'Одиссей' Журнал - Одиссей за 1996 год
Признание того, что нарратив как история (story) представляет собой целостность, конструируемую автором и читателем, побуждает исследователей специально обращаться к выяснению того пути, способа, каким идет читатель по авторскому тексту и какова репрезентация знания в результате глубокого (по выражению Р. Барта) прочтения. Активное использование "новыми интеллектуалами" теорий чтения, применяемых в современной нарратологии, обусловливает новации в способе
^ Hcropuk в nouckax метода
изучения авторского намерения . В их основе - изначальное недоверие к авторскому тексту (линейному его прочтению). Исследование намерения предполагает деконструкцию текста читателем, преодоление языка, содержащего согласованную истину, взрыв стандартных смыслов фраз-клише, акцентирование многомерности семантики речевых конструкций текста, коннотаций, т. е. своеобразное "плавание" читателя по тексту. В способе изучения авторского намерения, предлагаемого "новыми интеллектуалами", заложено также недоверие к авторской саморефлексии. В нем содержится осознание относительности конструирования намерения автора a posteriori, по созданному и отчужденному от автора тексту. Наконец, в этом способе изучения, - сознательное привнесение себя, киота/иеля-интерпретатора, в намерение автора.
Важнейший для нарратологии вопрос "как это происходит" стал главным для новых интеллектуальных историков. Стремясь понять правила построения текста при письме и правила его чтения - восприятия и интерпретации, - они сосредоточивают внимание на обнаружении свойств исторического нарратива. Это предполагает специальное изучение семантики языка исторического текста. Концепт традиционного гуманитарного дискурса - "истинность (или ложность)" исторического нарратива - трактуется в новой интеллектуальной истории как не имеющий смысла, поскольку и то и другое, с точки зрения логики, - не более чем утверждение-заявление говорящего. В вопросе о "реализме" истории новаторы неизменно отстаивают позицию о том, что существует лишь реальность нарратива. Доказательство автономности нарратива от прошлого строится на утверждении, что прошлое присутствует в тексте в терминах целостностей, несвойственных вещам или аспектам, которые ему принадлежат ("отсутствующее присутствие" по формуле Ж. Дерриды).
Исторические нарративы, по мнению X. Уайта, - это "не только модели событий и процессов прошлого, но также метафорические заявления, устанавливающие отношения сходства между этими событиями и процессами и - типами историй, которыми мы согласительно пользуемся, чтобы связать события нашего существования со значениями, закрепленными культурой... Исторический нарратив служит связующим звеном между событиями, которые в нем описаны, и общим планом - структурами, конвенционально используемыми в нашей культуре, для того, чтобы наделять смыслами незнакомые события и ситуации" ^
В своих рассуждениях на ту же тему Д. Лакапра идет дальше. По его мнению, исторический нарратив не может определяться как медиум для передачи (в какой бы то ни было форме) послания прошлого - читателю, поскольку историк работает не с прошлым, а с документами (образом реальности). Более того, нарратив не есть только передача собственного (авторского) опыта понимания прошлого, несмотря на то, что на язык нарратива влияют разнообразные культурные, экономические, социальные и другие (личностные) факторы, вносимые в текст автором в процессе письма. Момент "предъявления", представления, изображения нар
Г. И. Зверева. Реальность и исторический нарратив 19
pamuea (то, что подразумевается под словом репрезентация), равно как и совокупность символов, образов, правил, формы и способы концептуализации, - все совершается при творческом соучастии читателя нарратива ^.
Рождение философии исторического нарратива в начале 70-х годов в большой степени обусловливалось неудовлетворенностью интеллектуалов-гуманитариев традиционной философией истории, которая, по их убеждению, не уделяла должного внимания вопросу о том, как историк нарративно интерпретирует результаты исторического исследования. По мнению Ф. Анкерсмита, именно процесс когнитивизации гуманитарных дисциплин в последней трети XX в. обусловил новую постановку проблемы природы исторического знания и содействовал формированию нарративной философии истории, которая стала основанием для конкретноисторических трудов новых интеллектуальных историков ".
ТЕКСТ И ЧТЕНИЕ: ОПЫТ САМОПРОЧТЕНИЯ-ПИСЬМА
Противоречивое намерение реформаторов историографии войти в круг конвенционального общения гуманитариев и в то же время разрушить сложившийся внутри исторической профессии эпистемологический консенсус, не могло не вызвать негативной или, по крайней мере, настороженной реакции у большинства традиционных историков. Внимательное прочтение текстов новых интеллектуальных историков убеждало профессионалов (членов исторического сообщества) в том, что в этой среде формируется "другая" культура понимания задач и возможностей исторического познания, складываются иные нормы историописания, выходящие за пределы допускаемого сообществом теоретико-методологического многообразия '^
В ходе дискуссий в историческом сообществе об этом феномене обнаружилось стремление части высоких профессионалов попытаться понять логику рассуждений "новых интеллектуалов", более того, использовать некоторые новации в собственной исследовательской практике. Дань "новой интеллектуальной истории" отдают Роже Шартье, Линн Хант, Карло Гинзбург, Дэвид Холлиндер, Питер Новик и некоторые другие авторитетные историки Запада '^.
Появление новой интеллектуальной истории заметно повлияло на тех профессионалов, которые занимали маргинальное положение в академическом сообществе (левые радикалы, феминистки, цветные и пр.). Постструктуралистские находки "новых интеллектуалов" используются ими в целях "отвоевания пространства", преодоления сложившихся внутри этого сообщества (репрессивных в их представлении) норм общения и правил выражения результатов исследований.
Потребность новых интеллектуальных историков в самоидентификации и самооправдании и повышенная саморефлексия побуждают их к обоснованию своего происхождения, корней в новоевропейской высокой
~~ Hcropuk в nouckax метода
культуре. Это выражается в устойчивом желании заявлять о своих интеллектуальных истоках и предшественниках.
Отстаивая свою позицию, они часто обращаются к рассуждениям профессионалов, авторитетных для исторического сообщества. Ссылаясь на заявления Я.Буркхардта, Р. Коллингвуда, Б.Кроче, К. Беккера, Г. Адамса, Л. Февра, М. Оукшотта и других известных историков прошлого о специфике исторической реальности (воссоздаваемой или конструируемой исследователем в процессе работы с источниками), "новые интеллектуалы" устанавливают тем самым определенную преемственность своих суждений с интеллектуальным опытом, который соответствует модернистской культурной парадигме.
К числу своих интеллектуальных источников они относят философов, историков, антропологов, лингвистов, представляющих основные направления культуры XX в.: "философию жизни", аналитическую философию, психоанализ, структурную антропологию, семиологию и пр.
В круге "любимых" тем исследования "новых интеллектуалов", по их собственному признанию, - творчество известных историков, философов, литераторов европейского средневековья и Нового времени. При выборе исследовательских областей предпочтение отдается эпохе Ренессанса, Просвещению, Французской революции конца XVIII в" и в особенности европейскому романтизму, свое родство с которым "новые интеллектуалы" неизменно подчеркивают,
В этом поименовании мира новой интеллектуальной истории, во многом носящем ритуальный характер, можно заметить некоторую ироничность и своеобразную отстраненность, поскольку "новые интеллектуалы" сознают необходимость предъявления профессиональному сообществу респектабельной "родословной" и демонстрируют готовность "изобретения традиции".
Момент своего рождения новая интеллектуальная история определяет достаточно четко - 1973 год - появление книги X. Уайта "Метаистория". Этапы взросления и самоопределения - дискуссии в европейских и американских периодических изданиях теоретико-методологического направления в 70-80-е годы. Зрелость - появление конкретноисторических работ в 80-90-е годы, написанных в соответствии с установлениями новой интеллектуальной истории.
При внимательном прочтении "парадной" коллективной биографии оказывается, что ее вехи не вполне соответствуют согласительной истине. Здесь уместно напомнить о любопытном суждении Л. Госсмэна по поводу структуры исторического нарратива, он обращает внимание на соотношение двух "этажей" авторского текста', "нижнего" - "вертикального", систематического (подстрочные примечания и отсылки к источникам) и "верхнего" - "горизонтального", синтагматического (последовательность событий, сюжет, тип дискурса). Рассуждая о свойствах французской романтической историографии первой половины XIX в., Госсмэн отмечает сложную взаимосвязь этих "этажей" в авторском текс
