Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Компания»
Обидно не то, что у москвичей пропал еще один — чуть ли не последний — способ решить свои проблемы: «Времечко» собрало деньги на десятки операций, спасло от бездомья и финансовых ловушек сотни стариков, но не будем же мы прикрываться стариками и детьми, верно? Обидно, что маховик истории раскручивается без всякого человеческого участия, без смысла и повода, потому что в исчезновении последнего прямоэфирного социального ток-шоу есть только один смысл. Не прагматический (никому оно не мешало и никого всерьез не разоблачало), а стилистический. Программа из 90-х годов, поразившая в свое время самого Ельцина (как это так — можно дозвониться и говорить что хочешь?!), программа со свободной версткой, вольным стилем, с умеренными шуточками ведущих сегодня не может выходить в эфир просто потому, что не может, и все. На фоне снежной равнины она глядится абсолютным папуасом. И ведущий сегодня должен быть застегнут на все пуговицы, хотя и готов при случае в припадке блатной истерики закричать что-нибудь типа «„Зенитушка“, дави!» А человеческих реакций, какие демонстрировали Васильков, Поплавская или Козаченко, он себе позволять не должен — эпоха не та. Может, конечно, изобразить хорошо отрепетированный нервный срыв и обозвать Джинджича предателем, а интеллигенцию — предателем коллективным. И за него тогда придется извиняться на высшем уровне. Но стилю такой ведущий не изменяет, вот в чем парадокс, ибо безобразие и есть сегодняшний стиль. Борьба за чистоту никак не противоречит существованию программ об извращенцах и маньяках: надо, чтобы было с кем бороться, имитируя парламентскую деятельность. Но разговор о реальных проблемах нормальных людей с сегодняшним дискурсом несовместим, потому что тогда глянцевая пленка на миг порвется, и станет видно страну. Ведь сегодняшняя цензура прежде всего отсекает не критику (она как раз допускается — вот, например, коррупции у нас много). Она отсекает реальность. Для виртуального пространства страшен не критик — ниша критика как раз предусмотрена, каждое его слово санкционировано. Страшен живой человек, ибо одно его появление мгновенно обнажает всю манекенность пластмассовых персонажей, которые в кадре рапортуют о небывалом росте, насилуют несовершеннолетних или взахлеб обсуждают с точки зрения домашней медицины преимущества пития утренней мочи перед втиранием вечерней.
Один из последних островов реальности благополучно ушел на дно, и над ним сомкнулась вечерняя моча. Или утренняя. Впрочем, это не принципиально.
2 июня 2008 года
№ 21(514), 2 июня 2008 года
Джекил Анатольевич
Вот теперь все определилось окончательно: у нас конституционная монархия, в которой монарх играет роль чисто символическую. Он занимается благотворительностью, и ему это не впервой — ведь именно формой благотворительности были и пресловутые нацпроекты, которые он курировал прежде. Всякая корпорация (а о корпоративном статусе нынешней России не пишет только ленивый) обязана «отстегивать» на добрые дела. Засим монарх совершает некоторые — не самые принципиальные — международные визиты, где говорит положенные миролюбивые слова. Наконец, через него вбрасываются лозунги — в нашем случае о борьбе с правовым нигилизмом.
В смысле государственного устройства Россия становится очень большой Великобританией — с той только разницей, что у Британии во все времена были великие имперские цели, а мы сейчас на это не претендуем: нет ни идеологического, ни интеллектуального, ни силового, если честно, ресурса. Нам вполне хватает запланированного пятого места в рейтинге мировых экономик, земли и так завались — не знаем, что с нею делать, а экспансия, то есть стремление нести по всему миру свои ценности, остается уделом сообществ, которым есть что нести. Мы пока разносим по трубам главную свою ценность, но она, как вы понимаете, идеологической не является. Получается Британия минус экспансия, без статуса царицы морей, без фанатизма подданных, без колоний. Весь колонизаторский потенциал направлен главным образом на собственное население, но оно, как я уже замечал, постепенно выходит из-под власти начальства и приучается существовать отдельно, как некая Индия. Хорошо бы деколонизация обошлась без крови, а власть осталась себе на крошечном островке, сопоставимом по размеру с Великобританией. У них ведь так примерно и получилось.
Что до дуэта президента и премьера, то и здесь у нас есть образец — Дизраэли при Виктории. Россия вообще сейчас похожа на викторианскую Англию — с той опять же разницей, что Виктория была яростной патриоткой и вдобавок верила в великую британскую роль на планете. В остальном распределение ролей было примерно такое же: Виктория разговаривает с послами, наносит официальные визиты, рассказывает населению о пользе инноваций, доказывает необходимость мира во всем мире и утешает подданных, которым нередко приходится затягивать пояса, нехитрой патриотической фразеологией. Тем временем премьер Дизраэли неутомимо занимается международными интригами (особенно упорно, между прочим, противодействуя интересам России), покупает Суэцкий канал, а главное — возглавляет национальную партию. Это ведь Дизраэли создал партию тори, один в один напоминающую «Единую Россию».
Против партии тори действовала партия вигов, не дававшая ей почивать на лаврах, а мы традиционно однопартийны и, едва создав оппозицию сверху, тут же затаптываем ее. Но у Британии не было такого количества нефти, а потому империя Виктории в конце концов распалась; у нас же нефти — залейся и газа — задышись, поэтому подобное государственное устройство может оказаться практически вечным, если только в какой-то момент мы не ощутим себя слишком великими и не увлечемся внешней экспансией.
Самое же интересное, что такое разделение труда — безупречная корона и хитрый премьер при ней — вдохновило некоторых британцев на создание актуальных текстов о раздвоении личности. Скажем, Уайльд написал «Портрет Дориана Грея» — о вечно юном Дориане и его стареющем, уродливом портрете. А Стивенсон изобрел доктора Джекила и мистера Хайда — две ипостаси одного противоречивого существа. Вот и мы пришли к этому: наделенный всеми полномочиями Хайд — во главе правительства. Сугубо рекламный Джекил — на троне. Благородное лицо Джекила обращено к соседям, улыбчивый оскал Хайда — к своим.
16 июня 2008 года
№ 23(516), 16 июня 2008 года
Порядок ума
Узнав о кошмарном количестве двоек по математике, которое принес России первый повсеместный ЕГЭ, я отважился лично пройти хотя бы демоверсию теста. В конце концов у меня была золотая медаль, алгебру я даже любил, и по крайней мере раздел «А» — рассчитанный на троечников — должен был мне покориться. Первая же задача, показавшаяся сначала позорной легкотней, поставила вашего покорного слугу в тупик и оторвала от редакционных дел на час. После первого получаса я заставил решать ее весь отдел, и — говорю об этом без всякого злорадства — они тоже не сразу преуспели.
Сейчас, читатель, мы и вас проверим. На вид все элементарно. Значит, магнитофон стоит 4.000 рублей. Каждый месяц он дешевеет на определенный процент. После двух месяцев уценки его продали за 2250. На сколько процентов он дешевел ежемесячно?
Поначалу я составил такое кривобокое уравнение, что не стал его даже решать. Ясно было, что повело не туда. Потом пошло веселее, хотя за дискриминантом пришлось слазить в Сеть. Я его помнил, конечно, но подстраховался. Все-таки делание уроков с детьми — полезный навык.
Позвонил друг-фантаст, журналист по профессии. Я загрузил и его. Он обещал перезвонить через пять минут с готовым результатом и посрамить всех, но умолк надолго. Заглянул редактор соседнего отдела, сказал, что щелкает такие задачи с шестого класса, и долго чем-то щелкал в кабинете напротив. Думаю, он клацал зубами. Наконец, у меня все получилось. Все оказалось элементарно, но красиво. Я ощутил давно забытую гордость и свежесть. Интеллектуального наслаждения чище математического не существует в природе — ни одно стихотворение не внушало мне такой гордости. Вероятно, потому, что писать стихи я умел всегда, а решать задачи научился в процессе жизни.
И вот я о чем думаю, дорогие друзья (надеюсь, вы уже решили задачу, а если нет, то прервали чтение и нескоро к нему вернетесь; напоминаю, что речь шла о чудовищном — больше четверти — проценте неуспеваемости по математике). ЕГЭ, конечно, так себе альтернатива нормальному экзамену, когда речь идет о гуманитарных предметах, в особенности об истории. К литературе он вообще неприменим. Но в смысле математики, пожалуй, он выявил объективную картину. Как говаривал Ломоносов, «математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит». В математике не отделаешься памятью или зубрежкой. Математика — показатель мускулатуры ума, соображалки; она требует логики, изящества, лаконизма.
