Игорь Бунич - Хроника чеченской бойни и шесть дней в Буденновске
И над Россией, и над Чечней дули ветры радикальных перемен.
И если кто-нибудь подумает, что это были мягкие ветры набирающей силу демократии, от имени которой так любили делать заявления в Москве, то будет совершенно не прав. Это были уже совсем другие ветры, порывами переходящие в шторм.
Москва веками страдала от того, что, как русское так и советское, а ныне российское руководство, традиционно разделённое, по меткому выражению Аркадия Вольского, на партию войны и партию дураков, не умело правильно оценивать создавшуюся в стране и вне её обстановку.
Первой и очень крупной ошибкой Москвы было почему-то царящее там с 1989 года убеждение, что Афганская война, слава Богу, окончена. Логическая цепочка этого убеждения совершенно непонятна, но оно царило во всех сферах советского и постсоветского общества, возбужденно выплёскиваясь наружу всеми средствами массовой информации. Судя по всему, это был даже не самообман, а искреннее заблуждение, весьма свойственное русскому менталитету: раз я кончил драться и буянить значит мир.
В самом деле, советские войска, по причине, которую никто даже сегодня не в состоянии объяснить, вторглись в сопредельную мусульманскую страну, бесчинствовали там в течение 10 лет, истребив добрую треть населения и сравняв с землей примерно половину населённых пунктов, в конце концов были оттуда выбиты непобедимым духом народного сопротивления и, убравшись восвояси, решили, что война на этом и закончилась. Отнюдь нет. Как это всегда случалось в прошлом, отступившая армия привела за собой на собственную территорию армию противника вместе с его идеологией.
Быстро последовавшее за этим крушение СССР позволило несколько самортизировать это печальное событие. Бои, развернувшиеся на территории Таджикистана и стран Закавказья, ставших к тому времени суверенными государствами, удалось подать как результат внутренних междуусобиц, а не в качестве продолжения Афганской войны. А, между тем, если о военном поражении СССР в Афганистане ещё можно спорить, то идеологическое поражение советской империи было полным и сокрушительным.
Противопоставление уже издыхающей марксистско-ленинской догмы набирающему силу исламскому фундаментализму закончилось полной победой последнего, а образование на территории бывшего СССР после крушения коммунистического режима полного (и ничем конкретным не заполненного до сих пор) идеологического вакуума позволило исламскому фундаментализму, остро отточенному десятилетней кровавой войной, хлынуть через голову российских войск на территорию его традиционного почитания, превращая всё русское и российское во врагов по определению. Неверных, гяуров, унижающих ислам и долгие годы державших в рабстве мусульманские народы.
Растерявшаяся Москва не могла на этот вызов ответить ничем, кроме установок залпового огня. Коммунистическая идеология умерла, христианская церковь, деградировавшая вместе со всем советским обществом, была ещё слаба, чтобы представлять из себя какуюто идеологическую силу, никто не был готов к такому обороту событий. Оставалось, как обычно, уповать только на армию и время от времени демонстрировать по телевизору отрезанные головы русских солдат на фоне уже не афганских, а таджикских гор.
Но если Средняя Азия всё-таки ещё мощным буфером ограждала воинственных исламистов от собственно русских территорий, то Чечня примыкала непосредственно к России и выглядела прекрасным плацдармом для тех, кто после разрушения советской артиллерией священной мечети в Герате, поклялся на Каабе не прекращать войны до тех пор, пока зелёное знамя Пророка не будет поднято над руинами Московского Кремля. Дудаев был захлестнут этой войной.
Как и всякий советский генерал он, если и имел о религии какое-то мнение, то только определённое классиками марксизма и вбитое в его голову на бесчисленных политзанятиях. А сам оставался атеистом, что позволило ему с легкой совестью сбрасывать бомбы на головы своих теоретических единоверцев в Афганистане.
Однако, оседлав национальную идею своего народа, генерал попал в исламский водоворот, которому он пробовал поначалу сопротивляться, но был затянут в него с головой, закручен и выброшен на коврик мечети в позе, обычной для любого правоверного мусульманина.
Ему приходилось быть правоверным вдвойне, ибо никто в Чечне не забыл его прошлого, а также и того, что генерал, нарушив обычаи предков, выбрал себе русскую жену.
И если совсем недавно, в рамках согласованного с Хасбулатовым плана, генерал Дудаев договаривался до того, что объявлял независимую Чечню «последним уцелевшим (или первым освобождённым) бастионом Советского Союза» и предлагал Михаилу Горбачёву прибыть в Грозный и оттуда выполнять свои обязанности президента СССР, начав борьбу против московских сепаратистов, изгнавших Горбачёва из Кремля, то совершенно неожиданно для всех (а возможно и для себя) бывший авиационный генерал заговорил голосом иранских айятолл. А телевидение республики показывало его, совершающего намаз. Это выглядело так же естественно и искренне, как и крестные знамения генерала Стерлигова.
Первым встревожился Хасбулатов. Находясь фактически всю сознательную жизнь на идеологической работе в Москве, «спикер» Верховного Совета свободной России был ещё более далёк от религии, чем генерал Дудаев. Более того, происхождение не давало ему возможности примкнуть к возрождаемому православию. Впрочем, это вовсе и не входило в его планы. Дьявольское тщеславие и кессоная болезнь заставляли его алчно взирать на первое кресло страны, а вся логика событий увлекала его всё более и более в оппозицию к президенту Ельцину и к его курсу, хотя никакого курса у президента Ельцина по большому счёту и не было. А у Хасбулатова уже точно был намечен назад к светлому прошлому. Фактически на его пути оставался только Президент. Далее он уже видел себя (и, надо сказать, не без оснований) председателем президиума Верховного Совета России и лидера какойнибудь партии, т. е. старым добрым генсеком, национальность которого, как показала история СССР, никогда не имела принципиального значения. Подобный политический курс неизбежно должен был собрать вокруг Хасбулатова все остатки покойной КПСС, ныне вставшей на платформу самого махрового великорусского национализма, консервативную военщину, оставшихся не у дел бывших руководителей КГБ, МВД и прочих карательных органов, как всесоюзного, так и республиканского значения и часть распропагандированного ими населения.
На пике всей этой вакханалии к Хасбулатову перебежал вице-президент Руцкой, а от Хасбулатова к Ельцину перебежали все его заместители: Шумейко, Филатов и Рябов.
Таким образом, Руслан Хасбулатов, помимо своей воли, попал в водоворот русского национализма, выглядя на его фоне ещё более нелепо, чем генерал Дудаев в мечети.
Но ни у того, ни у другого уже не было выхода. Это ломало скоординированный план, который, хотя и был авантюрным, но всё же планом. Хасбулатова уже охраняла в Москве чеченская гвардия, командированная Дудаевым, все гостиницы российской столицы были переполнены чеченцами, затаившимися в ожидании сигнала к государственному перевороту. Само слово «чеченец» наводило ужас на московского обывателя; и можно представить себе ситуацию, если бы за чеченцами в Москве, вдруг, появилась бы сила закона!
Но из Грозного уже зазвучали на президентском уровне слова о величии Аллаха и пророка его Магомета, о сатанизме Москвы и о «русизме, как наихудшей форме фашизма», которым больна Россия и может излечиться только с помощью нейтронной бомбы.
В ответ, кружась в водовороте воинственного русского национализма, Хасбулатов неожиданно заговорил о России «великой и неделимой», о «соборности» (хотя так и не научился правильно произносить это мудрёное слово) русского народа и о Чечне, как о неотъемлемой части России. А что ему оставалось делать, пребывая в мечтах о кресле диктатора России?
Между союзниками возникли трения, которые привели к тайной встрече, где обе стороны обвиняли друг друга в идиотизме и разъехались, не договорившись ни о чем.
Первым нанес удар Дудаев, объявив об отзыве всех депутатов, избранных от Чечни в Верховный Совет России. Это был персональный удар по Хасбулатову, который избирался в своё время именно от Чечено-Ингушской АССР. Таким образом, генерал Дудаев подвесил своего приятеля над пустотой: он как бы уже и не был депутатом, но тем не менее возглавлял Верховный Совет.
Надо сказать, что Хасбулатов очень перепугался. Вовсе, правда, не того, что генерал Дудаев лишил его депутатских полномочий.
«А кто такой Дудаев? — вопрошал, вошедший в раж спикер, — Кто он такой вообще, чтобы кого-то лишать полномочий? Разве не я, в конце концов, произвёл его в генералы, чтобы он мною теперь командовал?»
