Алексей Боровой - Общественные идеалы современного человечества
Антон Менгер горячо обрушивается на Энгельса за эти слова: «Я считаю тонкое описание наиболее совершенного строя не только вполне научным, — говорит он, — но прямо необходимым, если социалистическое движение хоть отчасти хочет достигнуть своей цели...»
После этого заявления Антона Менгера в литературе, критикующей марксизм, стало общим местом бросать социализму упрек, что он не интересуется своими конечными целями.
Заслуженную отповедь всем этим ненавистникам социализма дал К.Каутский в предисловии к известной книге Атлантикуса «Государство будущего». «Ни один вопрос, — справедливо говорит Каутский, — не обращает на себя такого большого внимания всего культурного человечества, как вопрос о цели, к которой стремится все более расширяющееся могучее движение пролетариата... Самые оживленные споры теоретиков касаются именно цели пролетарского движения... Но, понятно, мы можем до некоторой степени изучить направление развития социалистического государства, но не отдельные формы, которые оно может принять... В виду сказанного, социал-демократия всегда отказывалась и должна была отказываться от каких бы то ни было изображений будущего».
Если социалисты совершенно правильно отказываются от какого бы то ни было искусственного строительства, они указывают нам тенденцию развития. «Все средства производства, — говорит Каутский в Эрфуртской программе, — будут соединены в одних руках. В новом обществе будет только единственный работодатель, которого невозможно переменить...»
Прочтите другой небольшой этюд Каутского: «На другой день... после социальной революции», и вы увидите, как новое общество пролетариев создает грандиозный государственный механизм, которому равно должны быть подчинены все.
Эта государственная машина является экономической и логической необходимостью для проведения в жизнь планомерной организации общественного производства, составляющей сущность социалистического идеала. Усмотрение и инициатива отдельных лиц исчезает. Их место занимает всевидящее око универсального государства, подобно благодетельному деспоту, распределяющего труд и изливающего щедроты на атомы, его наполняющие. Общество живет рядом с личностью, но живет собственной жизнью, и в этой жизни поглощается и претворяется жизнь личности. Громадное большинство новейших социалистов, правда, формально отказывается от идеи авторитарного социализма. «Государственная организация, — писал, например, Бебель, — теряет почву и государство исчезает... С уничтожением частной собственности и классовых противоположностей отпадает постепенно и государство». Как писал еще Энгельс, «государство не отменяется, оно отмирает». «Мы хотим уничтожения государства, — восклицает Лафарг, — мы думаем, что государство служит только оплотом капитализма». Но не будем предаваться иллюзиям на это счет. Конечно, и Энгельс, и Каутский, и Бебель, и Лафарг, и множество других протестуют против современной государственной формы. Конечно, ни один социалист не допускает в будущем возможности существования классового государства; но государство как принцип, как принудительная организация, указывающая личности определенный путь, останется, и не только останется, но обратится в апофеоз всеобъемлющей, сознательной и разумной власти, т.е. самой тяжкой ее формы, которую только может себе вообразить человеческий ум. «Пусть социализм, — говорит тонкий юрист Штаммлер, отнюдь не приверженный к анархизму, — восстает против содержания существующего права... Он, однако, должен не только сохранить юридическое принуждение, но, по всем вероятиям, будет вынужден значительно усилить его в некоторые переходные моменты, а во многих отношениях и укрепить». Конечно, в социалистическом строе будут широко осуществлены все виды свободы, которые являются необходимой предпосылкой всякого культурного человеческого общежития: свобода совести, печати, собраний, союзов, личная свобода и т.п. Не будет только одной формы свободы, но самой драгоценной и самой необходимой — свободы самоопределения, сознания полной абсолютной независимости от кого бы то ни было, от принудительных организаций. Личность не будет в действительности целью в себе. Вечно будет и должна она сознавать, что она не сеть нечто самодовлеющее, что вне ее лежит другое, гораздо более могучее начало, которое будет ее всегда держать в рабстве. Социалистический строй, таким образом, будет гнести не своим обязательным трудом, сведенным к минимуму, и несущим с собой, несомненно, даже определенный элемент радости. Он будет гнести совей психикой, своим социалистическим шовинизмом, который будет так же ненавистен и так же будет претить всякой сильной индивидуальности, как и современное тупое буржуазное самодовольство и безграничная вера в непогрешимость догмата «laissez faire, lassez passer». Социализм также будет гнать за все покушения против него. Упразднив общеобязательного бога, он создает свою собственную религию, религию социализма. Разрушение социалистического строя станет самой тяжкой формой человеческого преступления, и социализм воспитает ревностных и фанатичных служителей. Сохранение и охрана социализма станут новым догматом и на сцену явятся новые формы цензуры. Социалистическая вера обратится в новое орудие угнетения, в новую форму власти, следовательно, гибели человеческой личности. И, конечно, социализм представляет несомненно большую опасность для нее, чем абсолютизм и клерикализм, потому что никогда те не имели к своим услугам такого арсенала знаний, таких блестящих умов, такой жестокой и верной критики преходящих порядков. Известный голландский социалист Ван-Коль писал недавно: «Социализм, который мы защищаем, которому принадлежит будущее, есть середина между абсолютной свободой анархизма и абсолютным равенством коммунизма».
Вот почему наперед можно предсказать кризис и крушение социалистической идеи после осуществления социалистического строя. Ее основание — золотая средина (juste inilieu). Никогда она не будет в состоянии удовлетворить вполне ни человеческого ни человеческой совести. Социализм есть только философия ножа и вилки. Он накормит голодающих и в этом будет заключаться его бессмертная заслуга перед человеком. Но, уничтожив страдание тела, он остановится в бессилии перед страданиями духа; их целить призван анархизм.
Анархизм
Из всех формул, в которые страдающее, мыслящее и мечтающее человечество облекло свои страстные искания общественного идеала, — анархизм, несомненно, является наиболее возвышенной и наиболее полно отвечающей на запросы пытливой человеческой мысли. Наиболее возвышенной, говорю я, потому что центральной идеей анархизма является конечное освобождение человеческой личности.
Ни в одном миросозерцании экономические классовые интересы не играют такой ничтожной роли, как в миросозерцании анархизма. Философия либерализма есть философия привилегированных классов, социализм есть философия исстрадавшегося пролетариата, анархизм — философия пробудившегося человека. Ему равно ненавистны все цепи, кто бы их ни ковал; ему ненавистен абсолютный сюзерен так же, как абсолютный монарх; конституционный парламент так же, как социалистическое государство. Во всякой правительственной форме, во всякой организации власти он видит насилие и протестует против них во имя абсолютной личной свободы.
История показала, что всякая власть развращает властителя. Поэтому анархизм — враг всякой власти. «Государство, — говорит, например, Бакунин, — есть насилие... Оно — законный нарушитель нашей воли, постоянный отрицатель нашей свободы. Если оно приказывает даже сделать что-нибудь хорошее, то и это хорошее оно своим приказанием делает бессмысленным, так как этим поругана свобода... Свобода, нравственность и человеческое достоинство состоят в том, чтобы делать хорошее не по приказанию, а по собственной воле, по собственному убеждению. Но и правящие гибнут, ибо свойства привилегированного положения таковы, что они отравляют дух и сердце человека. Это — закон социальной жизни, не терпящий никаких исключений, справедливый столько же к отдельным лицам и классам, как и к целым народам...»
Формы государства для анархизма безразличны. «Всякое народное представительство, — говорит Кропоткин, — как бы оно ни называлось, парламентом ли, конвентом, коммунальным советом или как-нибудь иначе, подобно любому деспоту будет всегда стремиться лишь к тому, чтобы расширить свою власть... и убить инициативу личности и группы путем закона...»
«Государство, — говорит, наконец, американский анархист Тукер, — есть олицетворение идеи нарушения чужого права; оно самый большой преступник и гораздо больше плодит преступников, чем наказывает их».
Но если в вопросе об отношении к государству мы встречаем среди анархистов полное единодушие, то в их воззрениях на право, как институт общественной жизни такого согласия далеко не существует. Это в значительной мере объясняется тем, что анархистическое миросозерцание резко разбивается на две самостоятельных и нередко враждебных фракции: анархизм коммунистический и анархизм индивидуалистический.
