Валерий Демин - Заветными тропами славянских племен
Со стихами поэта прошлого органично перекликаются слова нашего современника — мурманского поэта Николая Колычева:
Бесславье славянства… Бездарность правительств…
Но вновь призывают Кирилл и Мефодий:
«К единому Слову устами прильните!
Чтоб эхом народ отозвался в народе.
Пожмите — родство потерявшую руку.
Сомкните — родство позабывшие плечи…»
Покуда не поздно — поверим друг другу,
Ведь мы так похожи и ликом, и речью.
Мы — братья по крови, вскипающей в жилах!
Мы — древняя твердь неделимого сплава!
Пусть в Слове едином обрящется сила,
Пусть силой единства добудется слава…
Как хочется, с хором сливаясь, разлиться
Единой молитвой, единою песней…
Со светлой надеждой в славянские лица
Кирилл и Мефодий глядят с поднебесья.
Владимир Святой (ок. 962–1015) (рис. 92) — названный за эпохальное деяние — введение христианства на Руси — не только святым, но и равноапостольным. Хотя на канонических иконописных изображениях Владимир предстает зрелым длиннобородым мужем (с проседью в бороде и волосах), в дейтвительности официальное крещение Руси произошло, когда стольнокиевскому князю было всего-навсего двадцать шесть лет. Однако к тому времени за плечами будущего русского святого была бурная и необделенная яркими событиями жизнь. Восьмилетние скитания под постоянной угрозой смерти, борьба со старшим братом — великим князем Ярополком, унаследовавшим киевский престол после трагической смерти Святослава — и коварное убийство его с помощью предательства и обмана, единоличное восцарение в Киеве, победоносные походы и присоединение новых земель, языческая реформа, ориентация на стратегическое партнерство с Византией и окончательный «выбор веры» в пользу православия (конкурирующими религиями, согласно «Повести временных лет», выступали ислам, иудаизм и католицизм).
Летописец не жалеет красок в описании личности князя, в последствии прозванного Красным Солнышком (ни в одной летописи, кстати, такого эпитета нет). Отчасти это чисто литературный прием, смысл которого — контрастно противопоставить необузданного язычника благоверному христианину. Но именно благодаря этому в летописи и сохранились колоритные подробности разгульной жизни князя, его беспросветного блуда и вызывающей сексуальной жестокости. Еще в 18-летнем возрасте он не просто насильно овладел юной полоцкой княжной Рогнедой, но предпочел сделать это демонстративно на глазах ее родителей. Так, по крайней мере, свидетельствовала народная молва. Что здесь отнюдь не преувеличение, показывает другой случай, произошедший уже после принятия крещения. Речь идет о знаменитом Корсунском походе Владимира. В крымской крепости Корсуни (Херсонесе), принадлежавшей Византии, находился императорский наместник и греческий гарнизон. После изнурительной осады византийцы вынуждены были сдаться на милость победителя. Каковой же оказалась «милость» новокрещенного великого князя (названного, как известно, в святом крещении Василием) — рассказывается в его Житии особого состава:
«А князя Корсунского и с княгинею поимал, а дщерь их к себе взял в шатер, а князя и княгиню привязал у шатерной сохи и с дщерию их перед ними беззаконство сотворил. И по трех днях повелел князя и княгиню убить, а дщерь их за боярина Ижберна дал со многим имением, а в Корсуни наместником его поставил…»
Когда Владимир вероломно умертвил старшего брата Ярополка, первое же, что он предпринял, согласно повествованию летописца, это прелюбодейственное овладение вдовой великого киевского князя, красавицей гречанкой (имени которой история для нас не сохранила). «И была она беремена, и родился от нее Святополк», — сообщает далее «Повесть временных лет», подчеркивая изначальность каиновой печати, наложенной на будущего убийцу святых мучеников Бориса и Глеба. Из сообщения летописца неясно также, была ли гречанка уже беремена, когда стала наложницей Владимира (и тогда Святополк Окаянный — не родной его сын) или же зачала во грехе будущее «исчадие ада» русской истории. Помимо множества жен, имел Владимир также бесчисленный гарем, его можно сравнить разве что с гаремом царя Соломона. Естественно, летописец не преминул сие сделать:
«Был же Владимир побежден похотью. Были у него жены. Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино. От нее имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава. Всеволода и двух дочерей, от гречанки имел он Святополка, от чехини — Вышеслава, а еще от одной жены — Святослава и Мстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба, и наложниц было у него триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести в Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растлевая девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было семьсот жен и триста наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб. Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение. „Велик Господь, и велико могущество его, и разуму его нет конца!“ Женское прельщение — зло: вот как, покаявшись, сказал Соломон о женах: „Не внимай злой жене, ибо мед каплет с уст ее, жены прелюбодейцы, на мгновение только наслаждает гортань твою, после горчее желчи станет… Сближающиеся с ней пойдут после смерти в ад. Но пути жизни не идет она, распутная жизнь ее неблагоразумна“. Вот что сказал Соломон о прелюбодейках, а о хороших женах сказал он так: „Дороже она многоценного камени. Радуется на нее муж ее. Ведь делает она жизнь его счастливой. Достав шерсть и лен, создает все потребное руками своими Она, как купеческий корабль, занимающийся торговлей, издалека собирает себе богатство, и встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и дело рабыням своим. Увидев поле — покупает: от плодов рук своих насадит пашню. Крепко подпоясав стан свой, укрепит руки свои на дело. И вкусила она, что благо — трудиться, и не угасает светильник ее всю ночь. Руки свои простирает к полезному, локти свои возлагает на веретено. Руки Свои протягивает бедному, плод подает нищему. Не заботится муж ее о доме своем, потому что, где бы он ни был, — все домашние ее одеты будут Двойные одежды сделает мужу своему, а червленые и багряные одеяния — для самой себя. Муж ее заметен всем у ворот, когда сядет на совете со старейшинами и жителями земли. Покрывала сделает она и отдаст в продажу Уста же свои открывает с мудростью, с достоинством говорит языком своим. В силу и в красоту облеклась она. Милости ее превозносят дети ее и ублажают ее, муж хвалит ее. Благословенна разумная жена, ибо хвалит она страх Божий. Дайте ей от плода уст ее, и да прославят мужа ее у ворот“.»
Похоже, на современников (и не только на них) альковные подвиги, а также знаменитые княжеские пиры Владимира производили не меньшее впечатление, чем духовные деяния или ратные дела. И все же главное деяние князя, навеки обессмертившее его имя и причислившее его к лику святых, состояло совсем в другом — в принятии после долгих раздумий и сомнений святого крещение и приобщение к христианской вере своих подданных. Как известно, от рождения Владимир был язычником. Получив великокняжеский стол, он даже попытался произвести религиозную реформу, проведя жесткую «ревизию» старых богов. Каноническое «Житие великого князя Владимира в святом крещении Василия» довольно-таки объективно и подробно рассказывает об этом периоде деятельности будущего крестителя Руси (интересно, что перечень древнеславянских богов в Житии отличается от того, который приводит Нестор в «Повести временных лет»):
«Владимир же поставил в Киеве следующие главные идолы: первый, самый главный идол — Перун, который считался богом грома, молнии и дождевых облаков, второй — Волос, считавшийся богом скотов, третий — Позвизд или Вихор, бог воздуха, четвертый Ладо, бог веселья, пятый Купало, бог плодов земных, шестой Коляда, бог праздника бывающего зимой. И иные меньшие боги — не только в Киеве, но и по всем местам Русской державы пределам — по велению того великого князя были поставлены, став местом нечестивого почитания. Такое же идолопоклонство совершалось и в Великом Новгороде, где посланный Владимиром начальствовал его дядя Добрыня, брат его матери. Наряду с идолопоклонством Владимиру было свойственно и другое зло — в плотских похотях без воздержания, как в тине, валяться…»
Увлечение языческой стариной оказалось недолгим. Далее последовал знаменитый «выбор веры», когда Владимир выслушал представителей различных конфессий (мусульманской, иудейской и католической) прежде чем раз и навсегда ни остановиться на православии. Предварительно крестившись сам, великий князь вслед за тем крестил семью и всех киевлян. Житие не жалеет красок в описании сего великого факта:
