Ю Манн - Николай Васильевич Гоголь
Старые предания Арзамаса развились в культ отвлеченного художества, приводивший, в конце концов, к удалению от вопросов действительной жизни, с которым естественно сливался консервативный взгляд в предметах общественных. Кружок преклонялся перед именем Карамзина, увлекался славою России, верил в будущее ее величие, не имел сомнений относительно настоящего и, негодуя на недостатки, которых нельзя было не видеть, приписывал их только недостатку в людях добродетели, неисполнению законов. К концу тридцатых годов, еще при жизни Пушкина, начался поворот, показывавший, что его школа перестала удовлетворять возникавшим новым стремлениям общества. Позднее кружок все больше уединялся от новых направлений и враждовал с ними; по его идеям литература должна была витать в возвышенных областях, чуждаться прозы жизни, стоять "выше" общественного шума и борьбы: это условие могло только сделать ее поприще односторонним и не очень широким... Художественное чувство кружка было, однако, сильно и оценило своеобразный талант Гоголя; кружок приложил заботы и об его личных делах... Пушкин ожидал от произведений Гоголя больших художественных достоинств, но едва ли ожидал их общественного значения, как потом не вполне его оценивали друзья Пушкина, и как сам Гоголь готов был отрицаться от него... Позднее Гоголь сблизился с кругом славянофильским, или собственно с Погодиным и Шевыревым, С.Т. Аксаковым и Языковым; но он остался совершенно чужд теоретическому содержанию славянофильства, и оно ничем не повлияло на склад его творчества. Кроме личной приязни, он находил здесь горячее сочувствие к своим произведениям, а также и к своим религиозным и мечтательно-консервативным идеям. Но потом в старшем Аксакове он встретил и отпор ошибкам и крайностям "Выбранных мест"... Самым резким моментом столкновения теоретических представлений Гоголя с действительностью и стремлениями просвещеннейшей части общества было письмо Белинского; но было уже поздно, и последние годы жизни Гоголя прошли, как сказано, в тяжелой и бесплодной борьбе художника и пиэтиста. Эта внутренняя борьба писателя представляет не только интерес личной судьбы одного из величайших писателей русской литературы, но и широкий интерес общественно-исторического явления: на личности и деятельности Гоголя отразилась борьба нравственно-общественных элементов -- господствующего консерватизма, и запросов личной и общественной свободы и справедливости, борьба старого предания и критической мысли, пиэтизма и свободного искусства. Для самого Гоголя эта борьба осталась неразрешенной; он был сломлен этим внутренним разладом, но тем не менее значение основных произведений Гоголя для литературы было чрезвычайно глубокое. Результаты его влияния многоразлично сказываются во всей последующей литературе. Не говоря о чисто художественных достоинствах исполнения, которые, после Пушкина, еще повысили уровень возможного художественного совершенства у позднейших писателей, его глубокий психологический анализ не имел равного себе в предшествующей литературе и открывал широкий путь наблюдений, каких делалось так много впоследствии. Даже его первые произведения, столь строго потом осуждаемые им "Вечера", без сомнения, немало способствовали укреплению того любящего отношения к народу, которое так развилось впоследствии. "Ревизор" и "Мертвые души" опять были невиданным до тех пор в этой мере, пламенным протестом против ничтожества и испорченности общественной жизни; этот протест вырывался из личного нравственного идеализма, не имел никакой определенной теоретической основы, но это не помешало ему произвести поражающее впечатление нравственно-общественное. Исторический вопрос об этом значении Гоголя, как было замечено, до сих пор не исчерпан. Называют предрассудком мнение, что Гоголь был у нас начинателем реализма или натурализма, что им сделан был переворот в нашей литературе, прямым последствием которого является литература современная; говорят, что эта заслуга есть дело Пушкина, а Гоголь только следовал общему течению тогдашнего развития и представляет лишь одну из ступеней приближения литературы из заоблачных высот к действительности, что гениальная меткость его сатиры была чисто инстинктивная, и произведения его поражают отсутствием каких-либо сознательных идеалов, -- вследствие чего он и запутался потом в лабиринте мистико-аскетических умствований; что идеалы позднейших писателей не имеют с этим ничего общего, и потому Гоголя с его гениальным смехом и его бессмертными творениями никак не следует ставить впереди нашего века. Но в этих суждениях есть ошибка. Прежде всего есть разница между приемом, манерой натурализма и содержанием литературы. Известная степень натурализма восходит у нас еще к XVIII в.; Гоголь не был здесь новатором, хотя и здесь шел уже дальше Пушкина в приближении к действительности. Но главное было в той яркой новой черте содержания, которая до него, в этой мере, не существовала в литературе. Пушкин в своих повестях был чистым эпиком; Гоголь -- хотя бы полуинстинктивно -- является писателем социальным. Нет нужды, что его теоретическое мировоззрение оставалось неясным; исторически отмеченная черта подобных гениальных дарований бывает та, что нередко они, сами не отдавая себе отчета в своем творчестве, являются глубокими выразителями стремлений своего времени и общества. Одними художественными достоинствами невозможно объяснять ни того энтузиазма, с каким принимались его произведения в молодых поколениях, ни той ненависти, с какою они встречены были в консервативной толпе общества. Чем объясняется внутренняя трагедия, в которой провел Гоголь последние годы жизни, как не противоречием его теоретического мировоззрения, его покаянного консерватизма, с тем необычным социальным влиянием его произведений, которого он не ждал и не предполагал? Произведения Гоголя именно совпадали с зарождением этого социального интереса, которому они сильно послужили и из которого после уже не выходила литература. Великое значение Гоголя подтверждается и отрицательными фактами. В 1852 г., за небольшую статью в память о Гоголе, Тургенев был подвергнут аресту в части; цензорам велено было строго цензуровать все, что пишется о Гоголе; было даже объявлено совершенное запрещение говорить о Гоголе. Второе издание "Сочинений", начатое с 1851 г. самим Гоголем и неоконченное, вследствие этих цензурных препятствий, могло выйти только в 1855 -- 56 годы... Связь Гоголя с последующей литературой не подлежит сомнению. Сами защитники упомянутого мнения, ограничивающего историческое значение Гоголя, признают, что "Записки охотника" Тургенева представляются как бы продолжением "Мертвых душ". "Дух гуманности", отличающий произведения Тургенева и других писателей новой эпохи, в среде нашей литературы никем не был воспитан более Гоголя, например, в "Шинели", "Записках сумасшедшего", "Мертвых душах". Точно также изображение отрицательных сторон помещичьего быта сводится к Гоголю. Первое произведение Достоевского примыкает к Гоголю до очевидности, и т. д. В дальнейшей деятельности новые писатели совершали уже самостоятельные вклады в содержание литературы, как и жизнь ставила и развивала новые вопросы, -но первые возбуждения были даны Гоголем. Между прочим, делались определения Гоголю с точки зрения его малорусского происхождения: последним объясняемо было до известной степени его отношение к русской (великорусской) жизни. Привязанность Гоголя к своей родине была очень сильна, особенно в первые годы его литературной деятельности и вплоть до завершения второй редакции "Тараса Бульбы", но сатирическое отношение к русской жизни, без сомнения, объясняется не племенными его свойствами, а всем характером его внутреннего развития. Несомненно, однако, что в характере дарования Гоголя сказались и племенные черты. Таковы особенности его юмора, который до сих пор остается единственным в своем роде в нашей литературе. Две основные отрасли русского племени счастливо слились в этом даровании в одно, в высокой степени замечательное явление. А. Н. Пыпин. Воспроизведенная выше статья покойного академика А. Н. Пыпина, написанная в 1893 г., суммирует результаты научных изучений Гоголя за сорок лет, протекших со дня смерти поэта, -- будучи вместе с тем итогом собственных многолетних занятий Пыпина. И хотя дробных исследований и материалов за это сорокалетие накопилось весьма много, но общих сводов их еще не было. Так, из изданий сочинений Гоголя Пыпин мог пользоваться только старыми: П. Кулиша, 1857 г., где два последних тома были заняты письмами Гоголя, да Чижова, 1867 г.; тихонравовское издание тогда только что начиналось. Из биографических и критических материалов главными были: сочинения Белинского "Записки о жизни Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и из его собственных писем" П.А. Кулиша, "Очерки гоголевского периода русской литературы" Н. Г. Чернышевского ("Современник", 1855 -- 56, и СПб., 1892), длинный ряд воспоминаний, опубликованных позже книги Кулиша (Анненкова, Грота, Соллогуба, Берга и др.), библиографические обзоры Пономарева ("Известия Нежинского института", 1882) и Горожанского ("Русская Мысль", 1882). На основании этих материалов и при тех общих обширных познаниях и понимании, какими владел Пыпин, им была дана помещенная выше прекрасная, не устаревшая поныне, общая характеристика личности Гоголя, главных моментов его биографии и творчества и оценка его исторического значения. Но со времени написания его статьи истекло уже новых двадцать лет, и за это время накопилось огромное количество новых материалов, произведены были новые обширные научные исследования, и видоизменилось историческое понимание Гоголя и его эпохи. Завершилось классическое десятое издание сочинений Гоголя, начатое Н. С. Тихонравовым и доконченное В. И. Шенроком (1889 -- 97, семь томов; отдельное издание "Ревизора", 1886), где текст исправлен по рукописям и собственным изданиям Гоголя и где даны обширные комментарии, с изложением истории каждого произведения в его последовательных редакциях, на основании сохранившихся автографов, указаний переписки и других данных. Впоследствии текстуальные материалы продолжали прибывать из общественных и частных архивов, как и приемы редакционной техники еще усложнялись, и в новейшее время были предприняты новые своды сочинений Гоголя: под редакцией В. В. Каллаша (СПб., 1908 -- 1909, 9 тт.; печатается повторное издание с новыми дополнениями) и под редакцией другого знатока Гоголя, Н. И. Коробки (с 1912 г., в девяти томах). Огромная масса писем Гоголя, непрерывным потоком появлявшихся в печати, была, наконец, собрана неутомимым исследователем Гоголя, В. И. Шенроком, в четырех томах, снабженных всеми необходимыми примечаниями: "Письма Н.В. Гоголя", редакция В. И. Шенрока, издание А. Ф. Маркса (СПб., 1901). В издание вложен огромный труд и обширнейшие познания редактора, но дело не обошлось без крупных промахов; см. разбор Н. П. Дашкевича в "Отчете о присуждении премий графа Толстого" (СПб., 1905, стр. 37 -- 94); ср. рецензию В. В. Каллаша в "Русской Мысли", 1902, No 7. Другим обширным сводом, предпринятым тем же В. И. Шенроком, были "Материалы для биографии Гоголя", в четырех томах (М., 1892 -- 98); здесь тщательно собраны и систематизированы богатые данные к оценке личности и творчества Гоголя, да и всей его среды и эпохи, часто по неизданным источникам. Таким образом, к началу девятисотых годов литературная историография получила три огромных гоголевских свода: 1) сочинений, 2) писем и 3) биографических материалов. Позднее эти своды пополнялись и пополняются непрерывно доныне (см. в библиографических обзорах, названных ниже); но главное уже было готово, -- и отсюда идут новые обобщающие работы по Гоголю. В юбилейный 1902 г. сразу появились четыре таких исследования: Н. А. Котляревского "Н. В. Гоголь. 1829 -- 42. Очерк из истории русской повести и драмы" ("Мир Божий", 1902 -- 03, потом, с дополнениями, отдельно; 3-е исправленное изд. 1911); Д. Н. Овсянико-Куликовского -- "Гоголь" ("Вестник Воспитания", 1902 -- 04, потом несколько отдельных дополненных изданий, последнее -- в составе собрания сочинений Овсянико-Куликовского, т. I, СПб., 1913); С. А. Венгерова -"Писатель-гражданин" ("Русское Богатство", 1902, No 1 -- 4, потом в "Очерках по истории русской литературы", СПб., 1907, и, наконец, отдельной книгой, в переработанном виде, в составе собрания сочинений Венгерова, т. 4, СПб., 1913); профессора И. Мандельштама -- "О характере гоголевского стиля. Глава из истории русского литературного языка" (Гельсингфорс, 1902). Считая, что усилиями прежних исследователей "и биография поэта, и художественная стоимость его произведений, и, наконец, самые приемы его работы достаточно выяснены и описаны", Н. А. Котляревский определяет задачу своего исследования так: "надлежит, во-первых, восстановить с возможной полнотой историю психических движений этой загадочной души художника и, во-вторых, исследовать более подробно ту взаимную связь, которая объединяет творчество Гоголя с творчеством предшествовавших и современных ему писателей". Впрочем, исследователь не идет в своем анализе дальше 1842 г., т. е. времени, когда был завершен первый том "Мертвых душ", и после чего душевная жизнь поэта начинает склоняться к болезненности, а его литературная деятельность от художества переходит к проповедничеству. Автор рассказывает историю художественного творчества Гоголя в связи с главными моментами его душевного развития и параллельно с этим излагает историю русской повести и драмы с конца XVIII в. и по сороковые годы, связывая Гоголя с художественной продукцией Жуковского, Пушкина, Лажечникова, Бестужева, Полевого, князя В. Ф. Одоевского, Кукольника, Нарежного, Грибоедова, Квитки и других первоклассных и второстепенных беллетристов и драматургов. Одновременно Котляревский пересматривает и суждения русской критики, выраставшей вместе с художественной литературой. Таким образом, Гоголь оценивается в связи с общим ходом русской литературы, что и составляет главную ценность книги Котляревского. В противоположность Котляревскому, Овсянико-Куликовский исследует, главным образом, "художественную стоимость" произведений и особенно "приемы работы" Гоголя -- на основе общей оценки его ума и гения. Автор предлагает особое понимание Гоголя как художника -- экспериментатора и эгоцентрика, изучающего и изображающего мир от себя, в противоположность Пушкину, поэту-наблюдателю. Анализируя особенности ума-таланта Гоголя, уровень его духовных интересов и степень напряженности его душевной жизни, Овсянико-Куликовский приходит к выводу, что ум Гоголя был глубоким, могучим, но "темным" и "ленивым" умом. К "мукам слова", знакомым Гоголю как художнику, присоединялись у него еще "муки совести" моралиста-мистика, возложившего на себя огромное бремя особого "душевного дела" -проповедничества, которое сближает Гоголя с Толстым, Достоевским, Гл. Успенским. Анализируя национальные элементы в творчестве Гоголя, автор приходит к заключению, что при наличности несомненных малоруссизмов в личном характере, языке и творчестве, Гоголь был "общеруссом", т. е. принадлежал к той группе русских людей, которые создают общенациональную культуру, объединяющую все племенные разновидности. Своеобразная оценка художественного метода Гоголя и особенность его ума-таланта составляет главное достоинство книги Овсянико-Куликовского. Не менее оригинальная оценка дается Гоголю в книге С. А. Венгерова -- но с другой точки зрения. Венгеров изучает Гоголя не с литературной или психологической стороны, но со стороны его общественных взглядов -- как "писателя-гражданина" и выдвигает тезис, что "духовное существо Гоголя было прямо переполнено гражданскими стремлениями и притом вовсе не так бессознательно, как обыкновенно принято думать". Автор отвергает обычную ошибку, связывающую "понятие о гражданском строе мысли непременно с тем или другим определенным, общественно-политическим миросозерцанием", т. е. чаще всего -- с либеральным. "Гражданин есть тот, который в той или другой форме, но страстно и напряженно думает о благе родины, ищет пути для достижения этого блага и подчиняет все остальные свои стремления этому верховному руководящему началу". "Таким гражданином Гоголь был всю свою жизнь". Этим отвергается прежний взгляд, утверждавший, что творчество Гоголя было бессознательным. Определенные общественные интересы и сознательность Венгеров усматривает еще в юношеских письмах Гоголя и затем в специальных главах, посвященных профессорской деятельности Гоголя, его критическим статьям и взглядам, замыслам "Ревизора" и других художественных произведений, изучениям истории и русской этнографии, "Переписке с друзьями", доказывает, что всюду Гоголь проявлял большую сознательность и общественные интересы. В особом экскурсе Венгеров рассматривает вопрос: знал ли Гоголь подлинную провинцию великорусскую, которую описывал в своих произведениях, особенно в "Мертвых душах", и путем пересмотра точных биографических данных приходит к выводу, что не знал, или знал очень мало, что и отразилось в неясности и сбивчивости бытовых подробностей. Книга профессора Мандельштама изучает особый вопрос, только намеком затронутый в труде Овсянико-Куликовского, -- о языке и стиле Гоголя, и является единственной в своем роде не только в гоголевской литературе, но и вообще в научной литературе о русских писателях, поскольку ни один из русских художников слова не изучался монографически с этой стороны. В отдельных главах автор следит за влиянием на Гоголя языка предшествующих писателей, например, Пушкина, и языка малорусского, простонародного великорусского, за традиционными поэтическими образами в стилистике Гоголя; рассказывает историю работ Гоголя над своим поэтическим стилем, анализирует формальные неправильности его языка, характеризует роль эпитетов и сравнений у Гоголя, эпичность его стиля, наконец, дает специальный экскурс о гоголевском юморе. Исследование ценно как по богатому фактическому материалу и оригинальным наблюдениям, так и по методологическим приемам автора. Оно было встречено в журналистике одобрениями, но вызвало и возражения, любопытные по существу (А. Горнфельд в "Русском Богатстве", 1902, No 1, перепечатано в книге "О русских писателях", т. 1, СПб., 1912; П. Морозов в журнале "Мир Божий", 1902, No 2; Н. Коробка в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1904, No 5). Изложенные четыре книги дают новый общий пересмотр творчества, личности и исторического значения Гоголя -- на основе огромного материала, скопившегося к началу девятисотых годов. Остальная гоголевская литература последнего двадцатилетия дает немало очень важных, но дробных материалов и исследований. В области текстуальных открытий на первом месте следует поставить здесь сборник "Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя", изданный Академией Наук, выпуски 2 и 3-й (СПб., 1908 и 1909), в котором Г. П. Георгиевский издал песни, собранные Н. В. Гоголем, и большое количество гоголевских текстов, никогда не напечатанных, хотя и бывших в руках у Тихонравова и Шенрока; среди этих текстов некоторые -- большой ценности, например, первая редакция "Сорочинской ярмарки", рукопись "Майской ночи", варианты "Ревизора", молитвы Гоголя, -- так что иной раз требуют пересмотра старых взглядов и оценок. Следует еще упомянуть "Вновь найденные рукописи Гоголя", сообщенные К. Н. Михайловым в "Историческом Вестнике", 1902, No 2 (со снимками с них). Многие письма Гоголя, появившиеся после издания Шенрока, зарегистрированы в названных ниже указателях. Что касается новых биографических исследований, то здесь следует назвать имена В. И. Шенрока, продолжавшего работать по Гоголю и после своих сводных капитальных работ, В. В. Каллаша, А. И. Кирпичникова, Н. И. Коробки, М. Н. Сперанского, Е. В. Петухова, П. А. Заболотского, П. Е. Щеголева, разрабатывавших специальные биографические вопросы на основании неизданных или необследованных материалов. Общеполезным здесь является "Опыт хронологической канвы к биографии Гоголя" в "Полном собрании сочинений Н. В. Гоголя", изданном товариществом И. Д. Сытина под редакцией профессора А. И. Кирпичникова (М., 1902). Особую группу составили расследования и споры о болезни Гоголя (В. Чиж, Г. Трошин, Н. Баженов, доктор Каченовский ), статьи о предках, родителях и школьных годах Гоголя (Н. Коробка, П. Щеголев, В. Чаговец, П. Заболотский, М. Сперанский и др.), и здесь следует отметить особо автобиографию матери поэта, М. И. Гоголь ("Русский Архив", 1902, No 4) и мемуары О. Гоголь-Головни (Киев, 1909). Из специальных историко-литературных исследований выделяется работа Г. И. Чудакова: "Отношение творчества Н. В. Гоголя к западноевропейским литературам" (Киев, 1908), в которой тщательно сопоставлены все фактические данные по вопросу, а в приложениях приведены указатели: 1) иностранных авторов, известных Гоголю, 2) произведений западноевропейских литератур в русских переводах 20-х и 30-х годов XIX в., 3) книг исторических на иностранных языках, подаренных Г. Данилевскому, 4) переводных сочинений в библиотеке Д. П. Трощинского, коей Гоголь пользовался еще гимназистом. Среди общих психологических и литературных оценок выделяются: Алексея Н. Веселовского статьи о "Мертвых душах" и отношениях Гоголя и Чаадаева в "Этюдах и характеристиках" (4-е изд., М., 1912), парадоксальная книга Д.С. Мережковского "Гоголь и черт" (М., 1906; другое издание: "Гоголь. Творчество, жизнь и религия", "Пантеон", 1909; также -- в составе собрания сочинений Мережковского); блестящий этюд Валерия Брюсова : "Испепеленный. К характеристике Гоголя" (М., 1909); книга С.Н. Шамбинаго: "Трилогия романтизма. Н. В. Гоголь". (М., 1911); этюды В. В. Розанова в книге "Легенда о Великом инквизиторе" и в журнале "Весы" (1909, No 8 и 9). Для нужд школы и самообразования лучшими изданиями являются: 1) первый выпуск "Историко-литературной библиотеки" под редакцией А. Е. Грузинского : "Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников и переписке. Составил В. В. Каллаш"; здесь имеются вступительная статья и библиографические указания составителя, одного из видных знатоков Гоголя, и прекрасный выбор воспоминаний о Гоголе и его писем; 2) "Русская критическая литература о произведениях Н. В. Гоголя. Сборник критико-библиографических статей. Собрал В. Зелинский. Три части" (4-е изд., М., 1910); 3) "Н. В. Гоголь. Сборник историко-литературных статей. Составил В. И. Покровский" (3-е изд., М., 1910); 4) "Словарь литературных типов", выпуск 4-й, под редакцией Н. Д. Носкова (СПб., 1910). Библиография обширной гоголевской литературы исчерпана в следующих трудах, взаимно дополняющих друг друга: П. А. Заболотский "Н. В. Гоголь в русской литературе (библиографический обзор)"; "Гоголевский Сборник" Нежинского Института, Киев, 1902; ср. его же "Опыт обзора материалов для библиографии Н. В. Гоголя в юношескую пору" ("Известия II Отделения Академии Наук", 1902, т. VII, кн. 2); Н. Коробка "Итоги гоголевской юбилейной литературы" ("Журнал Министерства Народного Просвещения", 1904, No 4 и 5); С. А. Венгеров "Источники словаря русских писателей", т. I (СПб., 1900); С. Л. Бертенсон "Библиографический указатель литературы о Гоголе за 1900 -- 1909 годы" ("Известия II Отделения Академии Наук", 1909, т. XIV, кн. 4); дополнения за 1910 г. -- там же, 1912, т. XVII, кн. 2); А. Лебедев "Поэт-христианин. Библиографическая монография" (Саратов, 1911).
