Сергей Катканов - Священные камни Европы
И тут к ним вышел старик — священник. Увидев десять трупов, он сказал:
— Проживи вы даже до конца света, всё равно не совершить вам второго такого же доброго дела.
— Я весьма раскаиваюсь в их смерти, ведь это были крещеные люди, — сокрушенно сказал Галахад.
— Нет, не раскаивайтесь. Эти рыцари держали в заточении родного отца, разрушали храмы и убивали священников.
Друзья освободили из заключения старого графа, который сказал Галахаду: «Ты сполна отплатил врагам Господа, теперь же надлежит тебе отправиться к Увечному Королю, который через тебя получит исцеление».
И вот после долгого странствия через Мертвый лес, они достигли наконец замка Корбеник. Король Пелес сказал: «Сэр Галахад, я рад видеть тебя. Давно терплю я невыносимые муки и страдания, но теперь я верю, что пришел срок моего исцеления».
Тут они услышали, как распахнулись двери дальнего покоя и внутри увидели ангелов. Два ангела держали восковые свечи, третий — платок, а четвёртый — копье, с которого чудесным образом бежала кровь. Два ангела поставили свечи на престоле, третий опустил платок на священную чашу, а четвертый установил копьё стоймя на крышке чаши. Тогда, не весть откуда появившийся там епископ, приступил к освящению Даров. В тот же миг явился Отрок с лицом, как огонь, и вошёл в просфору, и все увидели, что просфора — из плоти человеческой.
«А теперь, — сказал епископ, — вкусите пищу за этим столом». Он взял священную чашу и приблизился к Галахаду. Тот преклонил колена и принял причастие, а следом за ним — остальные. Тогда епископ велел Галахаду намазать кровью со священного копья Увечного Короля. Галахад так и сделал, и король совершенно исцелился. Так, наконец, свершилось то, к чему призван был в своё время Персеваль, не сумевший исцелить короля, не оказавшийся этого достойным. И вот наконец великий мистический жест совершен, если и не руками Персеваля, то во всяком случае с его участием.
Друзьям было велено взять чашу с собой, с ней они вернулись на корабль. Галахад сказал Персевалю: «Когда узрели мы толику чудес Святого Грааля, душа моя испытала такую радость, какой, думаю, не знал смертный человек».
Вы, конечно, поняли, что совершил Галахад. Он «всего лишь» причастился Святых Христовых Тайн. А ведь католикам–мирянам запрещено было причащаться Крови Христовой. Представляете, что значила для них Чаша? Ради Святого Грааля они преодолевали немыслимые лишения и лишь немногим из них удавалось прорваться к Святой Чаше.
Друзья, наконец, достигли города, в котором им, хранителям Чаши, надлежало поселиться. Король той страны первым делом бросил их в темницу и приказал не кормить. Но Святой Грааль питал их в темнице целый год. Вряд ли они когда–нибудь были настолько счастливы, как в течение этого года.
Через год король умер, жители города освободили рыцарей и провозгласили Галахада королем. Но Галахад не долго царствовал, он уже не хотел оставаться в этом мире. Однажды утром на молитве его душа отлетела ко Господу. Борс и Персеваль похоронили его без слез.
Персеваль ушёл в монастырь. Борс был с ним. Через два года Персеваль умер, а Борс вернулся ко двору короля Артура и обо всем рассказал.
***У меня нет для Галахада слов, потому что в Галахаде нет страстей. Описывать страсти легко, как нечто хорошо известное, а вот как описать бесстрастие? Впрочем, слова для Галахада нашлись у Виктора Смирнова: «Галахад обладает мужеством и смирением, простотой и величием. Его утонченная одухотворенность и красота превращают юного рыцаря скорее в ангела, чем в человека».
Так насколько реалистичны рыцари из романов? А насколько реалистична святость в мире, переполненном страстями? Насколько реалистична чистота, в мире, где всё заляпано грязью? Насколько реалистична любовь, в мире, который дышит ненавистью? И всё–таки этот мир не просуществовал бы и трех лет без святости, чистоты, любви, без всего того, что имеет источником Бога. Тот, кто видит в этом мире только страсти, грязь и ненависть, не видит того, на чем этот мир держится. Не видит Бога. А кто не видит Бога — тот не видит рыцарства и не понимает рыцарских романов.
Романы — икона рыцарства. Это не живопись. В романах рыцарство очищено не от плохого, а от случайного. Это изображение сути, а не мелких повседневных деталей. Рыцарские романы рассчитаны на тех, кто умеет видеть суть вещей, а губы верхоглядов всего лишь кривятся от скептической ухмылки. В романах не лишка правды, но истины в них куда больше, чем в исторических хрониках.
Виктор Смирнов пишет: «Господи, где грань между жизнью и вымыслом? Почему король Артур важнее для нас и ближе нам, чем десятки королей и императоров? Почему мы помним имена Галахада и Персеваля и с затруднением вспоминаем имена пап и кардиналов, живших в XII–XIII веках? Кто живее из них: те, которые пришли к нам из текстов Граалианы, или другие, реально дышавшие, евшие, жившие? Иногда кажется, что живее те, кто чище.»
Роланд не зовет на помощь
Образ графа Роланда — пограничный между литературными и историческими рыцарями.
С одной стороны, у главного героя «Песни о Роланде» есть исторический прототип, и источником вдохновения для автора «Песни» послужили исторические события. Летописец Карла Великого Эйнхард сообщает, что в 778 году король франков предпринял первый поход для освобождения Испании от мавров. Захватив несколько городов, Карл дошел до Сарагосы, но здесь встретил сильное сопротивление и вынужден был повернуть назад. Во время отступления арьергард франкского войска попал в засаду в Ронсевальском ущелье (Пиренеи), где был атакован басками и уничтожен. В этом бою погиб один из пэров короля маркграф Бретани Хруодланд. Сюжет «Песни» в основном соответствует хронике, разве что баски превращаются в сарацин.
Но, с другой стороны, «Песнь», написанная в XII веке, то есть через 400 лет после этих событий, воспроизводит совершенно иную психологическую, духовную реальность. Самое главное отличие — во времена Карла Великого ещё не было рыцарства в привычном для нас понимании. Тяжелая кавалерия уже была, но ещё не успела стать рыцарством. Между тем, автор «Песни» создает образ рыцаря, путеводной звездой которого является честь. Этот образ безусловно принадлежит XII, а ни как не VIII веку, и в этом смысле граф Роланд — чисто литературный персонаж.
Роланд — образцово–показательный, можно сказать — классический рыцарь, а между тем это сложный, неоднозначный образ, не все его качества представляются достоинствами даже его лучшему другу графу Оливье. Вот император думает, кого отправить послом к сарацинам.
Роланд промолвил: «Я отправлюсь в путь».
Граф Оливье в ответ: «Не быть тому,
Надменны вы, ваш нрав не в меру крут,
Вы ссору там затеете, страшусь.»
Надменный и слегка припадочный тип — это классический рыцарь? Боюсь, что да. Но именно такой рыцарь максимально опасен для врагов. Когда предатель Ганелон сговаривается с сарацинами, он объясняет, почему Роланда надо остановить:
Ответил Ганелон: «Французы с ним,
Они ему верны, а он им мил,
Он не жалеет золота для них,
Им брони, мулов, щёлк, коней дарит.
Готов он сделать всё, что Карл велит,
Хоть до Востока покорит весь мир».
Роланд — солнечная, щедрая, беспредельная натура. Его очень любят, но даже друзьям бывает с ним тяжеловато. Каково же тогда врагам? И вот они уже в Ронсевальском ущелье.
Роланду молвил Оливье: «Собрат,
Неверные хотят на нас напасть».
«Хвала Творцу! — ему в ответ Роланд, —
За короля должны мы грудью встать.
Служить всегда сеньору рад вассал,
Зной за него терпеть и холода,
Кровь за него ему отдать не жаль.
Пусть каждый рубит нехристей сплеча,
За нас Господь, мы — правы, враг — не прав,
А я дурной пример вам не подам».
Душа Роланда такая же прямая, как и его меч. Для него всё просто. Вопросов у него нет и размышлять ему не о чем. Смерть для него — давно пережитое событие. Приближение смерти не только не возвещает ни чего особенного, но и как будто ничего нового. Но ведь можно позвать на помощь основные силы короля. Это не проблема. И в этом нет позора. Но Роланд не хочет.
Граф Оливье сказал: «Врагов — тьма тем,
А наша рать мала, сдается мне,
Собрат Роланд, трубите в рог скорей,
Чтоб Карл дружины повернуть успел».
Роланд ответил: «Я в своём уме,
И в рог не затрублю, на срам себе,
Нет, я возьмусь за Дюрандаль теперь
По рукоять окрашу в кровь свой меч.
Пришли сюда враги себе во вред,
Ручаюсь вам, их всех постигнет смерть…
Не дай Господь и ангелы святые,
Чтоб обесчестил я свой край родимый
Позор и срам мне стращны — не кончина
Отвагою, вот чем мы Карлу милы».
Граф Оливье и сам храбрец, которого никто не заподозрит в трусости. Это человек чести и верный вассал. Но ведь все же прекрасно понимают: в том, чтобы протрубить в рог, призывая на помощь — нет ни какого позора и срама. Но представления Роланда о чести — запредельны. От себя и от окружающих он требует куда больше, чем требует рыцарский обычай. А, может быть, это просто запредельная гордыня? Собственно, об этом и «Песнь».
