детстве и юности.
Так, размышляя о будущем военной техники, А. Гитлер додумался до индивидуальной бронированной машины для каждого пехотинца — гибрид концепции пехотных волн с идеей танка. И то и другое пришло из окопов первой мировой войны.
Степняк-Енисейский сочинил три романа, в которых «наши потомки, какие-то глуповатые восторженные личности, настроили в Сибири куполообразных городов, своротили русла трех великих рек, установили на северном полюсе гигантскую трубу-лифт для транспортировки на Луну песка из обмелевшего Северного Ледовитого Океана и, гоняясь за иностранными агентами, мимоходом раскрыли тайну Тунгусского метеорита…»(1) — компиляция многих околонаучных идей, восходящих к первой трети XX века.
Теоретики Объединенного Фронта Трудящихся скомпоновали свои вдохновляющие программы, насколько я могу судить, из учебника истории для четвертого класса и передовиц «Правды» середины семидесятых годов.
Читать такие измышления бывает интересно, чаще — противно, а бороться с подобным проявлением комплекса неполноценности, увы, бессмысленно. Остается утешать себя тем, что, занявшись художественной самодеятельностью, «сапиенсы» не натворили худшего. Спору нет, в нашем мире и фантазии Гитлера оказались убийственными, и «Память» в интерпретации Степняка-Енисейского опасна, но это характеризует, скорее, общество и эпоху. В нормальном социуме самостоятельное творчество обывателя на энтропию не влияет.
Иными словами, оно безвредно. Но, разумеется, и абсолютно бесполезно. Если только набор исходных понятий вместе с задачей данному «сапенсу» не предоставит марсианин.
Тут начинается прогресс. Швейцары в своем кругу могут все. Кроме создания новых идей. Марсиане умеют генерировать идеи. Собравшись вместе в рамках коррумпированного и потому свободного от всяческих ограничений сообщества, они в состоянии решить любую проблему.
Для этого необходим совсем небольшой процент марсиан.
Здесь есть сходство с физикой ядерного реактора. Если масса меньше критической, процесс затухает, если больше, он теряет устойчивость. Последний эвфемизм означает взрыв.
То, что значительное количество марсиан обязательно разрушит любую организующую структуру, было известно и учитывалось Государствами. То, что при их полном отсутствии останавливается прогресс и начинается социальное гниение, иногда упускали из виду. Тогда приходили завоеватели, и это был наилучший выход. Если же они медлили, на столетие растягивался кошмар Зомби. Кошмар мертвецов, лишенных сознания, но сохранивших способность двигаться и удовлетворять желания.
Что-то подобное случилось с древней Ассирией и с Испанией позднего Возрождения. Наша страна подошла к «нулевому потенциалу» вплотную. Вмешалась война.
Война убивала марсиан. Но она продвигала их, вводила в Круг и предоставляла главное — независимость. Правда, умирали одни, а в Круг попадали другие, но это было игрой судьбы, а не причудой высокопоставленных швейцаров. Судьба несправедлива, но и не злонамеренна.
Как бы ни льстило нашему извращенному самолюбию считать свою страну средоточием материальной и духовной нищеты, ужас действительного распада социума, взрывной деградации народа, тотальной дегенерации нам не знаком. Слова употреблялись в печати, но они были лишь метафорой. Что они значат, не способен понять никто. Человек судит по аналогии, основывается на предшествующем опыте, но агония народа не оставляет свидетелей.
В отличие даже от войны.
Единицы марсиан — в науке и производстве, в искусстве, технике, политике, в бытовом обслуживании населения и воспитании детей — образуют цепь, которая останавливает катаклизм.
«Тебя били всю жизнь, но ты не замечал. С тебя все, как с гуся. Значит, всегда получали те, кто рядом с тобой. Возле тебя стоять опасно!»(1)
Может быть — лучшая характеристика марсианина. Бесстрашие, вытекающее из самой сути творческой деятельности, способность даже не «держать удар», а не замечать его вовсе. Слагаемые интеллектуальной свободы. С точки зрения марсианина, выжить можно не в каждом обществе, но в любом можно по-человечески жить. С точки зрения швейцаров дело обстоит наоборот.
Привычка к риску создает у марсиан известный иммунитет: окружающие говорят, что «этому» везет. Но счастье не распространяется на близких или сотрудников, и вокруг марсианина образуется зона повышенной опасности. Это явление интернационально, как и сами марсиане.
Образа «марсианина» до сих пор нет в литературе. Я связываю это с традицией, восходящей к десяти заповедям, которые все начинаются с «не». Не убий, не укради, не возжелай… положительный герой выглядит зеркальным отображением подлеца. Именно подлец первичен, он субъект литературного восприятия действительности.
Б. Штерн пытается найти другой подход. Формально перед нами классическая антитеза: герой и злодей, Динозавр и контрЭволюционер Степняк-Енисейский, воплощение Трофим Денисычей и Трифон Дормидонтовичей. Но весовые категории противников несоизмеримы, и оба они прекрасно это знают. Собственно, Динозавра посетитель в смушковой шапке интересует не как человек (тем паче — противник), а, что называется, как явление. Невеселов с ним не воюет, он его изучает.
Динозавр становится субъектом повествования, притом единственным. Его нравственные качества раскрываются не в отрицании, а в утверждении. Например:
«…люди, излишне увлеченные чем бы то ни было, — хоть женщинами, хоть наукой, хоть марками — сродни наркоманам, и не вполне хомо сапиенсы сапиенсы»(1).
Признак марсианина: восприятие мира как сложного организма, который нельзя сразу взять и познать. Для Невеселова природа — тоже субъект (отсюда персонификация ее в маске дьявола), и жизнь вместе с наукой обретают черты игры. Марсиане вообще не столь далеки от люденов — людей играющих. А к игре не принято относиться серьезно, и получается, что «человек отличается от животного чувством юмора»(1).
Качество, неразрывно связанное с пониманием простого факта: конечного состояния науки не существует, равно как и нет конечного пункта у истории. «Цель — ничто, движение — все». Почему архитектор нашего государства, вынашивая планы всеобщего благоденствия, ни разу не расхохотался?!
Цивилизация
«…вместо того, чтобы гнать меня в шею, оставили мне „ЗИМ“ с Павликом, решили, что страна не может позволить себе роскоши разбрасываться такими людьми, и попросили меня „в удобное от отдыха время контролировать взращенную вами научную школу и давать ценные указания. Хотя бы раз в месяц — этого достаточно“.
Что я сейчас и делаю, мешая людям работать»(1).
Это не самоуничижение. В редакции «Науки и мысли» Невеселов не ощущает себя лишним. Просто понимание времени. Настает момент, когда нужно уходить с переднего края, этот момент нельзя упустить.
Динозавр отдает институт другому «бессмертному» и не произносит слов о стране, науке, долге и благодарности. Да у него и нет особых причин быть благодарным обществу за «ЗИМ» с персональным Павликом. Общество, кстати, в его ежемесячных обходах учреждения без вывески вовсе не нуждается.
Тогда почему? Желание купить? Знак уважения? Ни то, ни другое. Просто особенность цивилизации, сложившейся в данной стране, — чтить кладбища. И людей — тем больше, чем они ближе к кладбищу. Культура, обращенная в прошлое.
Те, кто предоставляли «ЗИМ», полагали, что с уходом Юрия Васильевича учреждение без вывески развалится. Эту мысль они внушили «бессмертному» директору, но не «бессмертному» академику, который в оценке своих заслуг не проявляет излишней сентиментальности.
В обществе обратной ориентации марсиане начинают получать тогда, когда уже не нуждаются в этом.
Западный мир обращен в настоящее. Конфликт поколений решен в пользу того, кто больше работает и зарабатывает сейчас. Старые заслуги хороши для рекламы, но если ты не в состоянии обеспечить ее, сходишь с круга, и о тебе забывают.
По крайней мере, это справедливо. Но, увы, работа марсиан не всегда имеет денежный эквивалент и слишком часто адекватно оценивается лишь другими марсианами.
Какой мир, какое общество вполне отвечает феномену марсианина? Что произойдет, если они вытеснят из науки швейцаров и создадут собственную коррумпированную (то есть, стоящую вне писаного закона) информационную сеть? Не станет ли этот момент началом цепной реакции знания и поворотным пунктом истории?
