Наталия Мяташ - «Люблю отчизну я, но странною любовью!»
Для Гойтисоло не существует границ между историческими эпохами, которые то и дело смешиваются в книге за счет бесконечной перетасовки «литературных первоисточников». Не существует для него и границ между персонажами: легко «перетекают» они один в другого. Герой-рассказчик ходит по улицам современного Танжера в сопровождении арабского полководца VIII века; идентифицируясь с графом Хулианом, он мысленно изо дня в день повторяет его предательство, помогая вторжению мавров на полуостров, и эта воображаемая жизнь для него не только гораздо реальнее подлинной, но и полностью ее вытесняет. Изабелла Католическая, известная своим религиозным фанатизмом королева Кастилии, предстает на страницах книги как лицо историческое и как персонифицированная набожность, обретшая себя в кастильской девушке или в символе Матери-Испании, родившей Сенеку. Но наиболее благодарным материалом для подобных превращений является сам Сенека, «квинтэссенция всего испанского», воплощающаяся то в тореро (еще один национальный миф, «чисто испанское зрелище»), то — благодаря «эманации духа» — в Унамуно, а то и в самого Франко, чьи «фотографии вывешены во всех общественных местах и учреждениях, его именем названы города, деревни, районы, площади, бульвары и проспекты; именем его нарекают младенцев в купели, его образ чеканят на обратной стороне монет». Впрочем, прямо его Гойтисоло ни разу не называет — иногда он пользуется прозвищем Бочонок, которое тот получил из-за низкого роста и плотной фигуры, но чаще — словом Вездесущий, иронически подчеркивая его всемогущество. Под пером автора «дух Сенеки» с легкостью обретает плоть в случайно встреченном в Танжере соотечественнике, Верзиле, он же адвокат Альваро Перансулес, сознающий себя носителем «непреходящих ценностей», любитель напыщенных тирад типа: «слава и величие Испании на всех морях и океанах!» Альваро Перансулес в свою очередь оказывается то отцом Сенеки, доном Альваро, «живым воплощением национального духа и образа», то Альварито, Сенекой в детстве. Множественные эти превращения цель имеют одну — показать разнообразные обличья «испанской исключительности» от самодовольного обывателя до главы государства.
В чем же видится выход герою романа? В разрушении сложившихся в сознании испанцев стереотипов восприятия себя, своей родины, окружающего мира, в разрушении ради создания нового — «мы еще найдем способ изменить этот край», — убеждает себя герой романа. Да, он мечтает пойти по стопам своего легендарного предшественника графа Хулиана. Как Хулиан — с той лишь разницей, что теперь все это происходит в воображении, — герой романа призывает себе на помощь мавров: «я предлагаю вам мою страну на разграбление:… разрушьте до основания полуразвалившийся бастион ее своеобразия, выметите мусор метафизики». Он мечтает, как смешается с толпами на корриде и футболе, захватит библиотеки, казармы, исторические памятники, методически примется уничтожать пейзаж, менять климат, сносить церкви. В воображении он поднимется на пик Альмансор, вершину Сьерры-де-Гредос, горной гряды, разделяющей Месету — плоскогорье в центре Пиренейского полуострова — на Старую и Новую Кастилии. Именно здесь живет горная коза, для благозвучия называемая по-латыни capra hispanica — Гойтисоло словно пародирует свою собственную пародию, homo hispanicus. Capra hispanica разгуливает по страницам романа, появляясь в центре Мадрида, заходи в церкви, кафе, на литературные диспуты. Это животное — своего рода визитная карточка испанской фауны, им очень гордятся: ведь подобная разновидность водится лишь тут. Редкий путеводитель обойдется без фотографии горной козы на вершинах Гредоса; профиль ее украшает книги одного из самых солидных издательств страны, «Гредос». Кстати, в геральдике профиль горной козы является символом горных стран и малодоступных вершин. В романе он, конечно, переосмысляется и становится символом вершин духа, возвыситься до которых под силу только испанцам. «Гредос — душа нашей героической и набожной Кастилии!: сердце горного края на высоте две тысячи метров!: коза наиболее ярко отражает нашу сущность», — утверждает знаток и носитель этой сущности Альваро Перансулес. Разделавшись с capra hispanica и карпетом (так называли древних жителей полуострова), герой покидает Гредос, эту прародину национального духа, чтобы отправиться на горные вершины Гвадаррамы, Сан-Висенте: «и ты полетишь дальше лечить народ своим сильным лекарством, будешь окуривать порохом и делать профилактические прижигания, пока не вырвешь его навсегда из камней и скал, из опьянения альпийским дурманом, из высокогорной эйфории».
Чтобы народ выздоровел окончательно, нужно избавиться от дона Альваро и Сенеки. Первый не выдерживает гибели «непреходящих ценностей», заключенных в роскошных фолиантах; второй мужественно защищает свои позиции на арене для боя быков, но падает, сраженный открытием, что «исконно испанское» «оле», которым подбадривают тореро, танцоров, выражают целую гамму чувств, пошло от арабского «слава аллаху». Писатель проделывает любопытный эксперимент: показывает, что станет с современной речью, с привычными понятиями и предметами, если изъять слова, имеющие арабское происхождение. Оказывается, испанцы не досчитаются многого: исчезнут алькальды, традиционная фасоль, оливки, приготовляемое из них масло, без которого немыслима испанская кухня, рожковые деревья, Гвадалквивир, Альгамбра. Другими словами, без взаимодействия с арабской культурой Испания была бы совсем иной. Мысль эта очень дорога писателю, он постоянно возвращается к ней в интервью, эссе, художественных произведениях.
Арабский мир занимает большое место в понятийной системе романа: герой живет в Танжере, окруженный памятниками арабской культуры, в гуще восточной цивилизации, все время сопоставляя ее с испанской. И если родина ассоциируется у героя с опасностью («вражий берег»), то наивная безыскусность, «открытая и загадочная простота» Востока сулят ему новую, свободную жизнь. И даже похожая на кинозвезду деревянная Мадонна в конце книги по-арабски взывает к аллаху, заявляя о своем желании обратиться в мусульманство. Тема противопоставления восточной и европейской цивилизаций, их сложного взаимодействия будет звучать во всех последующих книгах Гойтисоло: «Хуан Безземельный» (1975), «Макбара» (1980). «Картинки после битвы» (1982), «Сарацинские хроники» (1982).
Роман же «Возмездие графа дона Хулиана» — самый испанский из всех его произведений: ведь материей, из которой он соткан, является испанская классика. Но дело не только в этом. Первостепенное значение для любого писателя имеет вопрос об адресате. Для кого пишет Хуан Гойтисоло? Безусловно, для испанского читателя. Об этом говорят и поставленная им «сверхзадача» — разоблачение современной социальной мифологии, и насыщенность текста реалиями, именами, аллюзиями, понятными только соотечественникам. Кто, кроме испанца, может знать, что «Фигаро» — это псевдоним Мариано Хосе де Ларры, кто распознает намеки на исторические события, национальных героев, литературные произведения, щедро разбросанные по тексту?
Роман «Возмездие графа дона Хулиана» требует от читателя терпения, заинтересованного, деятельного участия, сотворчества. Постоянное смешение временных планов и героев, игра местоимениями, которой автор придает огромное значение, непривычный синтаксис, обилие метафор и символики — все это отнюдь не облегчает задачу. Книга допускает несколько уровней прочтения — в зависимости от подготовки читателя, его желания проникнуть в художественный мир Гойтисоло. Автор старается задействовать весь спектр значений символа. Например, змея, вполне реальное животное, с которой выступает перед туристами заклинатель в Танжере. В то же время, согласно наиболее устоявшемуся, идущему от христианской традиции толкованию, змея — символ зла, в данном случае предательства. В иудаизме, напротив, змея означает искупление, очищение; в психоаналитических школах трактуется как фаллический символ — в контексте романа «работают» все эти значения. Переосмысляется в книге и античное восприятие змеи как оплодотворяющего начала, и яд превращается в «животворящие соки арабов, впрыснутые в испанскую культуру, несущие ей перерождение». Так же полно старается Гойтисоло раскрыть и значение других символов.
Очевидно, что «Возмездие графа дона Хулиана» — не роман, в том смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Больше подходит для него семиотический термин «дискурс», которым широко пользуется современная лингвистика и французский «новый роман». Под дискурсом понимают такой тип повествования, где сюжет и персонажи отходят на задний план, уступая место текстовым группам, отвечающим определенной внутренней логике и подчиняющимся своим законам. Творчество Гойтисоло 70-80-х годов типологически сходно с «новым новым романом». Писатель разделяет многие взгляды Ролана Барта и Филиппа Соллерса, однако — осознанно или нет — политическая и социальная направленность книг Гойтисоло, их идейная насыщенность всегда выражены четче, чем у его французских коллег. Большое влияние на писателя оказали работы лингвистов Пражского кружка, Э. Бенвениста, Ц. Тодорова, В. Шкловского, одну из статей которого Гойтисоло даже перевел, Ю. Лотмана. С их трудами Гойтисоло, считающий, что современный писатель не может обойтись без лингвистики, знаком фундаментально. В них почерпнул он главное — отношение к языку не как средству отражения внешнего мира, а как к самоценной реальности, существующей по собственным законам.
