Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Русская (точнее, петроградская) буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный чело век с лозунгом: «Никаких уступок „революционному“ оборончеству! Да здравствует социальная революция!». Как ослабить его влияние? Ну, конечно, сообщить, что приехал «немецкий шпион».
Однако для «германского агента», якобы получившего «миллионы золотых марок» от «германского генштаба», Ленин повел себя странно. Во второй половине апреля в Петро град приехал известный датский социал-демократ Фредерик Боргбьерг, связанный с немецким правым социал-демократом Шейдеманом (через полтора года он войдет в последнее имперское правительство Макса Баденского).
Боргбьерг от имени Объединенного комитета рабочих партий Дании, Норвегии и Швеции предложил социалистическим партиям России принять участие в конференции по вопросу о заключении мира. Созвать её предлагалось в Стокгольме в мае 1917 года.
6 мая на заседании Исполкома Петроградского Совета, где большинство было тогда у меньшевиков, Боргбьерг откровенно сказал: «Германское правительство согласится на те условия мира, которые германская социал-демократия предложит на социалистической конференции…».
Шито тут всё было, конечно, белыми нитками, читатель! Ясно, что «условия мира германской социал-демократии» от первого до последнего пункта напишут германский Генштаб и канцлер Бетман-Гельвег. Так что один-то агент германского Генштаба без кавычек в мае 1917 года по Петрограду разгуливал — это был датчанин Боргбьерг.
Как же «помог» ему в этом деле Ленин? А вот как… 8 мая Исполком Петросовета заслушал мнения партийных групп. За поездку в Стокгольм высказались трудовики, бундовцы и меньшевики. Большевики же — по требованию Ленина — объявили участие в такой «мирной» затее полной изменой интернационализму.
А Апрельская конференция большевиков, проходившая с 7 по 12 мая, разоблачила Боргбьерга как… агента германской: империализма. Ленин, выступая на ней 8 мая, сказал:
— Я не могу согласиться с товарищем Ногиным. За всей этой комедией якобы социалистического съезда кроется самый реальный политический шаг германского империализма. Тут не может быть и тени сомнения, что это предложение немецкого правительства, которое не делает таких шагов прямо и которому нужны услуги датских Плехановых, потому что на та кие услуги немецкие агенты не годятся. Положение Германии самое отчаянное, вести теперь эту войну — дело безнадежное. Вот почему немцы говорят, что готовы отдать почти всю добычу, ибо они все-таки стремятся при этом урвать кое-что…
Зал слушал внимательно, хотя не все лица выражали одобрение и понимание. Вроде бы речь о мире, а Ленин — против. Ленин же продолжал:
— Несомненно, что когда английские и французские социал-шовинисты сказали, что они не идут на конференцию, — они уже все знали: они пошли в свое министерство иностранных дел, и им там сказали: мы не хотим, чтобы вы туда шли… Вот почему, товарищи, я думаю, что нам эту комедию нужно разоблачать. Все эти съезды не что иное, как комедии, прикрывающие сделки за спиной народных масс…
Вот тебе и «пломбированный вагон»! Вот тебе и «немецкий шпион»! А ведь как удобно было бы укрыться за спиной Боргбьерга действительному агенту немцев…
Впоследствии отставные «социалистические» политики Февраля об истории с Боргбьергом вспоминать не любили, а если и вспоминали, то с явным намерением затемнить неприглядный для них эпизод.
Так, Владимир Бенедиктович Станкевич (точнее — Владас Станка), приват-доцент кафедры уголовного права Петербургского университета и лидер фракции трудовиков («энэсов» — «народных социалистов»), покинувший Россию в 1919 году и с 1949 года живший в США, написал о Боргбьерге следующее: «Подлинное же мнение большинства германской социал-демократии привез представитель датских социалистов Боргбьерг. Он появился как-то таинственно, произнес небольшую (!? — С.К.) речь с явными недомолвками, потом на неделю куда-то стушевался. Потом появился опять и заявил, что может приблизительно изложить мнение германских социалистов. Но это мнение отнюдь не произвело впечатления ответного рукопожатия, а скорее, попытки спекульнуть на русской революции».
В общем, по Станкевичу, выходило, что приезжала, мол, какая-то мелкая подозрительная «шушера», которую никто (и особенно «трудовики» во главе со Станкевичем-Станкой) не воспринял всерьез. А ведь пятидесятилетний Боргбьерг к тому времени был уже двадцать лет депутатом датского парламента, главным редактором центрального органа партии — газеты «Социал-демократ». К Октябрю он отнесся враждебно, а в двадцатые и тридцатые годы занимал в королевском правительстве Дании посты министра социального обеспечения, а потом — образования.
Поэтому Станкевич говорил тогда с ним «без дураков», прекрасно представляя себе все немалые фактические полномочия датчанина.
* * *Английские, французские и бельгийские «социалисты большинства» от предложения Боргбьерга отказались, как и Ленин, но по другим причинам! Полностью подчинившись «работодателям», они уже напропалую сотрудничали с правительствами, а те, естественно, желали довести войну до пол ной победы над немцами.
Ведь США уже вламывались в Европу и были отлично подготовлены для того, чтобы быстро обеспечить победу…
Не поддержали германскую (а не датскую, скажем прямо) идею и немецкие левые социал-демократы Роза Люксембург и Карл Либкнехт, сидевшие тогда в тюрьме.
Итак, кайзеровская Германия и царская Россия были обречены как «справа», так и «слева». Собственно, они были обречены уже три года назад. Вильгельм это предвидел, Николай, несмотря на прямые предостережения Дурново, — нет.
Теперь, сделав своё дело, русский царизм ушёл под давлением русской элиты, а элиту сметала стихия народного возмущения.
Пора было уходить и кайзеру, что и произошло осенью 1918 года. В наступающем хаосе Германия оказывалась во власти нескольких разнородных сил, общим у которых было только стремление к низвержению монархии. Одни стремились к этому во имя трудящихся, другие — во имя Капитала. Такое противостояние стало сутью жизни и в послереволюционной России.
Вот такая деталь. Весной 1917 года трудовики-энэсы и другие «социалисты» были готовы договариваться с прогерманским политическим курьером. Однако после того, как Октябрь отстранил их от власти, они начали изображать Германию (не имперскую Германию, а Германию как таковую) средоточием враждебности к России.
После заключения Брестского мира В. Барановский, В. Болдырев, А. Верховский, А. Гоц, И. Пораделов, А. Потресов, В. Розанов, В. Станкевич-Станка, В. Сурин и Н. Хенриксон издали в Петрограде сборник статей «Народ и армия».
Меньшевик Розанов (однофамилец философа) писал: «Германия была нашим неприятелем в войне, теперь она стала нашим врагом. Эта вражда — на целый исторический период. Она не временна и не случайна, она не связана с той или иной комбинацией власти у нас, она не ограничивается Гогенцоллернами с их Гинденбургами. Она — нечто большее и нечто более тяжелое: нашим врагом является целая страна, вся Германия со всей ее современной государственной культурой».
Мирный, казалось бы, человек, медик, а сколько в его словах злобы… И по ним видно, что либеральная, буржуазная, интеллигентствующая Россия даже при своем издыхании тянулась куда угодно: к англосаксам, к французам, но только не к той стране, вражда с которой всегда ослабляла Россию, а партнерство с которой укрепляло ее прежде всего экономически. Да и политически…
Германию вражда с Россией ослабляла ещё более, чем Россию, что хорошо стало видно на примере Брест-Литовского мира.
История его драматична — достаточно вспомнить, что в ходе дискуссии о допустимости его заключения Ленин был готов уйти из ЦК и обратиться непосредственно к партийной массе. «Левые», выступая против мира, не видели того, что Ленин чуть позже разъяснял публично: мир — это передышка для войны.
Ленин напоминал, что бывало немало договоров о «веч ном мире», которые не протягивали и года (с Брестским ми ром так и получилось).
Победоносный для Германии и унизительный (по определению Ленина, «похабный») для России мир ослабил Германию решающим образом.
Получилось по присказке об Иване (в нашем случае — Гансе), который медведя-то поймал, да тот его не отпускал. Вот и имперская германская элита вместо того, чтобы заключить честный демократический мир «без аннексий и контрибуций», пожадничала и, навязав России 3 марта 1918 года в Брест-Литовске очень тяжелые условия мира, одновременно подписала будущий смертный приговор Второму рейху.
Если бы Германия полностью демилитаризировала приграничную с Россией зону и тем резко усилила свой Западный фронт, то ее шансы на сведение войны на Западе к более-менее приемлемому для немцев итогу были бы не такими уж без надежными.
