Аркадий Жемчугов - Кому мы обязаны «Афганом»?
В период подготовки встречи с Ахмад Шахом мы провели большое количество бесед с живущими в Кабуле выходцами из Панджшира, которые в той или иной мере знали Масуда в детстве, в студенческие годы и уже в роли участника сопротивления. На основании этих бесед у нас сформировался противоречивый образ человека, в котором удивительно сочетались положительные и отрицательные качества. Однако все говорили, что он человек слова. Это давало надежду вернуться живыми после встречи с ним, так как он заверил, что гарантирует нашу безопасность. Через посредников были согласованы место и время встречи на условиях Ахмад Шаха: Панджшир, территория, контролируемая моджахедами, канун нового, 1983 года. Выход к месту встречи должен быть осуществлен в новогоднюю ночь. Мы прибудем без охраны и без оружия.
Обычно в праздничные дни в Афганистане в 40-й армии было принято салютовать из всех видов оружия, но, дабы не давать повода моджахедам для липшего беспокойства, мы договорились с командиром 345-го парашютно-десантного полка подполковником П. С. Грачевым, чтобы в эту новогоднюю ночь обошлось без салютов, и он смог «обеспечить тишину». Как только стемнело, вдвоем с переводчиком Максом мы вышли из кишлака Руха и довольно быстро добрались до условленного места, где пас встречала группа вооруженных моджахедов во главе с начальником контрразведки Ахмад Шаха Таджитдином. В составе этой группы мы пешком добрались до Базарака. Шли по горным тропам в общей сложности около четырех часов, минуя посты боевого охранения мятежников.
Моджахеды вели себя по отношению к нам довольно дружелюбно. В Базараке нас разместили в хорошо натопленном помещении. Электричества не было, но горела керосиновая лампа. Спали в одной комнате с моджахедами. Оружия мы с собой не брали, что вызвало еще большее их расположение к нам.
Утром 1 января Таджитдин сообщил нам, что встреча с Ахмад Шахом состоится в 9.30. Не скажу, что ожидание встречи не было для нас тревожным и довольно напряженным, но одновременно охватывало любопытство, ведь до нас никто из советских военнослужащих Масуда не видел, даже на фотографиях. Были лишь словесные описания его портрета, характера, манеры поведения, составленные на основании рассказов афганцев, выходцев из Пацджшира.
Ровно в установленное время в комнату вошел молодой невысокий мужчина. Он был темноволос и худощав. Ничего звериного в его облике, как это преподносилось средствами нашей пропаганды, не было. Одет он был в традиционную афганскую одежду. На его лице была сосредоточенность и открытость. Напряженность длилась всего несколько секунд. Мы не увидели «зловещее лицо непримиримого врага». В глазах Ахмад Шаха светилось добродушие и доброжелательность. Видимо, и у нас на лицах не было враждебности. После секундного замешательства мы обменялись традиционными приветствиями по афганскому обычаю. Затем последовало приглашение к завтраку. Первым делом, как это принято на Востоке, Ахмад Шах поинтересовался состоянием нашего здоровья и хорошо ли отдохнули с дороги. Мы ответили, что все нормально и, в свою очередь, спросили о его здоровье. Так мало-помалу удалось завязать разговор, который во время завтрака шел на обыденные темы, совершенно далекие от войны. Как гостям за завтраком нам были оказаны традиционные почести: первыми вымыть из кувшина руки и вытереть свежим полотенцем, первыми надломить хлеб, первыми начать есть плов из общего блюда и т. д.
После завтрака в комнате остались Ахмад Шах с одним из своих приближенных и я с переводчиком Максом. Началась беседа. Когда мы изложили Ахмад Шаху вопросы, поставленные в задании нашим руководством, он был несколько удивлен, что в этих предложениях не было ультиматумов, требований капитулировать или немедленно сложить оружие. Ведь до этого ему присылали жесткие требования — прекратить вооруженное сопротивление против правительства Кармаля, сложить оружие и сдаться. Ключевым же вопросом в наших предложениях было взаимное прекращение огневого противодействия в Панджшире и взаимные обязательства по созданию необходимых условий местному населению для нормальной жизнедеятельности. Особый интерес у Масуда вызвали предложения о возвращении в населенные пункты жителей уезда, которые покинули свои дома из-за боевых действий, совместном обеспечении их безопасности и оказании им всесторонней помощи в налаживании мирной жизни. Это отвечало его интересам.
По каждому пункту предложений шло глубокое и обстоятельное обсуждение. Это не было данью вежливости. Ахмад Шах заявил, что ультиматумы, с которыми за два года войны к нему обращались представители советской и афганской сторон, для него неприемлемы. По словам Масуда, в отношении Советского Союза и советских людей у него не было враждебности. В войну, говорил он, народы двух соседних государств втянули руководители, а война есть война, здесь без жертв не обойтись. После войны, выражал надежду Ахмад Шах, мы останемся добрыми соседями. Однако в отношении кабульского руководства, власть которого, по его словам, в стране ограничивалась столицей и некоторыми крупными городами, он был непримиримым противником.
На мой взгляд, в ходе беседы Ахмад Шах проявил себя серьезным и взвешенным политиком, трезво мыслящим человеком, знавшим, за что он ведет борьбу, и видевшим конечные цели своей борьбы. Именно с такими политиками нам необходимо было иметь дело. Он подчеркнул, что с уходом советских войск кабульский режим лишится будущего. Время подтвердило его правоту.
В последующем нам приходилось встречаться с Ахмад Шахом еще не раз, но эта первая встреча запомнилась навсегда.
Результатом проведенных переговоров во время этой и последующих встреч стало реальное прекращение боевых действий и установление тесного взаимодействия в вопросах поддержания условий перемирия. В Панджшир вернулись мирные жители, обстановка на трассе Саланг — Кабул стала намного спокойней. В течение 1983 г. и до апреля 1984 г. в Панджшире боевые действия не велись.
Однако такое положение не устраивало партийных функционеров НДПА, которые настаивали на проведении боевых действий в этом районе и постоянно подталкивали к этому советское руководство. В связи с этим перемирие неоднократно нарушалось по нашей вине. Например, на одной из встреч с Масудом мы беседовали с ним в доме одного из местных жителей.
В это время послышался звук приближающихся вертолетов. Я сказал Масуду, что сейчас перемирие и вертолетов не надо опасаться, но он предложил на всякий случай пройти в укрытие. Едва мы это сделали, как вертолеты нанесли удар по дому, и от него осталась только половина. Масуд показал мне на развалины дома и сказал: «Интернациональная помощь в действии». Потом добавил, что он ко мне лично никаких претензий не имеет, но верить русским очень сложно. И это было правдой, так как и в последующем военное командование еще не раз нарушало взятые на себя перед Ахмад Шахом обязательства.
Докладывая первому заместителю министра обороны СССР C. Л. Соколову о результатах работы с Ахмад Шахом, я сказал, что Масуд к правительству Кармаля относится враждебно, считает марионеточным и просоветским, заявляя, что оно не имеет будущего и за свои преступления понесет наказание. На вопрос Соколова — с кем можно иметь дело в Афганистане, я ответил, что наиболее влиятельным и авторитетным в стране является Ахмад Шах и при определенных условиях с ним можно будет договориться, но ни в косм случае не следует пытаться склонить его на сотрудничество с Кармалем. Он на это никогда не пойдет. Очевидно, именно поэтому против Ахмад Шаха постоянно проводились войсковые операции».[8]
Л. В. Шебаршин, генерал-лейтенант, начальник внешней разведки КГБ:
«Июнь 1984 года. Только что завершилась серия мощных ударов советской 40-й армии Туркестанского военного округа совместно с афганскими войсками по формированиям Ахмад Шаха Масуда в долине реки Панджшир.
Во главе кампании первый заместитель министра обороны СССР маршал С. Л. Соколов — коренастый крепкий старик со спокойными отеческими манерами, басовитым голосом и твердой рукой бывшего танкиста. В свои семьдесят с лишним лет он много курит (длинные американские сигареты «Моrе») и способен изрядно выпить.
Маршал летит на вертолете в местечко Руха в Панджшире, чтобы лично обозреть сложившуюся там обстановку. Выясняется, что обозревать нечего. На полях стоит уже созревшая, но нескошенная пшеница, а в пшенице — советские танки. Танки и бронетранспортеры повсюду. От глинобитных домов кое-где поднимается дым. Прямо к темно-голубому безмятежному небу. Но разрушений немного, большинство домов целехоньки. Нет жителей, ни одной афганской души. Вымерший город, не разрушенный, не разбитый, а вымерший.
Осматривать в Рухе нечего, а ходить по ней опасно — мины. Маршал собирает совещание в двухэтажном просторном доме, где разместился штаб… Сказать на совещании по существу нечего — противник уклонился от столкновений, и речь идет о размещении афганских гарнизонов и постов безопасности.
