Сборник - Измерение “Ф”
На следующее утро телеграф и радио разнесли повсюду радостную весть: в ночь аутодафе официально были зарегистрированы два случая изнасилования. Человечество еще раз продемонстрировало свою способность в поворотные моменты истории вызвать к жизни таящиеся в нем возможности.
Что же касается всевозможных толков о том, что эти акты пробудившейся мужественности якобы были инсценированы социологами, то вся последующая история человечества решительно их опровергает.
Литературная судьба Ильи Варшавского, писателя, чьи произведения на протяжении последней четверти века известны не только любителям фантастики, сложилась на удивление благополучно. Настолько, что это само по себе казалось явлением едва ли не фантастическим. Уже один из первых его рассказов — “Индекс Е-81” — получил Национальную премию на международном конкурсе. После первого же обсуждения в Союзе писателей сборник его рассказов был рекомендован Лениздату и вышел в рекордный срок — всего за два года. За ним последовала вторая книга, третья… Пять книг, множество рассказов, в эти книги не вошедших, опубликованных лишь в периодике, две повести — вот итог его такой короткой литературной судьбы. Казалось, что бы он ни написал, все тут же становилось достоянием читателей.
И все же в архиве писателя остались рассказы, не опубликованные при жизни автора. В основном это ранние пробы сил, которые все же имеют несомненный интерес для читателя. Есть среди них и рассказы, “не прошедшие” по цензурным соображениям. К их числу принадлежат опубликованная лишь в прошлом году “Кукла” и предлагаемые вниманию читателей “Казнь Буонапарте” и “Возвышение Елизара Пупко” Какую крамолу можно было в них углядеть? Но тем не менее они появляются в печати лишь сейчас. Слава богу, хоть сейчас появляются.
Андрей Балабуха
БОРИС КРЫЛОВ
РУСАЛОЧКА
Все истины, которые я хочу вам изложить, — гнусная ложь.
К.ВоннегутI
В пятницу вечером, как повелось с начала века, мы с друзьями выезжаем на еженедельное проветривание — рыбалку. Нас, разместившихся в двух машинах, шестеро: четверо развалились в Толькином (Толькипапашином) эмобе “Экстра 007”, двое скрючились в моем “запе” (выпуска 98-го года), бензодрыговой развалюхе, в насмешку подаренной мне бывшим тестем. К тихой радости старого солдафона — он спихнул мне машину через месяц после развода — “зап” ежеутренне нервирует меня, отказываясь натощак опохмеляться бензином.
Два часа машины мчались в сгущающихся сумерках шоссе, высвечивая мокрые плиты асфальтитового покрытия. Вернее, мчался электромобиль, мой же “зап-херрбенц” тащился сзади, как беременная улитка. На сто первом километре машины свернули на проселочную дорогу, еще двадцать минут — и они вывалились на пологий, местами поросший кустарником, берег. Ребятки быстро выгребли из багажников барахло, растянули, установили палатки. Я, тем временем, насобирал сухих веток и сучков, свалил в кучу, облил бензином, поджег. Вскоре шесть довольных физиономий растянулись в улыбки, все осоловело потягивали чай, сдобренный безалкогольным ликером “Старый Арбат” и невинными дарами Космофлота. Как обычно, всеобще хорошему настроению способствует Виталик: служа в Челночном филиале Космопорта, он ежедневно выносит в потайных карманах литр спирта. Иногда и больше.
Мы о чем-то трепались, рассекая ночь ненужными словами, грубо ржали, вспоминая странное детство… Костер засыпал, друзья смеялись все натужней. Как повелось, напоследок мы хором прогнусавили старинную тягловую песню баржевиков…
Все залегли спать, а я остался покейфовать в одиночестве возле искрометных головешек…
Чувство прекрасного — истома души — накатывает каждый раз, стоит только выбраться на озеро, остаться один на один и с самим собой, и с природой, под безгранной чашей звездного неба… стоит только прислушаться к плеску пиявок и лягушек, гоняющихся за уцелевшей еще рыбой. Брызги смешиваются с лунным светом, усыпляют…
Разомлев, я опрокинулся от костра в траву, выпал за черту освещенного островка: небо сразу навалилось всей своей космической мощью. Тишина… мерный шепот близкой воды, да ласкающий слух шелест листьев. Совсем рядом стреляющий, будто похрустывающий костяшками пальцев, костер. Луна, уставившись на меня, раскрыла циклопический глаз…
В такую ночь я готов поверить в любое чудо: даже в то, что из темноты появится седобородый волшебник в чудном колпаке и расшитом бархатном халате, волочащемся за стариком по мокрой траве… Легкая дымка окутывала мой мозг, я чувствовал нежные прикосновения сна: еще секунда и… ну же… скорее…
Неожиданный ветер заметался в кустах, с ним ко мне прилетел нежный, серебристый, как лунные брызги, голос:
— Добрый молодец… а-а… у-у… до-обрый мо-олодец…
Я не сразу сообразил, что голос реально проникает в меня извне, не являясь проявлением подступившего сна.
— Добрый молодец… — послышалось вновь, нежный зов поднял меня в дымный сумрак, воткнул в траву подошвы сапог. Костер затухал, красные уголья еще светились, но толку от них — ноль, единственно — не потеряешь невидимый в темноте лагерь.
Я настырно таращился, пытаясь понять, с какой стороны ко мне прилетел нежный голос, все еще надеясь, что меня умело разыгрывают друзья. Но когда, основательно проснувшись, я в четвертый раз услышал: “Добрый молодец!”, мои сомнения рассеялись: голос обрел реальный вес. Но кто его хозяин? Либо еще не оперившийся юнец — таковых среди нас не было, — либо… и скорее всего — меня настойчиво тормошила девушка: нежная и прекрасная… по крайней мере, в это хотелось верить.
— Эй?! — воскликнул я, судорожно завертел головой: не часто случается, что из чернильной темноты вас окликает дама.
— Я здесь, — громко произнесла она, так что я уверенно смог направиться к дубу, неведомо, как в сказке, взросшему у самой воды. Три-четыре шага — и меня окутала первозданная тьма. Хилый костер не спасал, я зацепился за корень и болезненно состыковался с землей, особенно локтем и коленом.
— Не спе-еши, добрый молодец, — тихо пропела девушка и рассыпала по траве хрустальные колокольчики чистого смеха.
Я осторожно пробирался к дубу… темные ветви расступились, лунно оттенили женский силуэт: незнакомка сидела на ветке, звала меня…
“Что за шутки? — проснулся внутренний голос, — неужели ребята контрабандно провезли в багажнике и под сиденьями девочек?” Я прикрикнул на него, велев заткнуться: зачем скрывать от меня то, что законом не наказуемо?
— Кто здесь? — спросил я, подойдя вплотную к дубу. В беспорядочном переплетении ветвей и листьев пряталась девушка: она сидела на толстенном суку в двух, не менее, метрах от земли, волосы ее струились по плечам, полностью закрывая фигурку. Незнакомка взмахнула руками, отбросила волосы на спину, обнажая лоб, плечи и, ох… мне открылась ее первозданная нагота, чуждая незакаленному взгляду среднеискушенного Ти-Ви-зрителя. Она звонко рассмеялась, наверное “оценив” мое замешательство и смущение, а я, переминаясь с ноги на ногу, напряженно сглатывал, очумев от страха и восторга. Ведь в обыденной жизни красота женщины определяется качеством, да и количеством надетых на нее вещей.
Девушка на ветке… ее тело светилось… да-да, оно не отражало света луны и звезд — слабое свечение источалось как аромат, выплескивалось из ее прекрасного юного тела, из нежной, цвета коралла, кожи. Она протянула изящные руки:
— Сними меня, добрый молодец.
Я подошел вплотную к дереву, поднялся на носки, подал ей руки, помогая спрыгнуть. Но она не спрыгнула на землю, а легко соскользнув с влажной ветки, обвила меня руками за шею и прижалась. Я окончательно растерялся, но все же обнял ее за талию. “Какая холодная, — подумал я, — видимо, давно сидит”.
— Ты звал меня, добрый молодец, — прошептала она, — и вот я здесь, нарушив правила Лукоморья, вышла на берег, повинуясь твоему трубному зову, — и она очаровательно улыбнулась.
“Трубный зов! — влез вэ-гэ, — да ты просто всхрапнул!”
“Замолчи, — ответил я, — задавлю!” А девушка, тяжелая и холодная, продолжала ясно улыбаться. Я нахмурился: почему она так и висит на мне, а не пытается встать на ноги? Или… или она — инвалид? А изверги-родственники, которым надоело нянчиться с беспомощным существом, вывезли ее подальше за город и, зная ее беду, раздели и бросили у озера, надеясь, что она, взвесив все за и против, утопится?
— Ты боишься меня? Не бойся! — затрепетала незнакомка, — все, что рассказывают о нас, — выдумки!
Я криво улыбнулся: о ком это — “о нас”? О девушках с Московского вокзала пневмопоездов? Но сам, отбросив грязные мысли, переместил одну руку с талии девушки чуть ниже… и не обнаружил того, что мягко раздваивается на границе копчика, что… ожидал ущупать — я все еще надеялся, что обнимаю девушку, пусть с озерной придурью. Но, как оказалось после легкого поглаживания, в дурдом пора сажать именно меня: рука наткнулась на чешую, но не рыбью, а на ощупь напоминающую стебли морской травы и водорослей. Неожиданно прозрев, я отпустил руки, и Она (теперь я не знал, можно ли называть это Прекрасное Создание девушкой?) вцепилась мне в холку так, что хрустнули позвонки.
