Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Все кончилось. Все осталось. Все прошло мимо.
Похоронила себя. А заклятие снимет кто-то. Он должен быть. Он идет ко мне. Когда-нибудь я буду счастлива. А сейчас – проклятие собственных несовершенств. Они придавили мое лучшее надгробным камнем. И воцарились. Но это временно. «Сказки не заканчиваются слезами. Они рассказывают себя сами».
16.11. Спектакль «32 мая. Город мышей». Сегодня показалось слабее, то ли потому, что нет уже новизны восприятия, то ли оттого, что сидела в первом ряду, а может, Арх. со своим скепсисом портила настрой. Но это уже не то. Но я помню свои чувства после первого показа. Ощущение праздника и счастья. И влюбляюсь в них все больше. Сразу во всех.
Н. отдал работу на Штайна. Сказал, что понравилась. Но ничего более определенного я от него не добилась. Говорил, что мне нужно писать еще, что сможет сказать конкретнее, когда познакомится с другими работами. Вроде как понимание моей стилистики, что ли? Что это, искренность или нежелание быть грубым? Его деликатность бесконечна. Когда занятие кончилось, он обратился ко мне сразу же: «Алена» и предложил поговорить о рецензии. Наши девчонки, наверное, обалдели. Мы вышли. Он мне хорошо говорил, а что на самом деле? Не скажет же, что никуда не годно. Хоть я уверена, ни про какую мою работу так сказать нельзя, но сомнения гложут. Вдруг говорит так, только чтоб отвязаться. Я так верю ему, безгранично уважаю.
Чувствую приближающуюся поступь судьбы. Она уже рядом. Рядом.
Самые лучшие и точные записи те, что по свежим следам. С «Макбетом» до сих пор не соберусь. Такая бешеная гонка жизни. Просто таю.
Арх. – дешевая мерзость, я – богемная штучка, из-за этого она меня не переваривает. Я отношусь к ней спокойно, несколько издалека, из заоблачных далей моих стремлений.
17.11. Я подумала сегодня: жизнь преподносит то, чего от нее добиваешься. Я ведь уже давно веду богемный образ жизни. Хотела жить в Москве, учась в престижном вузе, но не тратя времени на учебу. Так вот, пожалуйста. Хотела, чтобы мельтешение событий, лиц, впечатлений кружили в вихре быстро сменяющих друг друга дней. Так вот, так и есть сейчас. Еще, правда, хотела быть перспективной, умной и любимой. Это не за горами, уверена. Скучно. Всегда чего-то не хватает. Я выдыхаюсь в погоне за самой собой. Меня не хватает. Я не рассчитала сил? Но я хотела именно этого. Только этого. Другая жизнь у меня вызывала бы полное неприятие, «кошмар бытия». Изыск в крови. Откуда, спрашивается? В роду не было артистических людей. Из прошлой жизни, видимо. Из прошлой души. Т. е. из моей же. Единственная память о себе.
Итак, живу, как хотела бы жить. Лениво, но во внутренней горячке, бездумно, безвременно. Практически не учусь, но занимаюсь театром. Свобода во всех проявлениях, кроме университетских комплексов.
Надо себя снова ломать. Больно и жестко ломать. Сколько раз ломала себя и не отчаивалась, а обретала новую гармонию, цельность, смысл. Да, пусть сначала плохо. Потом все получится.
Отвращение к себе и ко всему, что делаю, пишу, говорю. И кажется все это тусклым и фальшивым. Но, как говорит Славка, стать обычной не хочу и не умею. Тогда умру. Мне непременно нужен толчок извне. Одобрение меня. Я без этого чахну. Признание меня именно как творческой личности. А то все – женщина странная, туманная, загадочная. Надоело. И хочется, конечно, любви. Очень хочется, но еще больше хочется творческой атмосферы вокруг, не богемной, а настоящей, искренней.
Ненавижу порой все свои произведения. Ревную, страдаю, трясусь за свою работу, за себя. Но опять какая-то глубинная непоколебимая уверенность, что все будет, как надо мне, так и будет. Так и будни сдадутся в плен. И я поеду в зимнюю Ялту. Не одна, с глупостью на сердце и блеском в глазах. Серпантин праздничных ночей. Это надолго. Тихо, тихо. На море – весна. Море не волнуется. Пишет длинную красивую повесть, повесть-шторм о любви, философии и прочих беспечнос-тях. Мне хорошо будет и странно. Мне предложат, и я сыграю. Мне аплодируют, а я к маю. Убегаю в туманы. Так и закончится эта сюита, плавно перейдя к следующей серии. А там сложнее. Голубые глаза стали цвета тучи, рассерженные на метели людских сомнений, людских просчетов. Ошибки, которые не стали снами, пишут записки и ругают жизнь. А для меня она – букет с облаками. Лена – Мастеру.
Забыла о названии пьесы после пяти минут просмотра. Заглянула в программку, чтобы удостоверится: действительно «Макбет». Все шокировало в этом спектакле: кровавые ведра, ванны, откровенная эротичность танцев, безумство стихий – душевной, пластической, эмоциональной. Все слилось в бешеный единый вихрь-клубок и закружило в странно волнующем, напряженном и яростном ритме.
Эстетика этого спектакля (она, безусловно, существует, только по общепринятым нормам выглядит как антиэстетика, но в любом случае цельность композиции и образного строя нельзя не увидеть), эстетика воспринималась на уровне понятий. Спектакль переполнен символами. Знаковый код его, все усложняющийся по мере развития действия, можно было разгадывать или недоумевать от непонимания. Но я попыталась войти в мир этого жесткого и болезненного представления с единственной целью: проникнуться его настроем, поверить в его искренность, пусть шокирующую. Спектакль на каждом шагу расставлял ловушки, которые часто оказывались обманками, смеялся в лицо, не пускал в свою душу, дурачился. Но временами так ярко, ритмически просто и сильно выявлял главное, открывался, как на ладони, его глубинный смысл. Подтекст, символы, странности рассыпались карточным домиком, я жила вместе с героями под страшную и одновременно страстную музыку, дышала каждым движением, и память о классике не оказалась нужной. На моих глазах – реальность, ничуть не приукрашенная, не очерненная. Просто иная. И настоящая. В нее входишь, как в омут. И убегаешь от нее. И она сама кривляется, притворяется вымыслом. Но уже расчувствовав ее, легче приноровиться к внезапностям и загадкам.
Следить за сюжетом было непросто. Но, видимо, Й. Кресник и не ставил перед собой задачу пересказывать сюжет. Многим непонятная образная система была лишь созвучием шекспировскому «Макбету». Пластические метаморфозы на тему…
Вот взяла и увлеклась рецензированием. Сама не заметила, как втянулась. Описываю свои впечатления и получаю огромное удовольствие от этого. Другое дело, что спустя определенное время, могу возненавидеть свою работу, но по, большому счету, мне нравится заниматься этим. Я уже влюбляюсь в это занятие. Так мало прошло, а все изменилось в моей оценке рецензента. Но здесь один существенный момент: я люблю хвалить спектакль, выявлять наиболее удачные и яркие моменты, говорить о положительном восприятии. Но что будет, когда придется, а придется непременно, что-то или кого-то ругать? Не знаю. Как бы ужасно это ни было, мне нравится. Я удачно поступила. Это все-таки то, что мне нужно. Только бы не завалить сессию, господи!
Настроение на седьмом небе! Написала, как мне кажется, лучшую свою рецензию. В какой бы жанр ни заглянула, увлекаюсь и развиваюсь. Очень быстро. Блеск! Так хорошо получилось. Мне нравятся все свои работы, но эта – прелесть. А вдруг… И снова сомнение. Это бесконечно. И это, как ничто другое, помогает. Все-таки я – это здорово.
Только бы сдать сессию. Тогда по-настоящему очнусь. Сейчас боюсь почувствовать в полной мере радость жизни, боюсь сглазить. Хотя все равно со всеми срывами, истериками и страхами моя жизнь замечательна. И мне нравится ее безумие и страстность. Но такая уж моя участь – вечно находить недостатки, создавать проблемы, а когда их нет, уже скучно. Говорю о серости буден, мне легче, когда сложнее, мне интересней, когда хуже и лучше и многообразнее. И чем противоречивее жизнь, тем больше она приносит творческих задумок, мыслей, сюжетов. Тем ярче и глубже я чувствую, а значит, пишу.
18.11. Рано утром позвонила Галя. Сказала, что вышла подборка. Наконец-то. Моя первая публикация. Правда, голос у нее был, мне показалось, расстроенный. Она сказала, что получилось не совсем так, как она хотела. Но, главное, свершилось. «Первый блин комом».
Это позже буду диктовать сама условия публикации. А сейчас просто рада, что напечатали. Беспокоит Галино настроение. Надо ей позвонить вечером.
Все-таки по телевизору я промелькнула во вчерашней передаче. Я не видела, но мне рассказала мама по телефону. Очень недолго, как раз тот момент, когда я говорю, что любить можно однажды. А Б., когда он говорил о free love.
Все ясно. И Г., и Н. не сказали ничего определенного о моих работах, потому что нечего было говорить. Потому что неудобно им говорить, что это никуда не годится. Очень деликатные люди. Увы мне! С чего это я взяла, что так классно пишу рецензии. Самообман. Если бы по-настоящему понравилось, то, конечно же, стали бы хвалить, предложили напечатать, а так – ничего определенного, кроме как: да, понравилось. И все? Наверное, Г. меня не любит, я навязываюсь, это плохо выглядит. А если Н. тоже считает, что я графоманка и посредственность? Боже мой, как пережить, неужели действительно так. Но поверить не можется, не в силах. Опять упадок, самобичевание и нагнетение духоты. Как узнать правду?
