Андрей Колганов - 10 мифов об СССР
То же самое можно сказать и про танковые войска. Да, хотя новых средних танков «Т-34» и тяжелых – «КВ», а также старых средних танков «Т-28», и старых тяжелых танков «Т-35» мы имели на западной границе в полтора раза меньше, чем немцы имели новых средних танков «Т-III» и «Т-IV», наши новые танки потенциально имели хорошие боевые возможности, что могло отчасти уравновесить количественное неравенство. Да, танков старых типов мы имели во много раз больше, чем немцы (в противостоящих друг другу группировках соотношение по числу танков было примерно 1:4 в нашу пользу). Но что это были за танки? Да и представляли ли вообще эти танки реальную силу?
Старые тяжелые танки имели серьезный недостаток – крайне слабую ходовую часть, не рассчитанную на их большой вес. Из-за этого танки «Т-35» были реально небоеспособны, практически сразу выходя из строя, стоило им проехать несколько километров. Качества «Т-28» были не намного лучше. Их бронирование и артиллерийское вооружение уже не отвечало современным требованиям.
Старые легкие танки не могли противостоять огню немецких противотанковых ружей, и даже лобовая броня старых тяжелых танков пробивалась из основной немецкой противотанковой 37-мм пушки. Из общего числа старых танков к началу боевых действий исправными были далеко не все. Восстановить неисправные танки не было возможности, потому что к ним практически отсутствовали запасные части.
А что собой представляли исправные танки? Мой дед, М. И. Чесноков, перед войной командовал 24-й танковой дивизией, дислоцированной под Ленинградом, где на вооружении были в основном «БТ-2» и «БТ-5», поступившие из учебного полка. Часть из них был получена с началом войны со складов, где они находились на консервации, и оказалась разукомплектованной. Прежде чем вступить в боевые действия, его дивизия вынуждена была совершить марш сначала к финской границе, а от нее – на Лужский оборонительный рубеж. В результате этих маршей дивизия, почти не вступая в соприкосновение с противником, оставила на обочинах дорог около трети своих машин.
Обратимся вновь к мемуарам Л. М. Сандалова. Он передает свою беседу с командиром 30-й танковой дивизии С. И. Богдановым. Дивизия только что развернута из танковой бригады.
«…Полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками. Половина из них может быть использована только в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45-миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкис» или только пулеметы.
– Бронебойных снарядов очень мало, – продолжал он. – В экипажах по одному – два бойца из новобранцев. Опытных танкистов при формировании дивизии поставили на должности среднего комсостава: командиры танков стали командирами взводов, механики-водители – помощниками командиров рот по технической части. Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальонов.
– По вашему докладу можно сделать вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, – заметил я.
– Между нами говоря, так оно и есть, – доверительно сказал Богданов» (Сандалов Л. М. Пережитое. С. 84).
И с такими грозными танковыми армадами Сталин намеревался немедленно отправиться покорять всю Европу?
Следует добавить к сказанному, что полоса для наступления, согласно представлениям об армейской наступательной операции, должна была составлять на главных направлениях 3–5 км для дивизии, на второстепенных – 7–8 километров. В оборонительной операции дивизия на важном направлении должна была занимать полосу 8-12 км. Реально армии, выдвинутые к границе, вынуждены были развертывать на главных направлениях одну дивизию на 25–30 км фронта, а на второстепенных – на 50-100 км фронта. Эта группировка была совершенно недостаточна не только для наступления, но даже и для обороны. Даже построение всех 170 дивизий приграничных округов в один эшелон (не оставив в глубине ни войск второго эшелона, ни резервов) не позволило бы создать плотности войск, достаточные для наступления. Более того, такую плотность не обеспечило бы и выдвижение к границе 77 дивизий второго стратегического эшелона.
Все это делало невозможным для Сталина помышлять о нападении на Германию летом 1941 года.
Как Резун ищет признаки подготовки к агрессии?
Догадываясь, что его аргументы при пристальном рассмотрении легко рассыпаются, Резун пытается найти признаки, которые бы свидетельствовали, что Сталин вот-вот двинет Красную Армию на Германию. Например, он говорит о том, что в мае 1941 года нашими войсками было начато разминирование приграничной полосы (175). Что же, Сталин, который собирается внезапно напасть на Германию в июле, в мае отдает приказ о разминировании? Для чего? Чтобы лучше сохранить в тайне приготовления к первому удару?
То же самое можно сказать и о рекогносцировке нашими военачальниками приграничной полосы. По заявлению самого Резуна, такие рекогносцировки начались еще с сентября и даже с июля 1940 года (282, 283, 285). Опять для того, чтобы не привлечь внимание немцев к подготовке внезапного удара?
Резун утверждает, что наши войска, выдвигавшиеся в июне 1941 года к границе, не имели в назначенных им местах дислокации ни условий для зимовки, ни базы для ведения боевой подготовки. «Зачем это Сталин вывел почти всю Красную Армию в такие места, где ни для зимовки, ни для обучения войск никаких условий нет?» – вопрошает Резун. «Да очень просто, – отвечает он – этим войскам там недолго надлежало оставаться. Они должны были вот-вот двинуться в наступление» (258–259).
Во-первых, почти всю Красную Армию никто в такие места не выдвигал. Это очередное вранье. В такие условия попали лишь те соединения, которые были дополнительно выдвинуты непосредственно в приграничную полосу. Во-вторых, если Сталин не намеревался занимать эти войска боевой подготовкой, а собирался их почти тут же бросить в бой, почему же тогда война застала 22 июня артиллерийские части – на артиллерийских полигонах, связистов и саперов – на своих учебных полигонах, танковые части (по крайней мере, некоторые) – на танковых полигонах, зенитные дивизионы – на сборах отдельно от тех соединений, которые они должны были прикрывать? Что это за армии вторжения, у которых артиллерия, зенитчики, танки, саперы, связисты, – все разбросаны по своим «ведомственным» учебным базам?
Нет уж! Либо Сталин – гений коварства, собиравшийся внезапно воткнуть нож в спину Гитлеру, – и тогда эти факты никак не объяснимы. Либо для объяснения этих фактов надо пожертвовать выдумкой Резуна.
Еще один аргумент Резуна ни в какие ворота вообще, собственно, не лезет. Он говорит, что ежели Сталин провел мобилизацию, забрал мужиков из колхозов, двинул всю эту массу к границам, то ее надо было – волей-неволей – бросать в бой. А то к весне 1942 года эту толпу нечем было бы кормить (291–292). Интересно! А чем же эту массу войск на самом деле кормили в 1942 году, мобилизовав к тому времени еще больше мужиков из колхозов, да еще потеряв немалую часть хлебородных земель? Неужели ничем?
Верил ли Сталин в войну?
Почему Сталин сомневался в донесениях разведки и в подсказках англичан – это Резун объяснил очень даже хорошо. А вот почему Сталин так и не получил от военной разведки ясного ответа на вопрос – собирается ли Германия напасть на СССР?
Известно, что советской военной разведке удалось добыть данные, отчасти отражающие этапы последовательной разработки плана «Барбаросса». Было известно немало конкретных деталей о сосредоточении немецких войск у наших границ. И тем не менее, как утверждает Резун, глава военной разведки Ф. И. Голиков докладывал Сталину, что Германия к вторжению не готовится (314). Этот факт давно известен военным историкам, одни из которых объясняют позицию Голикова боязнью делать выводы, находящиеся в прямом противоречии с мнением Сталина, другие – наличием значительных сомнений в близости германских приготовлений к завершению. Резун, однако, предлагает свою версию.
Резун объясняет: для Голикова неопровержимыми свидетельствами подготовки Германии к войне против СССР должны были стать два факта – массовая заготовка бараньих тулупов и переход на зимнюю ружейную смазку. По приказу Голикова велось тщательное наблюдение, которое должно было немедленно засечь эти события. Но они все не происходили. Гитлер оказался таким глупцом, что ринулся в войну без подготовки, обманув тем самым генерал-лейтенанта Голикова, а заодно и Сталина (311–314).
Такое объяснение выставляет в очень неприглядном свете и Голикова, и Сталина, а заодно – и самого Резуна. Если предположить, что данные по плану «Барбаросса» были хотя бы в самых общих чертах известны, то должно было быть известно и то, что вся кампания планируется на три месяца. А в таком случае Гитлеру не нужны ни тулупы, ни зимняя смазка. И зачем тогда все эти разведмероприятия по отслеживанию поголовья баранов?
