Владимир Белинский - Страна Моксель или открытие Великороссии
Однако, даже заключив договор с Крымом, Московия продолжала испытывать страх перед остатками Большой Орды, кочующей в Поволжье, а Иван III, как и его предки «праздновал труса» перед Ордынскими Ханами.
Послушаем Н.М. Карамзина:
«Государь (Иван III) послал Боярина Ивана Федоровича Товаркова… к Ахмату и Князю Ордынскому, Темиру. Но Царь (гляди, читатель, Хан Золотой Орды еще остается для московитов Царем. Титул даже не оспаривается. А ведь уже наступил 1480 год. — В.Б.) не хотел слушать их, отвергнул дары и сказал Боярину: «Я пришел сюда (в Московию. — В.Б.) наказать Ивана за его неправду, за то, что он не идет ко мне, не бьет челом… Пусть сам явится предо мною, тогда Князья наши будут за него ходатайствовать, и я могу оказать ему милость». Темир также не взял даров, ответствуя, что Ахмат гневен и что Иоанн должен у Царского стремени вымолвить себе прощение».[244]
Читатель уже догадался, как поступил «Великий Государь Московский». Да, он попросту удрал, как и его предки!
Послушаем профессора В.О. Ключевского, где более кратко изложен материал, по сравнению с Н.М. Карамзиным.
«В 1480 г., во время нашествия хана Ахмата, Иван III, постояв с полками на Оке, покинул армию и воротился в Москву. Столица была в смятении; горожане сносили в Кремль свои пожитки, ожидая татарской осады. Увидев возвращавшегося великого князя, они подступили к нему с жалобами и говорили ему, по свидетельству летописи:
«Когда ты, государь, княжишь над нами в мирное время, тогда нас много понапрасну обременяешь поборами, а теперь сам, рассердив хана, не заплатив ему выхода, нас же выдаешь татарам». Престарелый ростовский архиепископ Вассиан встретил великого князя еще более резкими упреками, начал «зло говорить ему», называя его «бегуном», трусом и грозя, что на нем взыщется кровь христианская, которая прольется от татар».[245]
Князь с неохотой вернулся к войскам. Даже будучи вынужден вернуться, он не доехал до войск, остановившись далеко сзади, решив «управлять битвой» за десятки километров.
Послушаем:
«Иоанн приехал в Кременец, городок на берегу Лужи, и дал знать Воеводам, что будет оттуда управлять их движениями. Полки наши, расположенные на шестидесяти верстах, ждали неприятеля».[246]
Весь парадокс Русской истории состоит в том, что именно при этом трусливом человеке, Рюриковичей, под давлением Московской Церкви, впервые попытались заставить стать Цесарями (Царями) и даже пытались обожествить их княжеское происхождение.
Но послушаем, как же «управлял» войсками сей «Полководец».
«Прошло около двух недель в бездействии, Россияне и Татары смотрели друг на друга через Угру, которую первые называли поясом Богоматери, охраняющим Московские владения… Великий Князь приказал всем нашим Воеводам отступить к Кременцу, чтобы сразиться с Ханом на полях Боровских, удобнейших для битвы… Но Бояре и Князья изумились, а воины оробели, думая, что Иоанн страшится и не хочет битвы. Полки не отступали, но бежали от неприятеля (татар Большой Орды. — В.Б.), который мог ударить на них с тылу»…[247]
Необходимо заметить, что в этот раз Большая Орда не сожгла и не разграбила Московию. Просто — не успела.
«…Хан, сведав о разорении Улусов (владений вокруг Сарая. — В.Б.), оставил Россию (всего лишь Московию. — В.Б.), чтобы защитить свою собственную землю»…[248]
Кто же так помог московитам в то далече?
Московию впервые спас от разорения Крымский Хан, вторгшийся в земли Большой Орды и повергший «Юрт Батыев», то есть, Сарай. Начал действовать договор, на котором приносил клятву Новому Хозяину Иван III. Именно Крымская Орда с этого времени стала палочкой-выручалочкой, стала защитницею и покровительницею Московии.
Но великороссы об этом помалкивают. Им не хочется признавать, что народ, который их когда-то защищал и повелевал ими, впоследствии был покорен Московией, выселен со своей обители в знак «благодарности», и почти поголовно уничтожен. Таков великоросс на протяжении своей истории, такова его благодарность.
Но пока что у возвеличившихся Ордынских Улусов Московии и Крыма наступила пора «великого братания» и жестокой ненависти к Прародителям.
«…весною в 1502 году Менгли-Гирей внезапным нападением сокрушил оные, рассыпал, истребил или взял в плен изнуренные голодом толпы, которые еще скитались с Шиг-Ахметом; прогнал его в отдаленные степи Ногайские и торжественно известил Иоанна, что древняя Большая Орда уже не существует. «Улусы злодея нашего в руке моей, — говорил он, — а ты, брат любезный, слыша столь добрые вести, ликуй и радуйся!».[249]
Вот он, Менгли-Гирей, истинный освободитель Московии от власти Золотой Орды!
И не думай, читатель, что в словах Хана Менгли-Гирея есть хоть малейшая толика лжи или вымысла. Сказано вполне честно. Московит с Крымчаком того времени действительно были братьями. Вспомни хотя бы первую часть нашего романа-исследования, где приводится множество «самаркандских» слов русского обихода XVIII века. Все те слова исконно татарские и носителями той массы «самаркандских» слов были татары, хотя и прозванные историками-великороссами.
Я ни на йоту при этом не желаю обидеть или оскорбить татарские или тюркские народы. Это великие и древние народы, имеющие свои самобытные корни, свое величие и свою историю. Именно Золотая Орда оплодотворила Московию идеей «державности», которая и сегодня не покидает многие умы русского истеблишмента.
Но случился величайший исторический парадокс: московиты, возникнув на базе народа Моксель, пробыв сотни лет в татаро-монгольском государстве, поглотив в свой состав множество финно-мордовских племен, заимствовав золотоордынский стиль «государственности», очень настырно открещиваются от своих древних мордово-финских и татарских корней, почему-то цепляясь за славянские. Им даже не приходило в голову: Рюриковичи никогда не являлись носителями славянства и не могли, придя в финские и татарские земли, принести с собою славянство. Позабыли великороссы и тот факт, что род Рюриковичей давным-давно вымер, унеся с собою в могилу, так званную «дедичевую» связь Киевской Руси с Московией. А доставшиеся Московии в наследство от Великой Орды славянские цитадели Новгород и Псков были московитами и татарами вместе с историческими корнями вырублены и уничтожены вчистую.
А теперь, уважаемый читатель, когда мы с тобой изучили исторический фон конца XV начала XVI века, когда мы увидели «великое братание» двух возвысившихся Улусов Орды, давай поглядим, как же так случилось, что именно в то время зародилась идея возвеличения Московии, как «Третьего Рима», то есть, возникла идея о Московском Царстве.
В 1467 году умерла первая жена Ивана III. И овдовевшему Ивану «божьи отцы» Русской церкви стали настойчиво советовать поискать жену подальше от Московии, да поважнее Тверской княжны, каковой была первая жена.
«Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царевну из Италии и женился на ней в 1472 г. Эта царевна, известная тогда в Европе своей редкой полнотой (толстуха. — В.Б.), привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение».[250]
Женщиной, попытавшейся вдохнуть в московскую верхушку власти новый менталитет, стала Софья Фоминична Палеолог, племянница последнего византийского императора, жившая до замужества в Риме. Именно Софья, видавшая великолепие европейских городов того времени, познавшая культуру Европы, имея передовое по тем временам образование, была потрясена величайшей пропастью, которая существовала между странами Европы и Московией того времени. Софья предполагала стать женою самостоятельного Московского владельца, а прибыв в Московию, стала женою «татарского данника» и была поселена в деревянном срубе, так называемых «хоромах».
«В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука «многие поносные и укоризненные слова» от строптивых бояр».[251]
Посланник Германского императора барон Герберштейн, два раза приезжавший в Москву при Ивановом преемнике, хорошо познавший Московию и ее нравы, будучи внимательным и наблюдательным человеком, «…замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго…(Именно Софья. — В.Б.) могла привезти сюда (в Московию) предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника… Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей (вассалов Орды. — В.Б.) преемниками византийских императоров».[252]
