Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
Опасности жизни на природе:
Это клещи, самые опасные из них - оленьи. Обыкновенные клещи гораздо крупнее оленьих и их легче заметить. Если вы бродили по лесу, то придя домой, непременно примите душ. Клещи имеют форму больших слезинок. Если слезинка маленькая - успокойтесь: это не клещ. Еще одно хорошее средство от клещей - вазелин. Он их удушает, и они в поисках спасения вылезают наружу. Впрочем, ни мы, ни наш кот ни разу не сталкивались с этой проблемой. Живите спокойно и наслаждайтесь этим прекрасным местом!
Вот главное свойство американцев, столь ярко сказавшееся на этих страницах: доброжелательность, готовность помочь человеку, дать ему добрый совет, предупредить об опасности. Конечно, найдется кто-то, готовый сказать, что бывшая хозяйка моего дома относится к тем, которые животных любят больше, чем людей. Это, конечно, не тот случай, но и тут можно вспомнить кое-какие русские примеры: скажем, повесть Чехова "Мужики". Там девочка, приехавшая из города и травмированная убогой обстановкой деревенской избы, обрадовалась, увидев кошку, - побежала за ней, стала звать: кис-кис. Деревенская ровесница ей говорит: не зови ее, она глухая. - Отчего глухая? - Так, побили...
"Нью-Йорк Таймс" от 28 августа рассказала про садиста Александра Комина из Вятских Полян, который содержал в рабстве нескольких бездомных женщин и совершил четыре убийства. Две женщины остались живы. Они выступили по местному телевидению и попросили о помощи: нужно 400 долларов, чтобы вывести татуировку ни их лбах: слово "раба". Никто не прислал ни копейки.
Об Америке можно говорить что угодно, но вот за одно я ручаюсь: случись такое здесь - этих женщин завалили бы пожертвованиями.
Гоголь, убийца животных
В этом году в трех номерах петербургского журнала "Звезда" был напечатан дневник Даниила Данина - известного популяризатора современной физики, в молодости бывшего литературным критиком. Это дневник одного года его жизни, поэтому публикация называется "Монолог-67". Это приятный текст, но я заговорил о нем только по одной причине: там приводятся слова Ахматовой о Викторе Шкловском, звучащие примерно так: Шкловский и его коллеги придумывали литературные теории, потому что они ничего не понимали в литературе. Я не цитирую прямо это место по достаточно интересной причине: не мог его найти, дважды пересмотрев весь текст публикации. Это значит, что я и не хочу его найти, мое бессознательное этому противится. Не хочу слышать такого о любимом мной Шкловском от нелюбимой Ахматовой. Но согласитесь, что такая оценка, данная выдающимся поэтом, что-то да значит, даже если вы не соглашаетесь с самой оценкой. Зерно истины, содержащееся в этих словах Ахматовой, то, что формальное литературоведение, созданное Шкловским и коллегами, не есть последнее слово о литературе. Можно, даже должно и по-другому на нее смотреть. Неокончательность формализма - в самой его методологии как научного построения. Наука не может охватить такие явления духовной деятельности, как литература, искусство вообще. Прием науки - любой науки - методологическая абстракция, а литература как форма искусства имеет дело с целостностью, то есть конкретностью, человека - конкретностью в гегелевском смысле всеобщности.
Я это говорю к тому, что сегодня речь пойдет об одном писателе-классике, наследие которого явно не укладывается в рамки какого-угодно формального исследования - писателя, масштаб и влияние которого приобрели несомненное метафизическое измерение, не подлежащее, вернее не поддающееся никакому анализу, даже психоанализу. Речь пойдет о Гоголе. Выяснилось, что это писатель совсем не устаревший, даже, можно сказать, актуальный - политически злободневный. И тут нужно вспомнить опять же Шкловского, говорившего, что классиками объявляют писателей - конечно, определенного масштаба, - когда их сочинения теряют идеологическую и политическую актуальность, когда их можно не рискуя ничем отдать школьникам. Я утверждаю, что Гоголя нельзя давать школьникам - и особенно раннего Гоголя; а такого как раз и дают, причем школьникам младших классов. Изучение, скажем, "Тараса Бульбы" шестиклассниками - это скандал.
И тут встает вопрос, наличествующий и остро обсуждаемый в Америке: о пресловутой политической корректности в преподавании литературы. Во многих школьных библиотеках изымаются книги американских классиков - скажем, "Приключения Гекльберри Финна". Это кажется чем-то уж совсем неподобным. Люди, проводящие такие меры, говорят, что в книге содержатся расистские обертоны: негр Джим представлен так, как сейчас бы никакого негра не представили. Признаюсь, я этого никогда не понимал, - зная из своего любимого Шкловского, что литература к жизни отношения не имеет; его словами: литература относится к жизни, как варенье к садоводству (вообще-то эти слова он извлек из немецкого драматурга Грильпарцера, сказавшего, что отношение искусства к жизни это отношение вина к винограду). Конечно, я знал и знаю, что расовая проблема в Соединенных Штатх не утратила своей остроты, но какое, казалось бы, отношение к этому имеет литература, несомненная амеркианская классика: единогласно считается, что "Гекльберри Финн" - лучшая американская книга. Но вот совсем недавно я начал понимать, какие тут эмоции возможны, - перечитав по одному поводу гоголевскую "Страшную месть". Не угодно ли послушать:
На пограничной дороге, в корчме, собрались ляхи и пируют уже два дни. Что-то немало всей сволочи. Сошлись, верно, на какой-нибудь наезд: у иных и мушкеты есть; чокают шпоры, брякают сабли. Паны веселятся и хвастают, говорят про небывалые дела свои, насмехаются над православьем, зовут народ украинский своими холопьями и важно крутят усы, и важно, задравши головы, разваливаются на лавках. С ними и ксендз вместе. Только и ксендз у них на их же стать, и с виду даже не похож на христианского попа: пьет и гуляет с ними и говорит нечестивым языком своим срамные речи. Ни в чем не уступает им и челядь: позакидали назад рукава оборванных жупанов своих и ходят козырем, как будто бы что путное. Играют в карты, бьют картами один другого по носам. Набрали с собою чужих жен. Крик, драка!.. Паны беснуются и отпускают шутки: хватают ха бороду жида, малюют ему на нечестивом лбу крест; стреляют в баб холостыми зарядами и танцуют краковяк с нечестивым попом своим. Не бывало такого соблазна на Русской земле и от татар. Видно, уже ей Бог определил за грехи терпеть такое посрамление.
Кто скажет, что это описание утратило актуальность, пусть вспомнит хотя бы о новом российском законе касательно религиозных конфессий: его составляли люди, до сих пор руководствующиеся в своем отношении к католицизму приведенным гоголевским текстом.
Вспомним также, что у Гоголя плохим ляхам и нечестивым жидам противостоят хорошие казаки - персонажи "Тараса Бульбы" и той же "Страшной мести". В воспевании казацких добродетелей шовинизм Гоголя доходит до самых что ни на есть превосходных степеней. И опять же трудно отнести этот сюжет к исторически изжитым и эстетически законсервированным, встречая такие, например, сообщения в российской прессе, - я цитирую статью Валерия Хилтунена из "Литературной Газеты" от 17 сентября, под названием "Атом мирный, а казак?":
В редакцию поступило сообщение о том, что на южных рубежах культуры создан блок "Крестоносцы", объединивший российских анархистов, экологов и казаков в общей ненависти к ядерной энергетике и конкретно - к Ростовской АЭС. А из истории я помню, что крестоносцы переносили наряду со святой водой еще и пламень... я уже имел однажды счастье наблюдать за казаками, помещенными в непривычную среду. Несколько лет назад я спокойно гулял в окрестностях Воробьевых гор и был немало озадачен - молодые нарядно одетые люди, гордо неся перед собой наголо обнаженные палаши, шли к Госцирку с такими лицами, будто хотят взорвать это здание, чем-то оскорбившее их эстетическое чувство. Поскольку сам я давно не брал в руки ни шашек, ни мечей, но отличаюсь болезненным любопытством, я все-таки проник в автобусы, которые повезли донских казаков в Обнинск на симпозиум по ядерной энергетике, который проводил в их честь перепуганный научный мир, услыхавший, что в среде казачества зреют гроздья гнева по поводу идеи строительства АЭС на их исконных землях.
Надо сказать, - продолжает Валерий Хилтунен, - что в автобусе мне был учинен допрос, не являюсь ли я жидовской мордой, коварно внедрившейся в казачьи массы для разложения их духа.
Приехав в Обнинск, казаки совершили торжественный молебен, причем один юноша бледный со взором камикадзе шептал губами все о том же - просил Господа, чтоб тот взорвал АЭС и извел жидов. Уж больно методы простые - старым казачьим способом враз решить проблему, над коей человечество еще долго будет биться, до тех пор пока не найдет альтернативных источников энергии. Например, приручит ветер, хотя из лекции одного обнинского профессора я узнал, что надежд пока немного, тем более что большое количество ветряков, как оказалось, способствует своей вибрацией массовой шизофренизации населения и процентов на пятьдесят снижает мужскую потенцию. В этом месте, помню, аудитория закричала "Не любо!", потому что какому же казаку такая перспектива понравится? ПРофессор, кстати, с виду был и не еврей вовсе. Он бормотал еще и про успехи Норвегии и других развитых стран в защите окружающей среды, но это уже было им и не любо, да и не понятно. Казаки знали, что есть лишь один выход - молиться и мешать наступлению дьявольского прогресса во всех его видах.
