Рольф Майзингер - Секрет рисовальщика
— Матвей Моисеевич, я вас уважаю!
— Мы что, уже столько выпили? — попытался отшутиться наш спутник.
— Предлагаю продолжить! — Глаза лейтенанта Синицына светились.
— Что-то мне не очень этого хочется, — признался Кацев.
— Да вы что, Матвей Моисеевич! — театрально возмутился Алексей. — Неужели вы добровольно отказываетесь от такого многообещающего эксперимента?
— Уж лучше добровольно…
— Обещаю взять вас под свою защиту! — Приложил к груди руку офицер.
— Вячеслав, — слабым голосом обратился ко мне Кацев, — посмотрите пожалуйста, там в бутылке еще что-нибудь осталось?
Я подмигнул ему и с готовностью разлил по их «наперсткам». Кацев рывком выпил и, похлопав себя ладонями по щекам, придвинулся к столу поближе. В этот самый момент один из стаканов с теперь уже прохладным чаем стал у нас на глазах медленно подниматься в воздух.
— Левитация, чтоб ей…! — явно довольный результатом происходящего, воскликнул Синицын.
И тут же молниеносно нагнулся. Ибо стакан, сделав сумасшедший пируэт и обдав нас содержимым, просвистел у него над головой, стукнулся о дверь и с хлопком разлетелся вдребезги. Помятый подстаканник упал к моим ногам. Искаженное изображение летящего среди звезд спутника на нем замаячило перед глазами. В этот раз на лице медиума не дрогнул ни один мускул. Он сосредоточенно двигал левой рукой вперед-назад, не спуская пристального взгляда с бюста.
— Отстань от меня, хрен еврейский! — раздался в купе незнакомый голос. — А то пожалеешь!
Я почувствовал, как внутри меня все оборвалось. В том, что эти слова не были произнесены, даже незаметно, моими соседями по купе, я не сомневался. Я видел их лица в тот самый момент.
— Что!? — возмутился Кацев.
Было заметно, что это оскорбление поразило его куда больше, чем проявление всех феноменов до него.
— Да ты сам отпрыск еврейского народа! Не твоего ли предка Мошко Ицкович величали!?
— Я не думаю, что мы здесь действительно имеем дело с духом Ленина, Матвей Моисеевич, — быстро шепнул Кацеву на ухо лейтенант.
— А мне все равно! — заводился захмелевший не только от выпитого, но и от творящегося кругом, Кацев. — Он не имеет права…!
Договорить ему не удалось, так как в воздух взмыло сразу два стакана. А потом и бутылка. И если стаканы разбились над самой дверью, то бутылка все же треснула медиума по макушке. Испугавшийся Кацев пнул в падении столик, который, лишившись на мгновение своей опоры, сложился. Вся наша снедь, а с ней и злополучный бюст, очутились на полу. Что за этим последовало, невозможно описать словами…!!! Вагон жестоко качнуло, и было слышно, как в соседнем купе кто-то упал с полки. Где-то разбилось стекло. А отборная ругань, сопровождаемая все теми же визгами напуганных женщин и детей, волной прокатилась, наверное, через весь поезд. Мы с Синицыным, полулежа, каждый на своей полке, с приклеенными на лицах глупыми улыбочками, озирались по сторонам, только и успевая фиксировать творящееся вокруг.
— Ты мне, сволочь, за «хрен еврейский» ответишь! — изо всех сил кричал Кацев, размазывая по лбу выступившую из порезов кровь.
Приближающийся снаружи шум заставил меня вжаться в искусственную кожу лежака. При этом наша дверь отлетела в сторону. А торчащая наружу часть замка раскололась на части. Совершенно не соображая, что же здесь на самом деле происходит, я однако продолжал дотошно, до мельчайших подробностей, фиксировать творящиеся чудеса. Шум, который чуть не сделал из меня заику, исходил от открывающихся и закрывающихся окон в проходе вагона. Они, словно передавая друг другу эстафету, продолжали эту чудовищную симфонию добрых пять минут. Шум возникал в тамбуре, с той стороны, где располагалось купе проводника, и увлекаемый бешеной пляской оконных рам, уносился в направлении по ходу поезда.
— Прекратить! — истошно кричал проводник.
Он бегал по вытоптанным дорожкам коридора с искаженной от боли физиономией. Как выяснилось позже, в тот момент, когда у нас со стола упал мраморный бюст, взорвался бачок с кипятком при входе в вагон. И волна горячей воды окатила готовившего для полуночников чай проводника. Однако на этом чертовщина в поезде не закончилась. Матвея Моисеевича, пытавшегося нащупать закатившийся в угол бюст, вдруг с чудовищной силой подкинуло вверх. В этот момент Синицына, рванувшегося к Кацеву на помощь, сбило с ног верхней полкой, сорвавшейся со стопоров невероятным способом. Ударившись о пластиковое покрытие стен, лейтенант на добрых десять минут потерял сознание. Невидимая сила выволокла Матвея Моисеевича в коридор и стукнула его о противоположную стену. Оконная рама за его головой ушла вниз и невидимка наполовину вытолкнул очумевшего Кацева из вагона. Несчастный медиум хрипел, судорожно двигая посиневшими губами. На его шее обозначились глубокие выемки, как если бы чья-то рука с силой сжимала его глотку. Я, будто завороженный, перевел свой взгляд с отдающего концы медиума на одноухую статуэтку вождя пролетариата. Мне показалось, что его крупные губы разошлись в зловещей улыбке. Словно в трансе, мотая головой из сторону в сторону и совершенно не отдавая себе отчета в том, что делаю, я со всей дури пнул по этой отвратительной личине. Боль в большом пальце заставила меня вскрикнуть. Но сквозь проступившие слезы я успел увидеть, как, ударившись о металлическую опору откидного столика, произведение «искусства» безымянного мастера разлетелось на добрую дюжину осколков. В следующее мгновенье умопомрачительная свистопляска в пассажирском поезде прекратилась.
Лейтенант Синицын поправил повязку на голове и в сердцах произнес:
— Ох и устроит мне разгоняй Галкин! И в первую очередь за то, что поторопился со звонком…
Железные колеса вагона надрывно заскрипели. Загаженная масляными пятнами и плевками встречающих платформа растягивалась наподобие жевательной резинки. Напротив дверей тамбура стояли двое. В длинных черных плащах и темных солнцезащитных очках, они выглядели не к месту. Один из мужчин держал в руке кейс. Металлический кейс с рифлеными боками. Синицын ободряюще кивнул мне и, перебрасывая из руки в руку небольшой сверток, отправился к выходу из вагона.
— А кто эти люди? — глядя в утреннее небо, разжал дрожащие губы все еще бледный Кацев.
Я не ответил. Потому что ответа на его вопрос у меня не имелось. Через треснутое памятной ночью стекло я увидел спрыгнувшего с подножки Алексея. Лейтенант подошел к тем двоим в плащах. Чтобы иметь возможность слышать, что там говорят, я тихонько приоткрыл окно.
— Сюда, пожалуйста! — держа чемоданчик на весу, произнес неизвестный.
Кейс, сверкнув в лучах утреннего солнца, открылся. Его внутренности были выложены темно-синим бархатом. В центре имелась выемка размером ничуть не больше… бюста. Синицын развернул сверток и высыпал в кейс осколки того, что еще каких-то семь часов назад представляло из себя в чем-то, не спорю, оригинальное изображение Ильича. Матвей Моисеевич шумно вздохнул.
— Здесь не хватает одного уха, — мгновенно оценил ситуацию второй незнакомец.
Синицын нервно гоготнул.
— Вы прекрасно осведомлены! — откровенно восхитился лейтенант.
— Это наша работа, — скромно отреагировал державший перед собой чемоданчик.
Синицын с нескрываемым нежеланием разжал ладонь. К осколкам бюста скатился крохотный кусочек мрамора.
— Комплект, — закрыл кейс мужчина в черном плаще.
Неизвестные быстро растворились в толпе провожающих. Синицын еще несколько минут оставался неподвижно стоять на платформе, мешая людям прощаться.
«Странно, — пронеслось у меня в голове, — а откуда у Алексея оказалось отколотое ухо?»
Часть 5
Тень Тимура
В Самарканде на мечети Биби Ханум, воздвигнутой во времена Тамерлана, имеется странная по затерявшемуся в ней смыслу надпись. Существует мнение, что изначально она должна была гласить следующим образом: «Тимур — тень Бога на земле!» Произошла ли здесь действительно какая-то чудовищная ошибка, или мастер намеренно оставил только первую часть текста, мы, наверное, никогда уже не узнаем. Но факт остается фактом! И над головами жителей древнего города, словно клеймо, горит: «Тимур — тень!»
Глава 1
Июнь 1989
— Мне как раз исполнялось двадцать восемь лет, — старик с явным наслаждением окунался в свои воспоминания. — Я очень надеялся справить свой день рождения с братом и друзьями в Москве. Уже и приглашения разослал. В общежитии с соседями договорился, что, мол, будет шумно. Мать пообещала курник испечь. — Рассказчик усмехнулся. — А тут к начальству вызывают. Я сразу понял — именины можно забыть…
Адьютант распахнул перед ним дверь в кабинет. За длинным столом сидело восемь человек. Со стены на собравшихся, словно прислушиваясь к их негромким разговорам, внимательно смотрел Железный Феликс.
