Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Первый тест был пройден в ходе провинциальных выборов в 1954 году. Больше всего тревог у правящей элиты вызывала восточная часть территории бывшей провинции Бенгалия (в Восточном Пакистане), отделенной от Западного Пакистана тысячей миль (1600 км) индийской земли. Здесь проживало 60 % населения страны, большинство составляли мусульмане, однако численность индуистов была значительной. Не все индуисты бежали в Индию после того, как Бенгалия была разделена. Фактически Восточный Пакистан был намного ближе к первоначальному видению Джинной нового государства, чем Западный, где обосновалась основная масса правящей элиты.
В марте 1954 года страхи правителей Пакистана стали реальностью. Восточный Пакистан проголосовал за партии Единого фронта, нанеся сокрушительное поражение бюрократии и партии, выражавшей ее интересы, — Мусульманской лиге. Из 309 мест Лиге досталось только 10. Все провинциальные министры на выборах провалились. Коммунистическая партия завоевала 4 места из 10, за которые боролась. Довольно интересен тот факт, что проиграли все коммунисты из мусульманских семей, коммунисты индуистского происхождения получили практически все места, на которые рассчитывали, в том числе одно в Силхете, где местное отделение «Джамаат-э-Ислами» имело очень сильные позиции. Коммунисты также работали в рядах других левых партий и выиграли 22 места, получив в общей сложности 26 мест, а это почти вдвое превзошло результат Мусульманской лиги — партии, основавшей Пакистан. «Джамаат-э-Ислами» потерпела на выборах полное поражение.
Одним из первых разногласий в парламенте провинции стал двусторонний военный пакт, который Пакистан готовился подписать с Соединенными Штатами. В Восточном Пакистане 162 члена парламента осудили готовящееся соглашение. Через два месяца центральное правительство распустило законодательную ассамблею Восточного Пакистана и установило в провинции губернаторское правление. Через неделю был подписан военный пакт между США и Пакистаном.
Новым губернатором стал бывалый бюрократ Искандер Мирза. Он уже сыграл главную роль в репрессиях против исламистов. Раньше фундаменталисты представляли ничтожное меньшинство. Теперь Мирза решил сделать то же самое с большинством населения страны. Несколько сотен членов Единого фронта были арестованы. Избранный главный министр и несколько министров Восточного Пакистана были помещены под домашний арест. Коммунистическая партия была запрещена, а работодатели получили инструкции уволить с фабрик всех известных им коммунистов. Хозяева охотно откликнулись на это требование и заодно уволили профсоюзных активистов, которые вовсе не были коммунистами.
В 1955 году, после целой серии показных компромиссов, ассамблея провинции была восстановлена, но имевшие место события подорвали доверие большинства к новому государству. В том же году Конституционная ассамблея Пакистана, которая обсуждала новую конституцию страны, услышала (и проигнорировала!) предупреждение одного из ультраконсервативных бенгальских лидеров:
«Сэр, я действительно начал вчера и сказал, что поведение Мусульманской лиги было оскорблением по отношению к Восточной Бенгалии, по отношению к ее культуре, ее языку и всему, что касается Восточной Бенгалии… Фактически, сэр, я говорю вам, что лидеры Мусульманской лиги далеки от того, чтобы считать Восточную Бенгалию равноправным партнером, они думают, что мы — низшая раса, а они принадлежат к расе завоевателей».
Это была правда, но Мусульманская лига становилась чуждой также и Западному Пакистану. В целом ряде дополнительных выборов кандидаты Лиги потерпели поражение. Бюрократия запаниковала. Больше всего она боялась, что если малые провинции Зинд, Белуджистан и Северо-Западная пограничная провинция создадут коалиции против Мусульманской лиги, они смогут вместе с бенгальцами править страной. На местном уровне это угрожало политической и экономической гегемонии пенджабских землевладельцев, бюрократов и представителей развивающегося класса предпринимателей-капиталистов. На глобальном уровне избранное пакистанское правительство могло бы выйти из тех альянсов «холодной войны», о которых армия и бюрократия вели переговоры.
Самым простым решением было следующее: всем забыть о демократии.
Именно Конституционная ассамблея решила, что первые в стране всеобщие выборы будут проведены в марте 1959 года. Чтобы предупредить образование правительства, избранного демократическим путем, армия, поддерживаемая пакистанской бюрократией и США, в октябре 1958 года захватила власть. Генерал Айюб-хан стал фактическим правителем страны. Его интеллект явно вызывал сомнения, и это едва ли было секретом для пакистанцев. Несмотря на это, его замечания в качестве главы государства напугали граждан. В частности: «Мы должны понять, что демократия не может работать в жарком климате. Чтобы иметь демократию, мы должны иметь холодный климат, как в Британии». Пенджабский поэт Устад Даман высмеял нового правителя:
Теперь каждый день — ясный,
Куда ни глянь, повсюду армия.
Поэт был заключен в тюрьму за то, что продекламировал это двустишие, однако инстинкт подсказал ему, что люди в форме обосновались в Пакистане надолго. Страна собиралась страдать.
На поверхности основного потока средств массовой информации в США никаких особых сомнений не обнаруживалось. «Нью-Йорк Таймс», как всегда, великодушная к проамериканским военным диктаторам, не смогла разглядеть подразумевавшейся в этой, казалось бы, очевидной глупости угрозы. Айюб-хан публично распрощался с демократией. 12 октября 1958 года эта газета так прокомментировала новый режим в Пакистане:
«В Пакистане и президент Мирза, и глава армии генерал Айюб-хан ясно заявили, что то, что они предполагают и желают сделать, является учреждением прекрасного, честного и демократического правительства, организованного должным образом. Нет оснований сомневаться в их искренности».
«Должный» образ действий генерала Айюб-хана растянулся на десять лет и явился военной диктатурой. Десятилетие репрессий, войн и неполноценного экономического развития в Пакистане проходило при поддержке Китая и стран Запада. В те дни ни один из западных либералов не потребовал интервенции европейских стран в Пакистан. Все прекрасно знали, что причина существования прозападных диктатур в Азии, Африке и Америке весьма проста: либеральные демократии Запада боялись демократии в других местах. От диктатуры удалось избавиться, но не благодаря помощи со стороны, а в результате героической борьбы, которая велась народом измученной страны.
Студенческий бунт, который начался 7 ноября 1968 года, быстро распространился и, несмотря на массовые репрессии, разросся, охватив различные социальные слои. Рабочие присоединились к этому движению в январе 1969 года, и к тому времени волнения охватили почти каждый большой город в Западном и Восточном Пакистане. Вскоре в борьбу за демократию включились юристы, врачи, учителя, судьи и проститутки. Люди, которым не давали реализовать их право выбирать собственное правительство, объединились. В короткой истории Пакистана его народ только в этот период был единодушен. В марте 1969 года сам себя назначивший генерал признал поражение и ушел в отставку. Победа! В каждом большом городе люди выходили на улицу и танцевали. Когда я прилетел в аэропорт Карачи, от атмосферы, царящей там, кружилась голова. Казалось, всеобщая эйфория влияет даже на офицерский корпус.
Дожидаясь рейса на Лахор, я наткнулся на старого знакомого, дальнего родственника моей матери и армейского полковника. Он был в форме и направлялся обратно в GHQ[100] после обучения в Военном колледже в Куетте. Я не видел его несколько лет. Пока он тепло приветствовал меня, я насмешливо отдал ему честь. Он рассмеялся. Шесть месяцев назад он бы в упор меня не увидел. После завтрака он рассказал мне, что только что закончил чтение трилогии Исаака Дойтчера — биографии Троцкого. Я изумился. Он объяснил, что он должен был изучить Красную Армию, и что он нашел эту книгу в библиотеке колледжа. «Одна вещь поставила меня в тупик, — признался он. — Троцкий был блестящий лидер времен Гражданской войны. Тухачевский был блестящий военачальник. Ты согласен?» Я был согласен. «Тогда объясни, почему они не использовали армию, чтобы победить Сталина?» Я объяснил. «Я с тобой не согласен, — заявил он. — Бонапартизм Троцкого и Тухачевского был бы гораздо лучше, чем кровавый режим Сталина. Как можно быть таким наивным?»
Я начал хохотать, слегка истерически, что и раздосадовало его, и отчасти лишило спокойствия. «Разве ты не понимаешь юмора? — спросил я. — Твой главнокомандующий запретил мне возвращаться сюда. Я вернулся потому, что он ушел. Мы только что были свидетелями успешного восстания, которое лишило твоего босса власти, и ты спрашиваешь меня, почему Троцкий в 1923 году не согласился установить военную диктатуру?»
