Сергей Полозков - Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента
Вечером, перед отъездом в Москву, мы зашли поужинать в один из ресторанов на Невском проспекте. Кроме нас троих был еще Владимир Мазаев, председатель Комиссии по экономической реформе, он тоже был на этом совещании. Мы подводили итоги. Они были неутешительными. Резолюция каучуковая, решительных действий нет, все ожидают. Сейчас, спустя много лет, считаю, что шансов на мирный исход уже не было, Ельцин бы ни за что не пошел на попятную.
В поезде я сразу же уснул, как убитый, а под утро, за час до приезда поезда вышел из купе, понимая, что уснуть уже не удастся. Там встретил Р. Х. Абдулатипова, он тоже ездил на это совещание, как председатель Совета Национальностей. Тут же был и представитель нашей творческой интеллигенции — знаменитый юморист Г. Хазанов[61]. Вид у него был напуганный и он постоянно повторял. «Сейчас главное не поддаться на провокации и не пролить кровь!» Мне же казалось, что он боится произнести хотя бы лишнее слов и думает лишь о том, как бы себя не скомпрометировать, разговаривая с «государственными преступниками». Может быть, я и ошибался, но на фоне того, что вытворяла эта наша творческая интеллигенция в те дни, вряд ли.
Последняя ночь в Белом доме
После поезда я заскочил домой, наведать семью. Жена и дети в порядке. Хотел немного поспать, но нервы были на пределе и мне это не удалось. Помнится, что я захватил с собой в Белый Дом надувной пляжный матрас, так как спать на стульях уже поднадоело. В целом за сутки, пока мы были в Питере, оцепление вокруг Белого Дома усилилось, но проникнуть внутрь можно было еще достаточно легко.
В Большом зале заслушали выступление Головина с отчетом о нашей поездке без особого энтузиазма, но, как говориться, на безрыбье и рак рыба.
В Белом Доме собралось много разных людей и москвичей и из регионов, есть даже ребята с Приднестровья. Здесь люди и совершенно незнакомые, и известные всей стране.
Так, в буфете на 6-ом этаже я неожиданно встретил артиста и режиссера Н. Бурляева. Глубоко религиозный человек и большой патриот, он, в отличие от многих творческих личностей, однозначно выразил свою позицию, придя сюда.
Бурляев, глядя в окно, сказал мне что-то невеселое, и я ответил в тон ему.
Там люди как-то сразу сходились, даже не тратя время на знакомство, потому что единство взглядов на сложившуюся ситуацию, желание не уступить произволу быстро сближало.
Впрочем, были и другие позиции. В один из первых дней противостояния я встретил в вестибюле 20-го подъезда Чилингарова, (известный полярный исследователь впоследствии Зам. Председателя Государственной Думы от Единой России). Мы с ним были хорошо знакомы по Гражданскому союзу, он пришел вместе с ведущим клуба кинопутешествий Станкевичем.
— Какими судьбами, — спросил я?
— Да вот, пришли Хасбулатова уговаривать, чтобы ушел.
— Зачем. Вы что? Это невозможно, — оторопело отговаривал их я.
— Не видим другого выхода.
Хасбулатов видимо видел, потому что, как известно, они его не уговорили. Вообще роль Хасбулатова во всей истории противостояния двух ветвей власти сложная. Он во многом виноват в том, что Верховный Совет так долго и так бездарно во всем уступал Ельцину.
Руслан Имранович был очень жестким спикером, умел, кому надо и когда надо заткнуть рот, продавить нужное решение. Это и распад Союза, и дополнительные полномочия на 5-ом съезде, и дурацкое решение о проведении референдума на 7-ом.
Его нетерпимость к чужому мнению, завышенные представления о собственной персоне, вечно яканье, и выпячивание собственных заслуг очень сильно отталкивало.
Именно поэтому летом 91 года мы, фракция «Смена — Новая политика», голосовали против него. Однако во многом благодаря этим качествам, он, все-таки хотя и поздно, но сумел найти в себе силы противостоять этому «безграмотному безумию» под названием радикальных экономических реформ.
Во всяком случае, два последующих спикера Государственной Думы, хотя и были представителями оппозиции: Рыбкин и Селезнев, быстро сдали свои позиции и подчинились Президентской команде. А Хасбулатов в последний период деятельности Верховного Совета и, особенно в период событий 21 сентября — 4 октября был на высоте.
После заседания Верховного Совета я пошел к себе в кабинет, и вскоре мне позвонил (городские телефоны на тот момент еще не отключили) некто Лягушкин, который был экспертом нашей фракции. Он попросил о встрече, так как разговор не телефонный.
Мы встретились, по его рассказу получалось, что в Министерстве безопасности далеко не все разделяют официальную точку зрения и готовы пойти на переговоры. Таких переговорщиков, которые могли никого не представлять, было хоть пруд пруди, и поэтому я не стал связываться с Баранниковым и Руцким, решив, что не стоит их беспокоить, сначала надо понять, насколько серьезны те, кто выявил желание переговорить.
Переговоры было предложено провести на улице, на нейтральной территории. Встречались, по-моему, где-то около Детского Мира. Их было двое, представились невнятно, мол, сотрудники, с болью смотрим на ситуацию и т. д.
Больше их действия походили на получение разведданных, а не на предложение поддержки. Я начал им объяснять, что при демократах им спокойно не жить, что реорганизации, обвинения в службе тоталитарному режиму им обеспечены. Судя по тому, как они от моих слов, поеживаясь, втягивали плечи, они это хорошо понимали. Однако толком так ничего и не предложили, я обещал им проинформировать руководство Верховного Совета, на этом и разошлись.
А вот на пути информирования руководства у меня неожиданно возникли большие препятствия. Оказалось, что ближе к вечеру проходы к Белому дому были наглухо перекрыты, в том числе и проход рядом со стадионом, там, где сейчас стоит мемориал погибшим.
Пытаюсь пройти в другом месте, тоже самое, потом еще и еще. Наконец, на мосту патруль требует документы. Майор уже в годах, я начинаю закипать и повторяю слова о произволе, нарушениях Конституции, что народный депутат имею право исполнять свои обязанности и т. д.
Он просит у меня удостоверение, я с сомнением ему отдаю, он возвращает и говорит, что и в милиции тоже с тревогой смотрят на происходящее. Затем он козыряет и, отвернувшись в сторону, тихо произносит: «Попробуйте еще под мостом. Там возможно пропустят». Я спускаюсь вниз и с удивлением обнаруживаю, что проход к Белому Дому в этом месте свободен.
Прохожу через самый нижний подъезд Белого Дома. Там охрана, показываю удостоверение депутата. «Погодите, — говорит дежурный парнишка, — проверим, что вы за депутат». Затем сверяет мою фамилию со списком и пропускает, свой.
Ночевал я все в том же кабинете, но теперь с матрасом было гораздо удобнее. Однако поспать как раз и не удалось. Всех подняли по тревоге и предложили собраться в зале Совета Национальностей.
У Белого Дома очень сложная архитектура и около одного из входов в Совет Национальностей существует достаточно узкий коридорчик. Я пошел именно по нему. Электроэнергию не включали, экономя солярку, и я шел по нему в полутьме. Вдруг резко щелкнул затвор автомата: «Стой, кто идет?» С удивлением узнаю по голосу Руцкого.
— Александр Владимирович, это я Полозков.
— А это ты, Сергей! Тоже узнает меня он, — проходи. Эти сволочи, сейчас начнут штурм.
В зале все потихоньку собираются, даже зажигают свет, видимо решив на такой случай потратить драгоценное топливо. Все возбуждены. У руководства Верховного Совета и назначенных нами силовых министров есть сведения о том, что сегодня ночью начнется штурм. Надо быть готовыми ко всему.
Наконец появляется бледный, как смерть, Хасбулатов, у меня, да и не только у меня складывается впечатление, что он или смертельно пьян или на грани психологического срыва. Он, криво усмехаясь, сообщает все о том же, о подготовке штурма.
То, что Хасбулатов не в себе кажется не только мне, но и журналюгам, которые, вот что удивительно, несмотря на все препоны, тоже присутствуют в зале[62]. Я бросаюсь им наперерез, и встаю рядом с Хасбулатовым, чтобы они ничего не заметили.
Слава богу, в тот день все обошлось. И с Русланом Имрановичем, он просто перенервничал, и со штурмом, он в тот день не состоялся.
Позднее, через много лет, фотографию, где я стою рядом с Хасбулатовым, опубликовали в газете «Сегодня», ее мне показали ребята из пресс-службы фирмы, в которой я работал. У меня на ней очень решительный вид и поэтому многие посчитали меня за охранника.
Я с Хазбулатовым в Белом Доме в 1993 г.
Поход к Листьеву или второй «штурм» Останкино
На следующий день депутат Тихомиров, в свое время ведущий одной из популярных перестроечных программ, один из немногих телевизионщиков, занявших принципиальную позицию, предложил нам поучаствовать в программе Листьева, в которой обсуждались вопросы коррупции. На Дальний Восток программа шла в прямом эфире, в Москве по записи, но все равно был некоторый шанс на прорыв информблокады.
