Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил
Действительно, для многих израильтян первая интифада стала тревожным сигналом. Под воздействием кипящей ярости палестинцев и ежедневного насилия многие израильтяне почувствовали, что стоят перед выбором: либо аннексировать территории, либо покинуть их. Если выбирать аннексию, то существовало три варианта действий в отношении многочисленного палестинского населения территорий:
1. Эти люди могли и дальше жить там, став полноправными гражданами государства Израиль, наделенными всеми демократическими правами — но тогда в какой-то момент в обозримом будущем они превратятся в большинство по отношению к еврейскому населению страны и лишат всякого разумного основания сионизм и идею демографически «еврейского» государства.
2. Они могли и дальше жить там, не получив гражданства государства Израиль, и превратиться в население второго сорта с ограниченными правами наподобие коренных жителей Южной Африки при режиме апартеида — тем самым лишив Израиль всякого сходства с демократическими государствами.
3. Их можно было убедить или заставить покинуть свои дома и переселиться в одну из соседних арабских стран — что, по сути, подразумевало изгнание, или, как говорили на иврите, трансфер [441].
Третий, радикальный вариант пользовался в то время растущей популярностью среди меньшей части израильских евреев, поскольку казалось, что он обещает логичный, пусть и жестокий способ обойти противоречия вариантов № 1 и № 2. Однако непривлекательность всех трех альтернатив привела гораздо большее число израильских евреев к пониманию, что рано или поздно Израилю придется задуматься о том, чтобы оставить многие из поселений и — в результате переговоров или в одностороннем порядке — уйти с этих территорий.
Интифада помогла многим (хотя и не всем) израильтянам прийти к выводу, что с точки зрения жизненных интересов Израиля строительство поселений представляло собой стратегическую ошибку. В противовес тем, кто выступал за аннексию и/или трансфер в качестве выхода из израильско-палестинского тупика, все большее число израильских политиков и военных стали призывать к «разделению» двух народов — то есть к возвращению к идее раздела, актуальной в 1930-е и 1940-е гг. В следующие десять лет идея раздела (и последующего «ухода») будет широко и активно обсуждаться в обществе, готовя почву для возможного «двухгосударственного решения» [442].
В июле 1988 г., желая избавить свое королевство от проблем, которые доставляло ему мятежное палестинское население, к тому же не выказывавшее к нему особой лояльности, король Хусейн объявил о расторжении юридических и управленческих связей Иордании с Западным берегом, передав местным комитетам и муниципальным властям большую часть административных функций и бюджетов, которые с июньской войны 1967 г. находились в ведении Аммана. Побудила к этому короля, по всей видимости, некая смесь обиды на неблагодарность палестинцев и принятия того, что в конечном итоге только ООП может реально отстаивать палестинские интересы [443]. Какими бы ни были его мотивы, драматический жест Хусейна ясно дал понять, что Израиль больше не может считать иорданского монарха «надлежащим партнером» при обсуждении будущего Западного берега; не имело теперь смысла и всерьез рассматривать решения, основанные на лозунге «Иордания — это Палестина». Вместо этого Израиль — несмотря на жесткую идеологическую позицию своего премьер-министра, представителя партии Ликуд Ицхака Шамира, по вопросам поселений, территорий и терроризма — мог вскоре столкнуться с необходимостью вступить в прямой контакт с палестинцами в лице «террористической» ООП.
В конце 1990 г., в ответ на заявление Саддама Хусейна о том, что Кувейт — это провинция Ирака, и на вторжение иракской армии в этот проамериканский эмират, США собрали под своим началом коалицию арабских и других вооруженных сил и разместили военные базы в Саудовской Аравии. В ходе воздушных и наземных боев, которые продолжались несколько недель в январе и феврале 1991 г., союзные войска вытеснили армию Саддама из Кувейта. Последовавшему за этим в итоге вторжению в Ирак и свержению режима Саддама предстояло открыть радикально новую и непростую главу в истории американского участия в делах региона.
Хотя в ретроспективе это и выглядит лишь любопытной деталью, но в качестве компенсации за сотрудничество в борьбе с Ираком США, кроме всего прочего, пообещали арабским государствам свое активное участие в поиске удовлетворительного решения застарелой палестинской проблемы. А так как распавшийся Советский Союз больше не мог выступать защитником и патроном Сирии и других арабских государств, США превратились для них в особенно ценный объект ухаживания, поскольку в то время виделись «последней сверхдержавой» — единственной, которая могла как-то повлиять на правительство в Тель-Авиве.
Что касается самой ООП, начатый ею дипломатический диалог, направленный на завоевание симпатий и понимания со стороны США, натолкнулся на трудности. В 1989 и 1990 гг. ООП не смогла обуздать террористическую активность некоторых своих радикальных фракций. Во время кризиса в Персидском заливе в 1990–1991 гг. Ясир Арафат допустил серьезную тактическую ошибку, встав на сторону Саддама, — и тем самым лишился щедрого финансирования, поступавшего в его казну из других арабских стран, а также ухудшил положение представителей палестинской диаспоры, живших и работавших в Кувейте и других странах Персидского залива: многие из них оказались изгнаны в Иорданию и не только.
В месяцы, последовавшие за поражением Ирака, госсекретарь США Джеймс Бейкер вернулся на путь, проторенный Генри Киссинджером в 1970-х гг., и, планируя вновь созвать международную конференцию, прервавшую свою работу в Женеве в 1973 г., начал энергично курсировать между ближневосточными столицами. Оказывая дипломатическое и экономическое давление, позаимствовав кое-какие идеи у своего непосредственного предшественника и рассылая письма с заверениями для выработки процедур и условий, которые удовлетворяли бы минимальным требованиям каждой из сторон, Бейкер смог добиться от них обязательства присутствовать на такой конференции. Чтобы обеспечить участие палестинцев, потребовались дополнительные усилия: организаторам пришлось разработать формулу (подразумевавшую официальное включение палестинцев в состав делегации Иордании) для преодоления упорного нежелания премьер-министра Шамира встречаться с представителями ООП, с одной стороны, и нежелания любого сколько-нибудь влиятельного палестинца участвовать в конференции без молчаливого благословения из штаб-квартиры ООП в Тунисе — с другой.
30 октября 1991 г. в королевском дворце в Мадриде с большой помпой открылась историческая встреча, нарушившая сохранявшееся десятилетиями табу, запрещавшее арабам и израильтянам находиться в одном помещении и садиться за один стол переговоров. Выслушав вступительные речи — некоторые из них носили резкий и едва ли примирительный характер, — участники пленарного заседания разделились на параллельные двусторонние рабочие сессии, где лед наконец был сломан, и на различные столы оказались выложены основные спорные вопросы. Через несколько дней делегаты покинули Мадрид, не добившись никакого серьезного прогресса, за исключением самого факта проведения встречи и выработки процедур для продолжения переговоров [444].
Больше года в Вашингтоне продолжались двусторонние встречи делегаций под эгидой Госдепартамента США, а на различных мероприятиях в других частях света собирались многосторонние комитеты для обсуждения тем, вызывавших озабоченность в регионе: водные ресурсы, экономическое развитие, контроль над вооружениями, экологические проблемы и проблема беженцев. Что касается проводимых в Вашингтоне многочисленных раундов двусторонних израильско-сирийских и израильско-иорданских переговоров (последние без огласки привели к отдельным израильско-палестинским), то там был достигнут лишь небольшой прогресс. Незначительных успехов приходилось добиваться ценой большого разочарования, затягивания и позерства для СМИ по возвращении домой [445].
