Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Конант и Чонсей были не единственными представителями академических кругов, активно отстаивавших интеллектуализм вопреки ценностям протестантской элиты. В 1956 году вышла книга Чарльза Райта Миллса «Властвующая элита», содержавшая прямые нападки на правящий класс. В 1959 году Жак Барзан опубликовал работу «Дом интеллекта», в 1963-м Ричард Хофстедтер написал «Антиинтеллектуализм в американской жизни» – пространную отповедь, массированную атаку академической суперзвезды на «практичные» слои как состоятельных, так и бедных сограждан. В 1964-м Дигби Балтцелл написал «Протестантский истеблишмент», книгу, в которой впервые появился термин WASP и были подробно расписаны все интеллектуальные и этические ошибки этого класса. Симпатизируя идеалам протестантской элиты, автор утверждал, что этот слой превратился в замкнутую касту самодовольных дельцов, не желающую освежать свои ряды и допускать новых способных членов. В общем и целом профессура хотела, чтобы университеты стали теплицей для наиболее способных в интеллектуальном плане молодых людей, а не образовательной принадлежностью социальной элиты. Преподаватели требовали от приемных комиссий, чтобы те критически относились к наследственным абитуриентам.
Протестантской элите не раз приходилось давать отпор претендентам на свою культурную гегемонию – они либо просто их не замечали, либо предпринимали контратаку. В первой половине века происходило то, что историк Майкл Нокс Беран назвал «рисорджименто[12] состоятельных». Рузвельты и подобные им семьи восприняли суровую мужскую этику, с тем чтобы элита Восточного побережья восстановила жизнеспособность и уверенность в собственных силах, тем самым сохранив свое главенствующее положение в обществе. В 1920-х, почуяв потенциальную опасность для «характера» своих институций, управляющие университетов Лиги плюща ужесточили официальные и неофициальные квоты для евреев. За два года Николас Мюррей Батлер снизил пропорцию евреев с 40 до 20 процентов во вверенном ему Колумбийском университете. Президент Гарварда Эббот Лоуренс Лоуэлл также диагностировал «еврейский вопрос» в своем университете и снизил квоту для его решения. Однако к концу 1950-х представители протестантской элиты не могли далее оправдывать подобную дискриминацию ни перед другими, ни перед собой. Энджер Биддле Дьюк, начальник протокольной службы Джона Ф. Кеннеди, был вынужден выйти из своего любимого мужского клуба – «Метрополитан» Вашингтона, – потому что это был закрытый клуб.
История, как однажды заметил Парето[13], это кладбище аристократий, и к концу пятидесятых – началу шестидесятых WASP-элита уже не верила в тот кодекс и социальные ограничения, на которых она держалась. Возможно, представители этой элиты просто утратили волю к борьбе за свои привилегии. По теории писателя Дэвида Фрума, к тому моменту последняя эпоха крупных состояний уже полвека как прошла. В великих семействах подрастало уже как минимум третье поколение джентльменов с утонченными манерами, и сил для борьбы, возможно, просто не оставалось. А может, этический ландшафт изменился из-за Холокоста, который дискредитировал расовые предрассудки, на которых и зиждился протестантский истеблишмент.
Так или иначе, но все эти важнейшие тенденции Дигби Балтцелл отследил еще в 1964 году. В «Протестантском истеблишменте» он писал: «Складывается впечатление, что иерархия университетских кампусов, регулируемая ценностями, которыми руководствуются приемные комиссии, постепенно вытесняет классовую иерархию городских общин, которые по-прежнему живут отцовскими представлениями… Как в Средние века основной дорогой для талантливых и амбициозных самовыдвиженцев из низших слоев была церковная иерархия и как предпринимательство XIX века привело к возникновению и реализации мечты о преодолении социальных рамок „из грязи в князи“ (когда мы были преимущественно англосаксонской страной), так университетский кампус сегодня стал основным сосредоточием традиционных для нашей культуры идеалов страны больших возможностей».
Двери кампуса теперь распахивались не для белой кости, но для светлых голов, и в течение нескольких лет университетский ландшафт заметно преобразился. Гарвард, как мы видели, из университета для детей из хороших семей со связями стал школой для башковитых и усердных. Другие ведущие университеты отменили квоты для евреев, а потом сняли ограничения и для женщин. Более того, количество образованных американцев возросло в арифметической прогрессии. Процент населения США с высшим образованием увеличивался на протяжении всего ХХ века, однако между 1955 и 1974 годами эти показатели просто зашкаливали. Среди новых студентов было много женщин. С 1950-го по 1960-й количество студенток увеличилось на 47 процентов. А между 1960-м и 1970-м подскочило еще на 168 процентов. Все последующие десятилетия количество студентов непрерывно росло. В 1960-м в стране было порядка 2000 вузов. К 1980-му их было уже 3200. В 1960-м в Соединенных Штатах работало 235 000 преподавателей, к 1980-му их было уже 685 000.
Иными словами, до этого периода в престижных университетах преобладала WASP-элита, и соответственно ее представители составляли значительный процент обладателей диплома о высшем образовании. К концу же указанного периода отпрыски хороших семейств более не доминировали в престижных университетах и составляли лишь незначительную прослойку образованного класса. При этом престижные университеты сохранили свой статус. Процент выпускников Лиги плюща в справочнике «Кто есть кто в Америке» остается неизменным последние лет 40. Свое главенствующее положение они сохранили, отказавшись от посредственных потомков старой элиты в пользу способных студентов без каких-либо связей.
Быстрому разрастанию образованного класса суждено было оказать на Америку влияние столь же существенное, какое быстрая урбанизация оказала на развитие иных стран в другой исторический период. К середине 1960-х WASP’ы средних лет по-прежнему пользовались в корпоративном мире определенным авторитетом, обладали громадным социальным и политическим влиянием, не говоря уже о финансовом капитале. Но в кампусах их уже подвинули. Теперь представьте себя молодым дарованием, чьи родители работают, скажем, фармацевтом и учительницей начальных классов. На дворе середина 1960-х, и вас принимают в престижный университет. Вы – один из целой когорты парвеню в области образования. В кампусе еще видны некоторые внешние атрибуты WASP-культуры, однако присутствие новичков лишает их привычного блеска. Если посмотреть за пределы университетского кампуса, станет очевидно, что представители последнего поколения старой гвардии, которых мы знаем по свадебным фотографиям из «Нью-Йорк таймс», по-прежнему занимают ключевые посты и пользуются авторитетом в обществе. Они работают на самых престижных и влиятельных должностях, но на те же должности претендуете и вы. Кроме того, эти люди продолжают жить в соответствие с этикой, которую вы считаете предвзятой и удушающе архаичной. Этот основанный на родстве и связях этос, кроме прочего, мешает вашему карьерному росту. Вы и многие ваши ровесники, даже не осмысливая этого, естественным образом постараетесь положить конец отжившему режиму. Вы постараетесь уничтожить то, что осталось от этоса протестантской элиты и заместить его собственным, основанным на личных достижениях.
В более широком смысле вы попытаетесь изменить сам общественный строй. Восхождение меритократов можно понимать как классическую революцию больших ожиданий. Предложенная Токвилем теория революций оказалась верной: чем более ощутимым становится успех возвышающегося слоя, тем менее терпимы становятся оставшиеся препятствия. Социальная революция конца 1960-х была не чудом и не стихийным бедствием, как иногда ее преподносят и правые, и левые публицисты. Это было логическое продолжение важнейших тенденций, сложившихся между 1955 и 1965 годами. Правила формирования элит должны были измениться. Культура высших слоев Америки входила в революционную стадию.
Шестидесятые
«Как поживает наш титулованный молодой специалист?» – спрашивает персонажа Дастина Хоффмана один из напыщенных взросляков, когда тот спускается в гостиную в первой сцене киноленты «Выпускник». Картина Майка Николса, ставшая хитом проката в 1968 году, повествует о склонном к самоанализу выпускнике Бене, который, вернувшись в богатый белый калифорнийский пригород после успешного окончания одного из университетов Восточного побережья, с ужасом осознает, как глубока культурная пропасть между ним и его родителями. Как и предсказывал Балтцелл, университетские ценности заменили родительские. В знаменитой начальной сцене радушные шумные «взрослые» WASP’ы чествуют Бена как героя и, передавая из рук в руки, сюсюкают, как с младенцем. Лицо Хоффмана выглядит, как оазис спокойствия посреди бушующего добродушия в стиле Дэйла Карнеги. Здесь царит веселье, привычное для коктейльных вечеринок. Мама приносит выпускной альбом и зачитывает записи о его достижениях. Самодовольный делец выводит его к бассейну и, раздувая щеки, сообщает, что будущее за пластиком, – в этой сцене культурный упадок старого порядка демонстрируется без прикрас.
