Харуки Мураками - Подземка
Подоспела неотложка. На вопрос: «Он в сознании? » — я не ответила, а закричала: нет, но пульс есть. Из машины принесли кислородную маску и приложили ко рту пострадавшего. Оказалось, что есть еще один дыхательный прибор, и меня попросили направить в машину того, кому он больше нужен. Подышав немного сама, я передала прибор трясущейся девушке, и та уже не отрывалась. Подоспели корреспонденты и окружили ту девушку — в тот день она не сходила с экранов телевизоров.
Ухаживая за людьми, я не чувствовала себя плохо. Когда до меня донеслись слова о кислородной маске — только тогда я поняла, что у меня не все в порядке с дыханием. Но тогда я считала, что между мной и происшедшим нет никакой связи, со мной все в порядке, а нужно спасать людей, пострадавших в этом происшествии (каком, я не знала, но происшествии неординарном). Как я уже говорила, мне с самого утра нездоровилось, и неважное состояние, казалось, было чем-то иным, лично моим.
Тем временем мимо проходил сослуживец. С ним вместе мы спасли девушку от напора прессы. Затем он предложил пойти на работу, и я поняла, что нужно идти. От Касумигасэки до фирмы минут тридцать пешком. На ходу было трудно дышать, но не настолько, чтобы слечь. Кое-как дошла.
Первым делом начальство поинтересовалось, все ли в порядке, — они видели меня по телевизору. Часы показывали начало одиннадцатого. Начальник предложил не перенапрягаться и отдохнуть, но тогда еще я не понимала, что произошло, и как ни в чем не бывало продолжала работать. Спустя некоторое время позвонили из отдела кадров: «Судя по всему, отравляющий газ. Станет плохо — сразу же иди в больницу». А мне действительно становилось все хуже. Где-то на перекрестке Камитё меня посадили в неотложку и отправили в больницу. Больница Адзабу — такая маленькая, но к тому времени там было уже около двадцати человек пострадавших.
Всю следующую неделю я не выходила из какого-то простудного состояния. Кашель, как у астматика, через три дня — температура. Померила — целых 40°. Сначала подумала, что градусник испорчен — ртутный столбик зашкалил за верхнее деление. На самом деле температура, видимо, была еще выше. Двигаться я не могла.
Температура понизилась, но кашель продолжался еще около месяца. Однозначно зарин попал в дыхательные пути. Было очень тяжко. Кашель, начавшись, уже не прекращался. Так тяжело, что с трудом дышится. И, кажется, что не пройдет никогда. Говоришь и вдруг захлебываешься кашлем. Наш отдел работает с клиентами, и работать в таком состоянии мне было очень тяжко.
Несколько раз я видела сон. Где-то глубоко в сознании запечатлелся образ — работник метро с ложкой в зубах. И вот он снился мне. Сплю и вижу, что на земле лежат не единицы, а ряды людей, насколько хватает глаз. Нередко просыпалась по ночам. В жутком страхе.
Мы были как раз перед воротами Министерства внешней торговли. Несколько человек лежало с пеной у рта. С нашей стороны дороги — натуральный адский пейзаж, а на той стороне — мир людей, как ни в чем не бывало спешивших на работу. Ухаживая за людьми, я посматривала на ту сторону. Люди как бы проявляли какой-то интерес к происходящему здесь, но перейти через дорогу даже не помышляли. Там — совсем иной мир. Как бы — «меня это не касается».
Прямо перед нами стоял человек — по виду охранник Министерства внешней торговли. На этой стороне на земле лежали трое. Ждали, когда же приедет «скорая помощь», а она все не ехала. Очень долго. Но охранник не звал никого на помощь. Не вызывал даже неотложку.
Зарин распылили в 8:10, машины «скорой помощи» приехали часа через полтора. Все это время люди были брошены на произвол судьбы. Иногда по телевизору показывают повтор кадров, когда господин Такахаси лежит с зажатой в зубах ложкой. Смотрю я их, и становится нестерпимо.
Если бы, например, вы в то время были среди тех, кто шел на работу по той стороне дороги, вы бы перешли сюда помочь пострадавшим?
Думаю, да. Я понимала, что оставить их нельзя. Даже если бы это произошло в другом месте, думаю, что пошла бы. Если честно, мне самой хотелось расплакаться прямо там, но кому от этого стало бы легче? Я огляделась и с первого взгляда поняла, что адекватно действующих людей там нет. И я сама в том числе. Мы просто оказались в стороне. Поэтому что-то нужно предпринимать. Нельзя оставлять все как есть.
Какой-то злобы или ненависти к тем, кто распылил зарин, я, признаться, не питаю. Просто не могу связать одно с другим, или просто не ощущаю. Я видела семьи погибших, и горечь от их утраты во мне гораздо сильнее, чем злоба и ненависть к преступникам. Меня вовсе не волнует, кто из «Аум Синрикё» это сделал. Меня не беспокоит, что это сделал кто-то из «Аум Синрикё».
Я не смотрю, как освещают эту тему по телевизору. Потому что не хочу смотреть. Никаких интервью давать не собираюсь. Если мой рассказ может хоть чем-то помочь пострадавшим и их семьям, я расскажу. Но я не хочу, чтобы меня подталкивали к этому лишь из праздного любопытства.
Это преступление обществу следует решительно осудить. Становится нестерпимо, едва я задумываюсь о семьях погибших. Каково им сейчас?.. Инцидент не будет разрешен одной лишь казнью преступников. Я видела своими глазами умирающих людей, поэтому я неравнодушна к человеческой смерти. Но как бы там ни было, какая бы кара их ни постигла, сказать им мне нечего.
Сравнить с другими местами не могу,
но мне здесь нравится.
Масару Юаса (24 года)По сравнению с возрастом господина Тойоды (о котором речь пойдет позже) и погибшего Такахаси, г-н Юаса — сущий юнец. Молодой вихрастый парень. Во время нашей встречи ему было двадцать шесть, но в лице оставалось что-то детское, и выглядел он моложе своих лет.
Родом он из города Итикава префектуры Тиба, там и вырос. Его старший двоюродный брат работал в метро, вот и он заинтересовался «железкой» и поступил в старшую школу Ивакура на Уэно. Там учились преимущественно будущие железнодорожники. Г-н Юаса поступил на механическое отделение, мечтая стать машинистом. На работу пришел в 1989 году и с тех пор трудится на станции Касумигасэки, которую полюбил от всего сердца. Очень приятный молодой человек, в котором угадываются серьезность и открытость. Трудится день за днем, отчетливо видя свою цель. Но, видимо, шок после происшествия оказался очень сильным.
Начальник велел ему вынести на носилках тело неподвижного Такахаси на поверхность и неотлучно ждать на месте приезда «скорой помощи». Но сколько он ни ждал, машина, которая должна была приехать с минуты на минуту, никак не показывалась. Состояние Такахаси ухудшалось на глазах. Г-н Юаса это видел, но ничего не мог поделать. В конечном итоге помощь, к сожалению, оказалась бесполезной, и Такахаси умер. Переполнявшие г-на Юасу нетерпение, смятение и гнев оказались выше его сил. Быть может, поэтому его воспоминания о событиях того дня — с пробелами. Он сам подтверждает, что не помнит почти ничего.
Моя школа была железнодорожного профиля и состояла из двух отделений: механического и транспортного. Прилежные ученики оказывались все больше на транспортном. У них в столе непременно лежало железнодорожное расписание. Я тоже любил дорогу, но совсем на другом уровне, и с такой одержимостью не тягался.
Самым популярным было распределение в «Джей-ар». Но не для меня — очень много кто хотел водить «синкансэны». Но в год нашего выпуска «Джей-ар» кадры не требовались, поэтому престижным распределением считались такие частные линии, как Сэйбу, Одакю, Токю. Однако для поступления в эти фирмы существовало негласное условие: нужно было жить вдоль этих линий. А также было нелегко поступить тем, кто прежде там еще не подрабатывал. Вот так все непросто.
Я с самого начала хотел пойти на работу в метро. Метро тоже было популярным местом работы. Зарплата не хуже других мест. У частных дорог есть свои универмаги, и некоторых против воли направляли на работу в торговлю, а в метро такого не было.
Работа на станции разнообразная. Тут и проверка билетов, и дежурство на платформе, некоторые разыскивают пассажиров, забывших свои вещи, некоторые улаживают конфликты между самими пассажирами — чего только нет. Непросто, когда все это сваливается на восемнадцатилетнего новичка.
Когда дежурил в первый раз, день показался жутко длинным. Первое время стоило опустить жалюзи за последним поездом, как наваливалась усталость. А в голове: «Вот и день прошел». Сейчас такого уже нет, а в начале было непросто.
Самое неприятное — возня с пьяными. Некоторые скандалят, некоторые лезут в драку, кто-то блюет. На Касумигасэки питейных заведений почти нет, поэтому все относительно спокойно, но и сюда заносит…
До поступления на работу вы хотели стать машинистом. Какие-нибудь экзамены сдавали?
Нет, пока что ни разу. Хотя возможности были. Долго думал, но так ни разу и не попытался. В первый год после поступления проводились экзамены на проводников, но тогда я едва привык к работе на станции и пропустил подачу документов. Как я говорил раньше, бывают неприятные моменты: там, пьяные и прочее, но, несмотря на это, я хотел еще какое-то время поработать на этой должности. На самом деле первое желание непременно стать машинистом куда-то постепенно улетучилось.
