Дмитрий Хмельницкий - СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова
Поскольку я не мог получить доступ к справочному аппарату, Шестопал постепенно уверовал в свою неуязвимость и перестал стесняться своего правового нигилизма: «Я тебе сразу сказал, что мы показываем личные дела наиболее полные и не обязаны тебе показывать все дела, не обязаны, ты понимаешь?!»
Дела показывали вовсе не «наиболее полные», а те, которые, по мнению архивиста, содержали минимум информации. У меня были все основания полагать, что несколько личных дел от меня скрыли. Оставалось задать архивистам этот вопрос напрямую. Для этого я составил таблицу, в которой перечислил в алфавитном порядке фамилии военнослужащих, личные дела которых я запрашивал в предшествующие месяцы. Во второй колонке указывались места и даты их рождения; третья колонка была отведена для номеров выданных мне личных дел, а четвертую я предназначил для того чтобы архивисты вписали номера тех дел, показать которые они не сочли нужным.
Сокрытие личных дел я попросил сопроводить объяснением причин. Распечатав таблицу в двух экземплярах, один из которых я просил вернуть мне в заполненном виде, 14 марта я направил Шестопалу этот запрос.
Как и следовало ожидать, руководство 5-го отдела ЦАМО сообразило, что заполнение таблиц будет означать признание в том, что Шестопал скрывает от меня ряд дел, пользуясь недоступностью справочной картотеки. Поэтому архивисты попросту проигнорировали мое ходатайство и не стали эту таблицу заполнять.
Шестопал понимал, что я знаю, что он скрывает от меня ряд личных дел. Соответственно, если бы он попытался оставить колонку, отведенную для № № тех дел, которые он мне не стал выдавать, незаполненной, это дало бы мне возможность уличить его во лжи, ссылаясь на его же подпись. А собственноручно вписать номера невыданных дел и тем самым признать, что он занимался сокрытием документов, то есть нарушал статью 140 УК РФ, у Шестопала не хватило мужества.
Не дать ответ Шестопал не имел права, но возможностью ответить не по существу он воспользовался. Из его ответа (№ 5/2313 от 11.04.2007) следовало, что «аналитическая работа сотрудниками архива, в том числе и 4-го архивохранилища, по учету выданных дел по заявкам исследователей Центральным архивом МО для заявителей не проводится».
Общаясь с Шестопал ом, я неоднократно сталкивался с тем, что мы вкладываем разный смысл в одни и те же слова. Но на этот раз я решил не полагаться на собственные знания и раскрыл словари, чтобы понять, какое же значение Николай Иванович вкладывал в словосочетание «аналитическая работа». Сверился со «Словарем русского языка» С.И. Ожегова (М.: «Русский язык», 1984. С. 24). Легче не стало — Ожегов расшифровывает слово «анализ», как «метод научного исследования путем рассмотрения отдельных сторон, свойств, составных частей чего-нибудь» или «всесторонний разбор, рассмотрение».
Симптоматично, что, пытаясь найти предлог не отвечать на мой запрос, Шестопал назвал «аналитической работой» то, что таковой не является. Перечисление выданных дел и дел, не выданных, не требует никакого анализа. Анализ — это те выводы, которые я смог бы сделать, получив этот перечень и увидев, что меня вводили в заблуждение.
Оставался неразрешенным вопрос и с картотекой: Шестопал должен был каким-то образом оправдать утаивание от меня картотеки. Объясняя свое нежелание подпускать меня к картотеке, он провозгласил, что «новые алфавитные карточки, которые хранятся совместно со старыми, как и сами личные дела, носят конфиденциальный характер», и сослался на Федеральный закон № 125 — ФЗ от 22.10.2004 г.
Открыв упомянутый Закон «Об архивном деле в Российской Федерации», я выяснил, что в его тексте ни разу не встречаются слова «алфавит», «картотека», «конфиденциальный» и «характер». Более того, в пункте 1 статьи 24 сформулировано нечто прямо противоположное утверждению Шестопала: «Доступ к архивным документам обеспечивается путем предоставления пользователю архивной документации, справочно-поисковых средств и информации об этих средствах, а также подлинников и (или) копий необходимых ему документов».
Придумал Шестопал и другое казавшееся ему логичным объяснение: «Допуск исследователей к постоянно пополняющейся алфавитной картотеке на генералов и офицеров не разрешен, в связи с неопытностью исследователей в работе с картотекой и возможным нарушением ее системного характера (случайная закладка алфавитных карточек не на свои места, это значит потеря личных дел)» [NB! Стиль документа сохранен. — Г. Р.].
Пришел бы архивист Шестопал с такой прогрессивной идеей в Румянцевскую или Публичную библиотеки, чтобы предложить их руководству запретить читателям работать с картотеками, и, подозреваю, понимания бы не встретил, даже если бы стал выражать опасения, что посетитель может «случайно» положить алфавитную карточку не на свое место. Кстати, от этого риска картотеку можно уберечь с помощью одного небезупречного (если захотят карточку вырвать, то вырвут без усилий), но в целом действенного приема: карточки следует нанизывать на продольно расположенный в ящике штырь.
Кстати, так ни разу и не побывав в этой картотеке, я не могу полагаться на слова Шестопала: его декларации неоднократно противоречили действительности, так что не удивлюсь, если все эти карточки благополучно нанизаны на продольные штырьки и извлечь их из ящика невозможно.
Я был тронут тем, что, зная о моем к тому моменту уже 10-летнем стаже работы в различных архивах, архивист высказал опасение в том, что я по «неопытности» стану «случайно» закладывать алфавитные карточки не на свои места. Но и на этот случай было обоюдоприемлемое решение — запустить меня в картотеку в присутствии сотрудника.
Увы, этот вариант Шестопалом и не рассматривался, так как означал бы его легко прогнозируемый проигрыш и капитуляцию. Казалось бы, что могло воспрепятствовать именно такому решению, если он сам сообщил мне в цитируемом письме, что «к работе с картотекой допускаются только опытные, подготовленные сотрудники — картотечницы и два постоянных исполнителя писем и запросов».
Именно в их присутствии меня следовало препроводить к соответствующим ящикам картотеки и, усадив за рабочий стол, сказать: проверяйте и убеждайтесь в том, что мы от вас ничего не скрываем. Очевидное решение не устраивало Шестопала, и, делая ситуацию патовой, он исключал саму возможность моего появления в картотеке: «Другие лица в картотеку не допускаются».
Между тем, утверждая в пункте 3 этого же ответа № 5/2313, что алфавитная картотека «создана/…/для внутреннего поиска», Шестопал не сослался ни на какое положение, регламентировавшее бы функционирование этой картотеки в режиме, закрытом для исследователей. Соответственно, Шестопал позволил себе удобную ему интерпретацию, которая позволила бы, вопреки законодательству, отказать исследователям в доступе к ней.
В этом вопросе Шестопал мог опираться на позицию начальника ЦАМО полковника Чувашина (исходящий № 5/2173 от 28.02.2007), сформулированную в ответе, данном начальнику Архивной службы Вооруженных сил: «Для оперативного поиска хранителями фондов того или иного личного дела и работы с ним, а также для обеспечения сохранности документов в архивохранилище, где хранятся личные дела, ведется алфавитная картотека, которая не является учетной, не содержит полных данных и постоянно пополняется по мере поступления на хранение личных дел. В картотеку в процессе работы вносятся изменения о движении личных дел. Картотека является вспомогательным справочным аппаратом при работе с личными делами сотрудников архивохранилища, а не пользователей, прибывающих для работы в архив.
На основании вышеизложенного считаю не целесообразным беспрепятственный допуск гр. Рамазашвили Г.Р. к алфавитной картотеке коллекции личных дел офицерского состава, а ограничиться предоставлением ему необходимых дел или описей по соответствующей теме и заявке».
Хотя полковник Чувашии также вывел использование картотеки за пределы правового поля, прибегнув к понятию целесообразности, не регламентируемому нормативными актами, начальник ЦАМО, в отличие от Шестопала, великолепно понимал, что архивный фонд не может существовать без справочного аппарата. Именно поэтому Сергей Иванович счел возможным предоставлять мне «описи, которые являются основным учетным документом». Как информировал полковник Чувашии Архивную службу Вооруженных сил, «допуск к описям для работы исследователей не ограничен. Описи выдаются по заявкам пользователя с учетом исследуемой им темы».
Вопреки решению начальника ЦАМО, Шестопал не стал признавать очевидного. Составляемых в ЦАМО описей на личные дела он мне так и не предъявил; я получил доступ лишь к сдаточным описям, по которым дела поступали из военкоматов, округов или других учреждений.
