А РЕКУНКОВ - Перед лицом закона
— Ты жив-здоров?
— Пока в порядке.
— Но подожди... Могу я тебя увидеть?
— Разумеется.
— Так где, когда?
— Я сию минуту буду у тебя. Подожди, скажу твой адрес... Правильно ли? — Он вынул блокнот, вслух прочел адрес.
— Правильно, — сказал Паскевич. — Может, тебя встретить?
— Не надо. Я рядом...
Через десять минут мистер Дей сидел за столом в квартире своего родного брата Станислава Михайловича Паскевича, с которым не виделся тридцать семь лет, с 1937 года...
Вот и еще два брата в этой невеселой повести. Но тут история несколько иная.
Глава IV.
ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ
Казимир Михайлович прекрасно замечал, как неодинаково смотрят на него эти три пары глаз. На добром, округлом лице брата блуждала растерянно-умильная улыбка, глаза увлажнились. Он, кажется, и верил и не верил. Его жена, Александра Ивановна, сразу как бы одобрила в госте решительно все и глядела с явной симпатией, даже утвердительно кивала головой, когда он что-нибудь говорил: мол, да, да, вы правы. Дочь Лена — как сказал Стась, ей двадцать один год — больше разглядывала золотые дужки его очков, булавку в галстуке, костюм. Взгляд у нее был смелый, несмущающийся. Она была рослая, миловидная, с размашистыми движениями.
Когда прошла первая неловкость, брат сказал:
— Ну как ты, что ты, где ты?
— В двух словах не расскажешь. Фирма моя в Канаде. Но я на месте не сижу. Все время в разъездах.
— А что за фирма? — спросила Лена.
— Химические продукты. Мы торгуем со многими странами.
— А вы кто там, в этой фирме? — Она была грубовата и не старалась это скрывать.
— Я один из директоров.
— У тебя семья, дети? — спросил брат.
— Нет, Стась, не обзавелся.
— И у вас больше никого родственников нет? — удивилась Лена.
— У нас с вашим отцом никого больше нет. Да он, наверное, рассказывал...
— Он у нас не очень-то разговорчивый.
— Елена, — осадила ее мать.
— Саша, я думаю, надо бы закусочку организовать, — сказал жене Станислав Михайлович.
— Можно, только где ты вина купишь? Все уже закрыто.
— Достанем.
— В ресторан поедешь?
— Конечно.
Казимир Михайлович повернулся и рассматривал кружевную розовую накидку, лежавшую на крышке черного пианино, которое стояло у стены справа.
Брат поднялся.
— Я быстренько. Автомобиль во дворе. Вы поговорите тут пока.
Казимир Михайлович почему-то не хотел оставаться один с матерью и дочерью.
— Вы извините, мы съездим вместе.
— Пожалуйста, ради бога, — сказала Александра Ивановна.
Во дворе стояла светлая машина «Жигули».
— Тут недалеко ресторан «Загородный», — сказал Стась, когда уселись и поехали.
— У тебя в семье что-то не очень мирно. Или мне показалось?
— Крупно поговорили. Ленка на дамского мастера выучилась, в парикмахерской работает. Поступила в институт на заочное. Сегодня объявила, что заниматься не будет.
— У тебя что, родительской власти нет?
— Не тот характер, — сказал Стась.
— Выпиваешь? — спросил Казимир Михайлович.
— Нет. По праздникам да в дни рождения.
— В партии состоишь?
— Да.
— Работаешь где?
— В статистическом управлении. Заведую сектором. Я ведь, знаешь, Плехановский институт закончил. Народного хозяйства.
— Много зарабатываешь?
— Двести. Вот мы и приехали.
Стась поставил машину недалеко от ресторана. Они прошли через прокуренный, пропахший кухонным чадом зал в буфет. Стась попросил бутылку «Столичной». Казимир Михайлович добавил:
— И вина.
— Какого? — уточнила буфетчица.
— Узбекское десертное у вас есть? — спросил Стась.
— И шампанского две бутылки, — сказал Казимир Михайлович, разглядывавший полку с винами.
Он не позволил брату платить. Через десять минут они вернулись. Александра Ивановна уже приготовила закуску. Была и черная икра и балык.
Казимир Михайлович лишь попробовал шампанского и больше не сделал ни глотка.
— Расскажите о себе, нам очень интересно, — попросила Александра Ивановна.
— Что ж, попробую. Но ведь как уложить тридцать семь лет в застольную беседу?
— Ничего, у вас получится. Вы так хорошо говорите, — ободрила его Лена.
— Вы имеете в виду мой язык, Леночка? В нашей фирме работают люди разных национальностей. Есть и русские, очень интеллигентные люди. Так что мне язык забыть не дают. Да и с литературой приходится дело иметь. Я ведь доктор социологии.
— Правда?
— Некоторым образом.
— Ну, рассказывайте. Все, все, вы ведь в тридцать седьмом со Станиславом расстались? — напомнила Александра Ивановна.
Казимир Михайлович посмотрел на брата.
— Помнишь, Стась, как я уезжал?
— Ты уходил, а не уезжал, — уточнил Стась.
— Верно, лошади у нас не было, а на воле ехать скучновато. От хутора до большой дороги пешком дотопал, там до Бреста на попутных, а от Бреста до чехословацкой границы — зайцем на поездах. — Казимир Михайлович засмеялся, вспоминая. — Трудно мне было зайцем. Двадцать три года, здоров, как бугай. В ящик под вагоном не спрячешься.
— На билет не было?
— Мы с отцом больше двадцати злотых за раз в руках не держали... Да, одним словом, доехал. И границу перешел благополучно. А там меня схватили, за немецкого шпиона приняли. Швейка принимали за русского, а меня за немецкого. Но сторожили плохо, и я утек. Шел лесами, пил из речки. Сало и сухари у меня еще оставались. Самое трудное было Дунай переплыть. Но я плотик из тростника смастерил, и переплыл, и очутился в Австрии...
Александра Ивановна наливала шампанского дочери и себе. Они закусывали с большим аппетитом. Брат пил водку маленькими рюмками и не закусывал. Он слушал. Казимир Михайлович повернулся к нему:
— Помнишь, мать повесила мне серебряный крестик? На голубой ленточке. Продал я его в Констанце какому-то барахольщику.
— Постой, — сказал брат, — где же это — Констанца?
— В Румынии. Я из Австрии по Дунаю на нефтяных баржах в Черное море свалился. Там Констанца. Потом Бургас, а потом Стамбул. В Стамбуле нанялся на аргентинский пароход матросом — бесплатно, за одно питание — и прибыл в Монтевидео... Конечным пунктом я себе наметил Канаду и добрался туда через полгода. Там повезло — встретил в Монреале земляков. У них своя организация была, что-то вроде профсоюза. Помогли мне устроиться на работу, а немного погодя добились для меня канадского гражданства. Очень хорошие люди, я им многим обязан...
— Вы ничего не едите, — заметила Лена.
— Спасибо, не хочу.
— А вот мы с мамой любим поесть. Ну дальше. — Она по-прежнему не очень-то церемонилась.
— Что же дальше? Выбился я постепенно в люди. Работал и учился. Много работал, мало спал. Сколачивал капитал, а это требует усилий.
— И все время один? — посочувствовала Александра Ивановна.
— На пути, который я себе избрал, лучше быть одному.
— Ну а потом? — спросил Стась.
— Слушай, брат, давай на этом поставим точку. Как ни расписывай, всего не опишешь. Достаточно тебе и того, что вот сижу я здесь благополучный, но старый. Не хочется ворошить. Жизнь целая прошла, не очень сладкая жизнь. Ты лучше об отце с матерью скажи, я ведь ничего не знаю.
— С ними все получилось просто. Но я тоже долго ничего не знал.
— Ты уехал от них, что ли?
— Да, в сороковом. Когда у нас уже Советская власть была.
— Учиться?
— В ремесленное, в Минск. На слесаря.
— А они?
— Ну потом война. Они остались в оккупации. Отец с партизанами был связан. Повесили его немцы.
Казимир Михайлович прикрыл очки рукой.
— Боже мой, бедный отец.
— Матери еще хуже пришлось. В сарае у полицаев семь дней помирала.
— Ты ездил туда?
— В сорок шестом. Тогда и узнал. Хутор наш сожгли. Дуб, правда, остался.
Казимир Михайлович вытер платком под глазами, минуту молчал.
— Как же у тебя сложилось, Стась?
— Нас эвакуировали на Урал. Там работали. А в сорок втором меня взяли в армию.
— Кем служил?
— ВУС номер один — стрелок. Был командиром отделения. Сержант.
— Пришлось воевать?
— Немножко. На Курской дуге первую дырку получил. После еще две.
— У него орден Славы есть, — сообщила Александра Ивановна.
— Третьей степени, — уточнил Стась. — И где же закончил?
— В Будапеште. Осенью сорок пятого демобилизовался по ранениям,
— А потом?
Стась посмотрел на жену.
— Вот ее встретил в Москве — заехал столицу поглядеть.
— Это уж в сорок шестом году, — уточнила на сей раз она.
— Поженились, она меня прописала. Поступил на автомобильный, на ЗИС. Учился в вечерней школе. Потом институт. Да, кажется, плохо выбрал.