Долиной смертной тени - Ливанов Алексей

«Да хер вам, пидарасы, по всему ебалу! Я ещё на ваши могилы ссать буду!» — и т. д. и т. п. и др. Один в один, как зимой 2014-го года. Но ни слова о патриотизме. Так что я здесь делаю?.. Сука, холодает…»

Я встал с матраса, прошёлся вдоль контейнера несколько раз, выпил холодной воды из бутылки и снова лёг на свою лежанку.

За деньгами я сюда пошёл, засунув свою честь, гордость и достоинство себе же в задницу. Благосостояние, здоровье и будущее моей семьи интересовали меня куда больше, чем любая другая хуйня вокруг. Не богатство, но обеспеченность и возможность свободного решения проблем двигали мной. Сильно ли я переживаю о судьбе местных, которые столько времени жили и прогибались под ИГИЛ, хуил, SDF или прочую поебень? Отнюдь, мне плевать на их вековые традиции. Своя жопа и свои проблемы привели меня сюда.

Что я почувствовал, когда убили моего первого товарища здесь? Ничего. Ноль. Зеро. Пустоту. Он погиб по глупой ошибке. Так уж вышло, что уехал он раньше меня. Когда мне сказали об этом, я не знал, как реагировать, это был мой первый погибший тут Друг. Дома на полке до сих пор стоит наша с ним общая фотография. И будет стоять. Смерть — естественное действие мира сего, обличающее мразь внутри homo sapiens’oB. Но хуже другое…

Парень был сиротой двадцати шести лет. Решил попробовать себя в «Джентльменах удачи», уповая на высшую справедливость… Не повезло. Всего через месяц, во время взятия очередного посёлка, он попал под перекрёстный огонь своих и садыков. Так бывает. Жаль, что слишком часто. Страховку он решил оформить на подругу, с которой жил. В нечастых беседах он говорил, что хочет заработать на шикарную свадьбу…

Подруга приехала в контору, получила страховочные деньги, плюс сто тысяч рублей от командования на похороны и направила лыжи восвояси. На недоумевающие возгласы тварь вполне повседневно ответила: «Я его туда сдыхать не посылала. Вы были обязаны выплатить мне сумму. А с телом в цинке поступайте, как хотите. Мне всё равно». И была такова…

Парни на базе сами сбросились деньгами и похоронили молодого со всеми почестями. Но заноза осталась надолго. Прагматичность доверенных лиц убивает похлеще осколков от гаубицы.

«Блядь, как же холодно в этой консервной банке…».

Ваха и Мага — два балбеса кабардинского разлива. Обоим едва по двадцать пять стукнуло. Прибыли со мной в одном наборе. Я не знаю, какой обряд инициации они преследовали в своём ауле, отправившись к чёрту на рога, но вся спесь горцев и дешёвые понты малолеток вылетели из них после первого же серьёзного боя. Увидев смерть не на картинке, многие приседают на жопу. Не всегда от страха, но от предусмотрительности, уж точно. Их мечта — купить крутую тачку и гонять на ней по своим горам, попутно насыпая в уши дешёвым тёлкам о своём боевом опыте в прошлом. Как дети, ей-богу…

Стоит ли упомянуть Шума, попытавшегося наебать судьбу? Затарившись медикаментами и соблюдая режим в их приёме, он вполне успешно оттягивает конец своей истории. Здоровья, сил и выносливости ему не занимать. Храбрость и удаль зашкаливают. Но сам смысл его поездки сюда… Деньги. Или крутое лечение, или хороший куш родителям в попытке обеспечить им достойную старость без опоры в его лице.

«Пора утепляться. Сука, это что же под утро будет, если по ощущениям только часа четыре после прогулки прошло?» — снимая термуху с импровизированной вешалки, думал я.

Выдра — тридцатилетний увалень, ленивый и жадный до икоты. Во время купания или делёжки общаковой еды за ним нужен был глаз да глаз. Воду из кубовиков спускал так, будто она существует только для него одного. Никогда не сбрасывался на закупку продуктов, но был среди первых для получения пайка или халявной снеди, готовившейся на всех или «по темам». О таких жлобских замашках всех предупредил Кусок, который знал Выдру ещё по совместной с ним службе в одной части. Там же его Выдрой и окрестили, за любовь к долгому полосканию в солдатской душевой. Несмотря на такие особенности характера, Выдра был женат уже в третий раз, ожидая с новой женой второго ребёнка и выплачивая щедрые алименты на троих спиногрызов от первых двух браков.

Папай — взводный сапёр, уволившись в запас из армейской спецуры, где он служил в сапёрной роте, решил заняться бизнесом по заготовке и продаже различных снеков. Однако вскоре его затее потребовалось мощное финансовое вливание. Мужик не придумал для этого ничего лучше, чем пойти сюда, использовать свои навыки и знания. Папаю везло. Штатные сапёры то и дело подрывались. Глупо, но в половине случаев на своих же растяжках. Из четверых «двухсотых» нашего отряда за почти три месяца двое были сапёрами.

Борзый — наш снайпер. Казак и бывший донбассер. Чуть ли не единственный, который не треплется, что он здесь делает и зачем. «Я воин, и это мой долг», — всё его объяснение. Эрудирован, умён и спокоен, прекрасный собеседник и хозяин своего слова, что здесь встретишь крайне редко. Любит личное пространство и в каждом новом месте обитания обустраивает хотя бы подобие уюта. Но стоит чему-то или кому-то пойти поперёк его убеждений, и от спокойствия Борзого не остаётся и следа. Ещё одна его особенность — нюх на воду. Первое, что делает Борзый, когда мы занимаем очередной дом, отведённый нам под временное жильё — ищет питьевую воду и дрова. И почти всегда находит.

Уже наплевав на всё в попытках согреться, я натянул застёгнутый воротник горки выше носа, опустил сверху капюшон и укрылся сверху бушлатом, оставленным здесь, по всей видимости, именно для этого.

Среди нас было не принято осуждать целесообразность траты денег любого из нас. Эти деньги заработаны кровью и потом в прямом смысле этих слов. Поэтому кто и как их тратил было личным делом каждого. Многие по возвращении домой быстро спускали всю командировочную зарплату. На житейские бытовые мелочи, которые раньше себе позволить не могли, на крутую снарягу для последующих командировок, на помощь родителям или осуществление барских запросов жён и подруг. Находились и такие, которые умудрялись просадить пол-ляма за первые пару суток, зависая в Краснодарской «Мачуге» со шлюхами. А уж эти акулы за километр чувствовали лёгкую добычу в виде изголодавшихся мужиков, так броско маячивших загорелыми лицами и шеями в холодное время года. Зачастую уже через пару месяцев, такие «джентльмены удачи» сидели без копейки в судорожном ожидании звонка с новостью о сборе.

Противный скрип открываемой двери заставил меня дёрнуться. Видимо, под утро я всё-таки уснул. На пороге стоял Витёк.

— Как спалось? — уставшим голосом, но с усмешкой спросил он меня.

— Бывало и лучше, — отозвался я из своей берлоги, — который час?

— Половина седьмого. Погулять не выйдет, так что бери воду и покури быстро на пороге.

Забрав у Вити две полторашки с водой и наспех закурив, я закашлялся, сплёвывая на пол. Очень хотелось выпить кофе под сигарету. Но такие удобства мне пока не светят. Подождав, пока я докурю, Витёк протянул мне руку:

— Всё, мне на смену наряда пора. Давай, ещё сутки и назад к своим поедешь.

— Спасибо, Витя, удачи тебе.

— Взаимно!

Следующие сутки были полностью похожи на предыдущие. Я то проваливался в сон, то тупо лежал с гудящей от жары головой, обливаясь потом и уставившись в потолок. Такой же «День сурка» был для меня и ночью, в попытках согреться и думах обо всём и ни о чём.

Глава 5

Свободу Анджеле Дэвис

В самый разгар дневной жары дверь противно скрипнула, и поставленный голос скомандовал:

— На выход! Живее давай!

Чувствуя себя как с дикого перепоя, еле волоча ногами, я сгрёб в охапку термуху и поплёлся к выходу, не застёгивая куртку горки.

— Руки на стену! — вновь прозвучала команда.