Мина Полянская - Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)
По некоторым деталям можно было восстановить внешность пятилетнего ребенка. Так, например, одну деталь "черты детства" Юргенс угадала еще при первой встрече с Фридрихом. Когда она впервые увидела его на Ганноверском вокзале (он был там проездом по дороге в Нюренберг, где читал из романа "Летит себе аэроплан"), то отметила для себя, что седые волосы его слегка "завихрялись" сзади, из чего она сделала вывод, как оказалось правильный, что в детстве он был кудрявым. На детских "фотографиях-рисунках", она потом так его и изобразила.
Альбом Ольги Юргенс* - это одновременно и календарь на 2000 год. На обложке название: "Детство, которого не было". На первой январской новогодней странице - посреди комнаты нарядная елка, под ней - подарки и пятилетний кудрявый мальчик. На "мартовской" странице день рождения: мальчик сидит за праздничным столом перед тортом с шестью зажженными свечками. Несколько страниц-месяцев посвящены папе с мальчиком: они катаются на лодке, они - на катке, на велосипедах. Я рассказываю сейчас об альбоме и вспоминаю, что когда впервые увидела эти "кадры", мечты о прошлом, то меня охватило чувство, граничащее с ужасом. Помню еще, что получив альбом-календарь от Юргенс по почте, Горенштейн сразу же сообщил мне об этом по телефону и добавил: "Она - родной человек".**
______________
* В настоящее время альбом находится у Дана, сына Горенштейна.
** В начале 2000 года Савва Кулиш ставил документальный фильм о жертвах Холокоста и заехал к Фридриху для интервью и съемок. Горенштейн тогда рассказал ему о себе и показал альбом. Режиссер заснял каждую страницу.
3. На пороге больших ожиданий
После окончания Горного института в 1955 году Горенштейн три года проработал инженером на шахте в Кривом Роге. "Я работал на руднике имени Розы Люксембург, - вспоминал он. - Во время аварии, чудом уцелев, я повредил ногу, и медкомиссия обязала начальство предоставить мне работу в конструкторском бюро или в управлении. Но поскольку начальство держало эти места для своих, мне предложили подать заявление об увольнении по собственному желанию. Так я оказался в Киеве с трудовой книжкой, но без работы"*.
______________
* Ф. Горенштейн. Как я был шпионом ЦРУ, Зеркало Загадок, 2000, 9.
Это было в 1958 году. Однако и здесь, на родине, все начинания давались с мучительным трудом. С трудом удалось устроиться на работу прорабом-строителем, с трудом удалось найти "угол" в общежитии, а прописаться вовсе не удалось - он вынужен был жить там нелегально. Много лет спустя Горенштейн вспоминал, какого "рода деятельностью" занимался в Киеве: "В конце пятидесятых, начале шестидесятых годов я работал мастером в Киевском тресте "Строймеханизация". Один из моих участков располагался на Куреневке, где велись земляные работы, рытье котлованов и траншей для канализации"*.
______________
* Заявка на документальный фильм о Бабьем Яре (2001).
В Киеве все было отнято у него до войны, а времена хрущевской оттепели, когда после "Большого террора" ожидались большие перемены, ничего ему не вернули. Либерализм хрущевской эпохи оказался непоследовательым, урезанным. Вдруг открылась было возможность новой жизни: после XX-го съезда в 1956 году казалось, что вот - пришел его час: он получит отнятые у него права. Однако незыблемой осталась закономерность: если в этом государстве отняли жилье, где можно голову приклонить, то не вернут никогда.
Полагаю, что Горенштейн получал в общежитии "Строймеханизации" весной такие же повестки на выселение, какие получал герой его романа "Место" Гоша Цвибышев в общежитии "Жилстроя": "Гражданин Цвибышев Г. М. На основании параграфа... постановления Совета Министров о проживании в общежитиях и ведомственных домах государственных учреждений и организаций, предлагаю вам в двухнедельный срок, то есть 21 марта 195... года освободить занимаемое вами койко-место. В противном случае к вам будут приняты административные меры. Зав. ЖКК треста Жилстрой Маргулис".
Этой обманчивой демократии, либеральному таинству послесталинского правительства, писатель как раз и посвятил роман "Место" с подзаголоваком "Политический роман". Восьмисотстраничный роман о московских диссидентах, антидессидентах, тайных организациях со средневековыми ритуалами и репетиловским многозначительным фразерством, с захватывающей интригой, с сюжетными ответвлениями диккенсовской школы был написан в начале 70-х годов. Однако путь его к русскому читателю длился двадцать лет.
Впервые отрывок из "Места" был опубликован в 1988 году в Тель-Авиве в журнале "Время и мы", затем, спустя три года опять же в Тель-Авиве несколько глав опубликовал журнал "Двадцать два". Тогда же, в 1991 году, то есть уже в эпоху другой российской оттепели, "Знамя" опубликовало первую часть романа под названием "Койко-место". Почти одновременно в издательстве "Слово/Slovo в Москве вышел первый том Избранного (трехтомник) - полный текст романа. К этой книге я еще вернусь особо. В главе "Аеmulatio" речь пойдет сразу о двух романах - "Место" и "Бесы", поскольку считаю роман Горенштейна уникальным продолжением "бесовской" темы. Что, собственно говоря, подсказывает нам один из эпиграфов к "Месту", напоминающий, что Сатана продолжает "править бал": "И сказал Господь: Симон, Симон, се Сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу" (Евангелие от Луки, 22, 31). Первая часть "Места" посвящена бесправному положению главного героя, забитого, затравленного человека, и во многом "повторяет" социальное положение молодого Горенштейна в Киеве. Не случайно ее открывают евангельские строки: "Лисицы имеют свои норы, и птицы небесные гнезда; а Сын человеческий не имеет, где приклонить голову".
Герой романа Гоша Цвибышев - сын репрессированного комкора, оставшийся сиротой. Воспитывался у тетки в провинции, в возрасте двадцати семи лет вернулся в свой родной город (автор его не называет, однако по многим приметам и описаниям это Киев), где до конфискации у родителей была большая квартира. Он мечтает поступить на филологический факультет, но вынужден отложить поступление, с большим трудом, по знакомству, устраивается на работу и селится в общежитии, из которого его постоянно изгоняют, поскольку у него нет прописки. В течение трех лет мысли Гоши сведены к одной линии, черте: чтобы проникнуть в общежитие, ему надо пересечь порог. Причем, как можно тише, не хлопнув дверью - комендантша не должна его заметить - а затем быстро взбежать по лестнице.
Бездомность, голос тотального неблагополучия - катализатор романа, где неприкаянный человек будет потом искать места не только для ночлега, но и места в общественной жизни, и на политической арене, и, наконец, места под солнцем.
Суета героя во имя ночлега, координатная система его помыслов и желаний, на пересечении осей которой находится узкая железная кровать, напоминает фантасмогорию отчаянной борьбы за койко-место героя романа Кафки "Замок", где нравственные ценности определенного населенного пункта, опрокинуты в силу опрокинутости самой основы бытия.* К. удается, в конечном счете, остаться в Деревне, хотя на то "и не существует юридического основания".
______________
* Герой Кафки по имени К. прибывает в качестве землемера в "Деревню", которая находится в ведомстве Замка, где располагается таинственнй аппарат управления. Похоже, что произошла ошибка с назначением. А может быть, К. заблудился и пришел не в ту Деревню. По причинам юридическим ему не разрешено поселиться в Деревне, и в то же время у нет нет пути обратно. Кафка не дописал роман, однако по свидетельству ближайшего его друга М. Брода, которому писатель рассказал конец произведения, К. так и не сумел добиться права жительства в Деревне. Однако же, когда он умирал, из Замка было спущено сообщение, согласно которому ему все же разрешалось остаться.
Один мой знакомый, прочитавший роман Горенштейна "Место" в замечательном переводе Томаса Решке, сказал мне однажды, что он, хотя и близко знаком с Россией (он сын посла ФРГ в России), однако не может понять особой русской трагедии системы прописки. Почему Гоша Цвибышев не может прописаться в городе, в котором, как оказалось, он еще и родился, и почему он, согласно своей воле, не может там жить? Ведь он гражданин своей страны. Трагедия Гоши Цвибышева, оказывается, не всем понятна, и нередко требуется комментарий, поскольку трагедия "постоянного места жительства", с одной стороны, вневременная, и потому "литературная", а с другой - это трагедия определенной страны, поколений определенной эпохи, эпохи "Большого террора". "Тогда многие любили говорить о "беспачпортных бродягах", - писал Илья Эренбург, - справка о прописке казалась чуть ли не решающей". Не следует забывать при этом, что у крестьян долгое время вообще не было паспортов, и они заведомо были закреплены за своей деревней.
Гоша Цвибышев с точки зрения юридической не имел права занимать место в общежитии треста "Жилстрой". Однако, опять же, согласно закону, Гошу не могли выселить зимой. Поэтому отчаянная борьба за койко-место начиналась "всякий раз, когда наступала весна".*
