Дмитрий Лихачев - Земля Родная
Художественных произведений, предназначенных быть только художественными и не ставящих себе никаких других целей, мы не найдем ни в какую эпоху, ни в каком искусстве. В самом деле, разве Венера Милосская – это произведение чисто художественное, творец которого не ставил себе никаких других целей, кроме целей художественных? Скульптор создавал в ней прежде всего богиню – "предмет культа". Венера Милосская ничуть не менее религиозное по своему предназначению произведение, чем икона Андрея Рублева "Троица". Разве на этом основании мы можем объявлять эти произведения "бессознательно художественными" или отвергать их художественную природу? "Слово о полку Игореве", которое Л. Емельянов объявляет произведением "собственно художественным", не ставило ли себе целью призвать русских князей к единению перед лицом внешней опасности? Разве эта публицистическая цель "Слова" выражена в нем менее страстно, чем цель летописца – написать историю родной страны? И разве цель эта могла помешать Пушкину увидеть "всю неизъяснимую прелесть древней летописи"?
Как вообще можно противопоставлять художественные цели – целям общественным, общественно-историческим, публицистическим и думать, что если "основная" цель автора не собственно художественная, то художественность проявляется в произведении только "бессознательно" и "стихийно"?
Совершенно ясно, что все рассуждения Л. Емельянова о "законах собственно художественного творчества", о том, что ораторское искусство является "антиподом" творчеству "собственно художественному", о независимой "стихии образа", "логике образа", о независимой "потребности художественного выражения" и проч., являются искусственными.
Надо раз и навсегда усвоить мысль, что произведение искусства не имеет целей "в себе" и не противостоит в этом смысле произведениям, в которых художественные задачи соединены с задачами общественными, историческими, публицистическими и др. Напротив, именно наличие этих задач делает произведения по-настоящему художественными. Как нет произведения без содержания, так и нет настоящего произведения искусства, которое ограничивалось бы задачами "собственно художественными". Это в равной мере касается произведений нового времени и древних.
Нет памятников искусства вне истории и вне истории искусства. Художественность не имеет ограничений в самой себе. Она связана с жизнью, с действительностью, она "играет" на этих гранях. Содержание произведения искусства и художественное и нехудожественное. Эстетические задачи не могут существовать сами по себе. Искусство не есть нечто самодовлеющее. Оно придает окончательную отделку и завершенность всем проявлениям жизни.
Произведению, чтобы оно стало по-настоящему художественным, должен быть дан простор больших задач, широких связей с современной ему действительностью.
***
Сказанное означает, что и эстетический анализ произведения не может быть анализом "чисто эстетическим", "ограниченно эстетическим", "собственно эстетическим". Анализ художественный неизбежно предполагает анализ всех сторон произведения – всей совокупности его устремлений, его связей с эпохой, его публицистической, научной, исторической и иных сторон.
Имеет ли значение для художественной стороны "Повести временных лет" то, что этот памятник был произведением историческим, публицистическим, а если угодно, то и географическим, этнографическим и проч.? Да, имеет, и, безусловно, положительное. Чем больше были задачи, стоявшие перед ее авторами, чем они были сложнее, тем более трудной становилось и решение художественной задачи и тем блистательнее была одержанная ими художественная победа, тем более сложной представала перед нами художественная структура памятника.
Всякое произведение, выхваченное из своего исторического окружения, так же теряет свою эстетическую ценность, как мазок художника, вырезанный ножом из картины. Вот почему попытки интерпретировать художественные произведения вне эпохи и независимо от художников, их создавших, которые предпринимаются сейчас представителями американского и западноевропейского ультраформализма, не только обречены на неудачу, но свидетельствуют о стремлении "оторваться от истории" в более широком плане: в плане нежелания осваивать культурное наследие прошлого.
Памятнику прошлого, чтобы стать по-настоящему понятым с его художественной стороны, надо быть всесторонне объясненным со всех его, казалось бы, "нехудожественных" сторон.
Эстетический анализ памятника литературы прошлого должен 1 основываться на огромном реальном комментарии к памятнику. Нужно знать эпоху, биографию писателя, искусство его времени, закономерности историко-литературного процесса, язык – литературный в его отношениях к нелитературному, и проч., и проч. Всякий комментарий (исторический, историко-литературный, лингвистический, этнографический и др.) дает ценнейший материал для истолкования художественного.
Только всестороннее знание эпохи помогает нам воспринять индивидуальное, понять памятник искусства не поверхностно, а глубоко. Памятник искусства не обладает в полной мере способностью к самораскрытию, особенно памятник искусства прошлого или инонациональной культуры. Его дополнительно раскрывают наши знания истории, истории искусств, памятников той же эпохи и т. д. Это относится не только к литературе, но и к скульптуре, музыке, архитектуре, живописи.
Представьте себе читателя, который примется за лирику Пушкина, не зная, кто такой Пушкин, не зная его биографии, его других произведений, литературного окружения, эпохи и не имея представлений об изменениях в русском языке, происшедших со времени Пушкина. Может быть, такой читатель и почувствует величие пушкинской лирики, но, конечно, многое для него останется нераскрытым.
Однажды мне пришлось услышать от одного видного математика: "Зачем нужны литературоведы? Я хочу сам читать и понимать читаемое и не нуждаюсь в подсказчиках и руководителях". Математик этот – культурный человек, у него большой запас знаний по каждой эпохе для того круга произведений, которыми он интересовался. Естественно, что в какой-то мере он мог обойтись и без литературоведческих работ, – в свое время он их читал. Но что понял бы этот математик в "Божественной комедии", если бы стал ее читать, не заглядывая в комментарий?
Что вообще могли бы мы понять в памятнике литературы, если бы не знали языка, на котором он написан? Между тем "язык" всякого памятника искусства, в том числе и литературного, – есть все обстоятельства, сопутствовавшие его созданию, все отразившиеся в нем веяния времени, все исторические реминисценции, все авторские интенции, вся история создания памятника. Исторический, историко-культурный, историко-литературный комментарий к памятнику – это тот словарь, с помощью которого только и можно его читать для его всестороннего понимания. Любой реальный и историко-литературный комментарий к памятнику есть в какой-то мере одновременно и комментарий эстетический.
Правда, эстетическое истолкование не исчерпывается комментарием реальным и историко-литературным, как не исчерпывается и язык памятника его словарем. Но вопрос о том, каким должно быть эстетическое истолкование памятника, – это вопрос- особый, который здесь не может быть раскрыт сколько-нибудь полно.
Эстетическое познание – есть вершина всякого познания памятника искусства прошлого, познание, переходящее в его призвание, в его художественное приятие.
***
То, что было сказано об эстетической оценке отдельных памятников прошлого, можно и нужно сказать об эстетической оценке целых эпох прошлого. Если истолкование отдельных памятников прошлого требует широких исторических знаний, то это значит, что в отношении всей совокупности памятников той или иной эпохи может быть применен общий для них всех подход. Эстетическое раскрытие одного какого-либо памятника помогает понять и другие памятники той же эпохи. Создается возможность вникать в эстетическую сущность искусства эпохи, искусства той или другой национальности. И это крайне важно. Эстетическое приятие инонациональных культур и культур прошлого, умение понять их художественную ценность является одной из самых важных задач человечества на пути его мирного, поступательного развития. Это эстетическое освоение достигается развитием всех исторических знаний. Оно противостоит всем попыткам раздробить человеческую культуру на отдельные взаимонепроницаемые "цивилизации".
Проникая в эстетическое сознание других эпох и других наций, мы должны прежде всего изучить их различия между собой и их отличия от нашего эстетического сознания, от эстетического сознания нового времени. Мы должны прежде всего изучать своеобразное и неповторимое, "индивидуальность" народов и прошлых эпох. Именно в разнообразии эстетических сознаний их особенная поучительность, их богатство и залог возможности их использования в современном художественном творчестве. Подходить к старому искусству и искусству других стран только с точки зрения современных эстетических норм, искать только то, что близко нам самим, – значит чрезвычайно обеднять эстетическое наследство.
