Питер Гай - Фрейд
Несмотря на бедность, Якоб и Амалия Фрейд старались дать маленькому сыну все самое лучшее. В 1856 году, когда родился Сигизмунд, семья снимала одну комнату в скромном доме. Во Фрайберге самым высоким зданием была изящная колокольня католического храма, знаменитая мелодичным звоном, – она возвышалась над несколькими солидными особняками и многочисленными более скромными домами жителей города. Помимо храма в число достопримечательностей входила красивая рыночная площадь, а также живописные окрестности с плодородными полями, густыми лесами и пологими холмами, над которыми вдали в мерцающем воздухе поднимались силуэты Карпатских гор. В конце 50-х годов XIX столетия в городе насчитывалось более 4500 жителей, среди которых было около 130 евреев. Фрейды жили в простом двухэтажном доме номер 117 по Шлосергассе. Их комната находилась над квартирой хозяина, кузнеца Зажика. Здесь, над кузницей, и родился Фрейд.
Семья Фрейд недолго оставалась во Фрайберге. В 1859 году они ненадолго поселились в Лейпциге, а год спустя переехали в Вену. По всей видимости, Фрейду было неприятно вспоминать о бедности своих отца и матери. В замаскированном автобиографическом отрывке, вставленном в одну из статей в 1899 году, он описывает себя как ребенка изначально вполне состоятельных родителей, которые достаточно комфортно жили в той провинциальной дыре. Эта гипербола служит слабым примером того, что Фрейд впоследствии назовет «семейным романом», широко распространенной тенденцией считать своих родителей более состоятельными или знаменитыми, чем они были в действительности, или даже придумывать себе известных мать и отца. Фрейд упрощал мотивы переезда семьи из Фрайберга и приукрашивал их жизнь в городе. «После катастрофы в отрасли, где был занят мой отец, – писал Фрейд, – он разорился». Якоб Фрейд не смог сохранить даже то малое, чем владел… Переезд в Вену не принес существенного облегчения, хотя финансовое положение семьи постепенно улучшалось. «Затем наступили тяжелые годы, – впоследствии признавался Фрейд. – Думаю, в них не было ничего, о чем стоит вспоминать».
Незавидное финансовое положение усугублялось плодовитостью Амалии. Якоб Фрейд и его жена прибыли в Вену с двумя детьми, Сигизмундом и Анной. Еще один сын, Юлиус, умер во Фрайберге в апреле 1858 года, в возрасте семи месяцев. Затем друг за другом с 1860-го по 1866-й на свет появились четыре сестры – Роза, Мария, Адольфина и Паулина – и младший брат Александр[7]. В 1865-м и начале 1866 года трудности последних лет дополнились обвинением, осуждением и заключением в тюрьму Иосифа Фрейда, брата Якоба, – за изготовление фальшивых денег. Катастрофа стала сильнейшим ударом для всей семьи. Фрейд не интересовался дядей Иосифом, который появлялся в его снах, но в «Толковании сновидений» вспоминал, что отец поседел буквально за несколько дней. Вероятно, к горю Якоба Фрейда примешивалась тревога: по некоторым свидетельствам, он и его старшие сыновья, эмигрировавшие в Манчестер, были вовлечены в махинации Иосифа.
Материальные трудности и позор семьи были не единственными причинами, по которым Фрейд не хотел вспоминать первые годы в Вене. Он скучал по Фрайбергу и особенно по его красивым окрестностям. «Я никогда не чувствовал себя в городе по-настоящему комфортно, – признавался он в 1899 году. – Теперь мне кажется, что я так и не преодолел тоску по прекрасным лесам моего дома, в которые (как свидетельствуют воспоминания той поры), едва умея ходить, я убегал от отца». В 1931-м мэр города Пршибор, как стал называться Фрайберг, вошедший после распада Австро-Венгерской империи в Чехословацкую Республику, торжественно открыл бронзовую табличку на доме, где родился Фрейд. Основатель психоанализа – ему было 75 лет – прислал благодарственное письмо, в котором кратко описал превратности своей судьбы и отметил один глубокий след, оставленный тем далеким прошлым: «Глубоко внутри меня, скрытый от всех, все еще живет счастливый ребенок из Фрайберга, первенец молодой матери, получивший свои неизгладимые впечатления от земли и воздуха тех мест». Это не пустые слова и не дань вежливости. Поэтичная риторика – «от земли и воздуха тех мест» – имеет особый смысл. Она исходит из самых глубоких слоев сознания Зигмунда Фрейда, свидетельствуя о так и не утоленной тоске по тем дням, когда он любил свою молодую, красивую мать и убегал от старого отца. Неудивительно, что Фрейд до конца жизни не смог преодолеть свое противоречивое отношение к Вене.
Сын Фрейда Мартин предположил, что часто повторявшиеся фразы отца о неприязни к Вене на самом деле были скрытым признанием в любви. Ведь характерная черта каждого истинного венца – находить удовольствие в отыскании недостатков своего обожаемого города. Еще одно подтверждение этой гипотезы можно увидеть в том, что Фрейд, по его собственным словам ненавидевший Вену, упорно отказывался ее покидать. У него были превосходный английский, обширные зарубежные связи и многочисленные приглашения поселиться за границей, но основатель психоанализа оставался в Вене до тех пор, пока это было возможно. «Ощущение торжества освобождения слишком сильно перемешано со скорбью, – писал он, уже очень старый человек, по приезде в Лондон в начале июня 1938 года, – поскольку отпущенный из тюрьмы все еще очень любит ее».
Очевидно, эта двойственность имела глубокие корни; как ни любил Фрейд Вену, город стал для него тюрьмой. Однако в его письмах нелюбовь к Вене чувствуется задолго до аншлюса Австрии нацистами. В них нет ни смущения, ни позы. «Я не стану тебе описывать, какое впечатление на меня произвела Вена, – писал Фрейд в 16-летнем возрасте своему другу Эмилю Флюсу, вернувшись из Фрайберга, – она мне отвратительна». Позже в письме из Берлина к своей невесте Марте Бернайс он признавался: «Вена меня угнетает, и притом более, чем это можно считать допустимым» – допустимым для него, имел в виду Фрейд. Собор Святого Стефана, доминировавший в городском пейзаже, был для него «отвратительной башней». Тем не менее Фрейд признавал, что за этими враждебными замечаниями кроется нечто важное, тщательно скрываемое. Его ненависть к Вене, полагал он, граничила с личной неприязнью. «В отличие от великана Антея моя сила увеличивается каждый раз, когда я отрываю ногу от земли родного города», – писал Фрейд. Вена всегда была для него ареной трудностей, повторяющихся неудач, длительного и ненавистного одиночества, неприятных инцидентов, связанных с антисемитизмом. Отпуск основатель психоанализа проводил в горах или в продолжительных походах по сельской местности, что тоже свидетельствует о его чувствах.
Этот «диагноз» в определенной степени парадоксален, ведь психоанализ – характерное порождение урбанизма, теория и практика, предназначенные для городской буржуазии. Сам Фрейд тоже принадлежал к категории типичных городских жителей, днем работая в консультации, а по вечерам в домашнем кабинете и ежедневно совершая прогулки по современной Вене, построенной в тот период, когда он был студентом и молодым практикующим врачом. Большинство комментаторов рассматривали психоанализ, а также его основателя не просто как городское, а как типично венское явление. Фрейд решительно возражал: когда французский психолог Пьер Жане предположил, что психоанализ мог появиться только в чувственной атмосфере Вены, он посчитал это злобной инсинуацией и антисемитским наветом. На самом деле Фрейд мог бы создать свои теории в любом городе, имеющем первоклассную медицинскую школу, достаточно большом и богатом, чтобы поставлять ему пациентов. Очевидно, Фрейд, никогда не забывавший приволье в окрестностях Фрайберга, не был деревенским жителем, заброшенным судьбой в тесный город. Но Вена, которую постепенно строил для себя Зигмунд Фрейд, не была Веной придворных балов, оперетты, кафе и художественных салонов. Эти ипостаси города почти не влияли на работу Фрейда. Случайно ли его невеста будет родом из Гамбурга, любимые ученики из Цюриха, Будапешта, Берлина, Лондона и еще более отдаленных мест, а его психологические теории сформируются в интеллектуальном мире, достаточно большом, чтобы включить в себя всю западную культуру?
Как бы то ни было, Фрейд обосновался именно в Вене и не покидал этот город. Источником дополнительных трудностей был для него отец. Неисправимый оптимист, по крайней мере внешне, Якоб Фрейд был мелким торговцем, не сумевшим приспособиться к окружающему миру, переживающему промышленную революцию. Он был милым человеком, щедрым, открытым для удовольствий. И твердо убежденным в необыкновенных талантах своего сына Сигизмунда. Как вспоминал его внук Мартин Фрейд, Якоба очень любила вся семья: он был ужасно мил с ними, маленькими, – приносил подарки и рассказывал увлекательные истории. Все относились к нему с огромным уважением. Но для сына Сигизмунда Якоб Фрейд являлся проблемой.
