С. Муратов - ТВ-эволюция нетерпимости
Новое кино стало новым взглядом на старые ситуации.
Еще вчера документалисты охотно снимали оленей в тундре. И вот мы увидели, как безжалостно — в той же тундре — эти удивительные создания подвергаются массовому уничтожению /"Госпожа Тундра"/. Увидели бараки первостроителей БАМа. Дощатые узенькие дорожки вместо асфальта. Перелопаченная земля. Снесенные парники. «Покорение Сибири» — выражение, не сходившее с газетных полос и выпусков кинохроники — обрело вдруг буквальный зловещий смысл. Байкальско-Амурская магистраль оказалась самым длинным памятником застоя. /«Зона БАМ. Постоянные жители»/.
Почему же не замечали этого те, кто снимал здесь раньше? Не потому ли, что восприятие документалистов не включало в себя точек зрения обитателей убогих вагончиков и бараков, окружающих стройки, а кинослух не улавливал голосов крестьян обреченных сел, не говоря уже об озерах, лесах и реках, лишенных голоса вообще. Кинематографисты смотрели на мир глазами мелиораторов и стрелков-охотников, глазами гидротехников и поворотчиков рек.
Это было ведомственное кинозрение.
Конечно, документальная камера не умела видеть того, чего нет /если не прибегать к откровенным инсценировкам/. Но зато она умела не видеть многое из того, что было. И не видела.
«Кинохроника — это образ времени, — уверяли неутомимые летописцы. — Документ эпохи, по которому грядущие поколения смогут судить, как жили люди до них».
Но вот мы сами превратились в “грядущее поколение”. Что же узнаем мы о прошлой жизни из кадров вчерашней хроники? О чем она была готова нам рассказать? О достойных встречах или досрочных сдачах? О битвах за хлеб и сражениях за металл? О подвигах передовиков, идущих с небывалым подъемом в авангарде соревнований и удивляющих все прогрессивное человечество?
Кадры хроники, километры которой хранились в фильмохранилищах, несли не столько образ времени, сколько миф о времени. Каким оно, это время, хотело бы видеть само себя.
При работе над монтажными фильмами редакторы скрупулезно следили, как бы на экране не промелькнуло изображение Сталина или Хрущева /о Троцком было даже подумать страшно/. Собственно, в этом и состоял «профессионализм». Сомнительные кадры извлекали, как занозы, способные вызвать заражение мысли.
“Очернители белых пятен истории, — упрекали создателей новых лент. — Вы снимаете документальные фильмы ужасов. В кинозале же хочется отдохнуть душой…” Но разве не сами кинематографисты воспитали в зрителях эту тягу к иллюзиям “Кубанскими казаками” и придворной хроникой?
“Игровое кино рассказывает зрителям сказки, не скрывая этого обстоятельства, а документалисты свои сказки выдают за действительность”, - заметил в те годы один кинорежиссер.
52 киновыпуска “Новостей дня” напоминали ежегодное собрание сказок.
Триумф и падение ТСН
В сентябре 1989 года по первому каналу ЦТ дебютировала Теле-визионная служба новостей» /«ТСН»/. Это был вызов устоявшимся принципам генеральной программы «Время». В основе новых выпусков лежала концепция молодых журналистов. Бригада состояла из 23 человек /средний возраст — 33 года/. За 10–15 минут на зрителя обрушивалось втрое больше событий, чем за получасовой или сорокаминутный выпуск «Времени». Репортажи из Прибалтики, Закавказья, Молдовы. Парламентские новости. Борьба между Горбачевым и Ельциным.
Экономическая блокада Литвы. Снесение памятников Ленину. Место захоронения убийцы Троцкого в Москве…
Ведущие стремились излагать свои мысли коротко и ясно. Местные же корреспонденты по-прежнему присылали затянутые длинные материалы. Скорость речи корреспондента и манера ведущего «ТСН» явно не совпадали. Корреспондентов стали учить работать по-новому. «Время» попыталось перехватывать эти сюжеты. Тогда молодые журналисты предприняли ответные меры. Корреспонденты отныне появлялись в кадре и говорили: «Специально для «ТСН».
Политика информации вступила в сражение с политикой пропаганды.
Ветераны упрекали юных реформаторов в том, что те предпочитают излагать позиции чаще, чем факты /упрекнуть в изобилии фактов выглядело уж очень нелепо/. Между тем как раз насыщенность фактами и представляла для режима основную опасность. Преобладанием позиции над фактами отличалась программа «Время», демонстрируя факты, в соответствии с которыми в стране и мире происходило не то, что происходило, а то, чему следовало происходить. Часть аудитории привыкла полностью доверять словам диктора, который казался ей гарантией объективности, в то время, как ведущий-журналист — средоточием «отсебятины». /В последнем, впрочем, было убеждено и само руководство Гостелерадио/.
Ведущих «ТСН» /Александра Гурнова, Татьяну Миткову, Дмитрия Киселева, Юрия Ростова/ уличали в субъективных недикторских интонациях. /Как-то высокое руководство сделало замечание А. Гурнову за то, что он позволил себе не совсем уважительный отзыв о Горбачеве. Тот показал свои тексты и попросил указать, в каком месте он позволил себе подобные вольности. Таких мест, разумеется, не было/.
В программу «Время» никакие факты не проникали вне идеологической упаковки — заранее разработанного клише. Такие клише служили готовой матрицей сообщений, а события или факты, которые не подтверждали канонизированной идеи, оказывались вообще за пределами новостей. Присутствие диктора как ведущего новостей служило таким образом не гарантией объективности, а как раз, напротив, — признанием наибольшей тенденциозности. У диктора не было и не могло быть своего мнения на экране /в жизни, разумеется, сколько угодно, но в кадре диктор оставался рупором высшей партийной власти/.
Взбудораженная социальными переменами действительность все менее отвечала предуготовленным типовым канонам, а противостояние «ТСН» и «Времени» обретало все более непримиримый характер.
Кульминация наступила 13 января 1991 года.
«Это было трагическое число в истории нашей страны — день, когда в Литве пролилась кровь, — рассказывала впоследствии Татьяна Миткова в интервью выпускнице факультета журналистики МГУ. — Я в тот день должна была вести ночной выпуск новостей. Но в 9 утра услышала по радио, в том числе зарубежному, о штурме десантниками вильнюсской телебашни и поняла, что надо срочно ехать на работу. Приехал Дима Киселев, приехало еще практически полотдела. В 3 часа мы дали спецвыпуск, показали картинку из Вильнюса, съемки шведского ТВ. И решили, что к ночи расскажем подробнее обо всем, о чем нам не удалось рассказать днем.
В 23 часа, когда выпуск уже был готов и сверстан — сюжеты из Вильнюса, Риги, Минска, первая реакция политических лидеров Запада, — нас с Димой вызвал заместитель председателя. Сейчас, — сказал он, — я напишу текст о том, что действительно происходит в Вильнюсе, а все, что вы там подобрали — в корзину. Он сел писать в кабинете у Главного редактора. Мы с Димой наблюдали за этим процессом. Потом прочитали его три или четыре страницы и поняли для себя, что не будем произносить это в кадре. Если эти страницы и прозвучат в эфире, то пусть их читает диктор.
Я спустилась в студию без микрофонной папки, которая оставалась у заместителя председателя. За две минуты до эфира мне, наконец, принесли злополучную папку, в которой из 19 страниц-сообщений 12 были жирно зачеркнуты красным карандашом. В папке оставался мой текст: «Здравствуйте, товарищи», сообщения о событиях в Персидском заливе, только что написанный текст заместителя председателя и несколько репортажей, присланных с местных студий. Все… Это было страшно. Я даже не помню в моей жизни момента, который по драматизму был бы похож на этот. Что-то надо было сделать — дать понять телезрителям, что все произойдет не по нашей вине. Когда пошла уже «шапка», в студию вбежал Дима и подсказал решение. После моего вступления я произнесла: «А сейчас мы представим официальную версию литовских событий, с которой вас познакомит диктор. К сожалению, это вся информация, которая оказалась возможной для ТСН».
И еще одно. За 45 минут до эфира режиссер-документалист Андрей Никишин привез по просьбе ведущей кассету своего фильма «После летаргии». Фильм не пролитовский, не антирусский. О пробуждении национального самосознания. «В заключение мы показали музыкальный фрагмент из фильма — на документальных кадрах Прибалтики 88 года. Мне кажется, этим клипом мы выразили все то, что нам не удалось сказать в самом выпуске новостей».
Но еще больше ведущую потрясло то, что было после эфира. Группа не могла уйти с работы до трех часов ночи, — звонила буквально вся страна. Люди плакали. Звонили прибалты: «Ребята, спасибо большое!». /Впоследствии Митковой за этот поступок вручили в США международный приз за защиту прав журналиста. Вместе с ней такой же приз получали знаменитый Уолтер Кронкайт и китайские журналисты, пострадавшие во время событий на площади Тяньаньмынь/.
