Лев Троцкий - Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября
По существу всех условий переживаемого момента наступление на фронте, продиктованное магнатами союзного империализма, преследует чисто политическую цель: отодвинуть назад и совершенно вытравить из сознания широких народных масс результаты дипломатических переговоров с союзниками, обнаружившие глубоко империалистический характер той группировки, в составе которой выступает дореволюционная Россия (вопросы об Албании, Греции, Персии, ответные ноты и заявления союзных дипломатов).
Поставив народ и армию, которая не знает, во имя каких международных целей она в данных условиях призвана проливать свою кровь, пред фактом наступления со всеми его последствиями, контрреволюционные круги России рассчитывают и на то, что наступление вызовет сосредоточение власти в руках военно-дипломатических и капиталистических групп, связанных с английским, французским и американским империализмом, и освободит их от необходимости считаться в дальнейшем с организованной волей русской демократии.
Явно в расчете на такой благоприятный для имущих классов перелом в соотношении сил, Родзянко созывает своих третьеиюньцев в Петрограде, рассчитывая на то, что старая Государственная Дума сможет быть с успехом противопоставлена Совету Рабочих и Солдатских Депутатов и поможет обеспечить курс твердого и решительного империализма, решительного прежде всего против революции и демократии.
"Закулисные контрреволюционные инициаторы наступления, не останавливающиеся – по справедливому выражению съезда партии с.-р. – перед «военной авантюрой», сознательно пытаются сыграть на разложении армии, вызываемом всем внутренним и международным положением страны, и в этих целях внушают отчаявшимся элементам демократии ту в корне ошибочную мысль, будто самый факт наступления способен «возродить» армию и таким механическим путем возместить отсутствие определенной действенной программы ликвидации войны. Между тем, ясно, что такое наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию, противопоставляя одни ее части другим.
В этих условиях на Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов ложится колоссальная историческая ответственность. Съезд не может молчаливо пройти мимо открыто подготовляемого и всесторонне организуемого удара, против международной революционной борьбы за мир, удара против завоеванных и организованных позиций русской демократии. Съезд должен дать немедленный отпор контрреволюционному натиску, путь к которому должно расчистить наступление, или взять на себя ответственность за эту политику целиком и открыто.
Предостерегая рабочий класс, армию и крестьянство против нависшей над страной угрозы, мы настаиваем на постановке вопроса в первую очередь работ Съезда.
Делегат Минского Совета Р. и С. Деп. П. Позерн. Бюро фракции Р. С.-Д. Р. П. (большевиков) на Съезде. Бюро Объединенных социал-демократов-интернационалистов.
«Правда» N 75, 20 (7) июня 1917 г.
Л. Троцкий. НАСТУПЛЕНИЕ И НАСТУПЛЕНЦЫ
Наступление началось. Продолжается ли оно? Продолжится ли? Об этом мы в настоящую минуту ничего не знаем. Но оно началось, – как раз в день манифестации петроградских рабочих и солдат[130] против политики наступления, – и министры-социалисты получили возможность к концу Всероссийского Съезда «под занавес» возвестить о «поворотном моменте» в русской революции.
Насколько наступление было подготовлено с материальной стороны, мы не знаем. С духовной стороны оно было подготовлено резолюцией Съезда Советов о войне. И в этой резолюции вся фальшь и двойственность позиции партий правительственного социализма нашла свое законченное выражение. По существу дело шло о том, чтобы дать г. Керенскому право сказать солдатам: «Приказываю вам – вперед!». Своей резолюцией меньшевики и эсеры, заранее и полностью, освящали страшные жертвы, связанные с наступлением. Но кто требует от народа таких жертв, тот должен говорить решительным, твердым, ясным языком. Ничего подобного нет в резолюции Съезда. Она уклончива в своем пацифистском многословии, которое служит ей только для того, чтоб прикрыть свой «наступательный» конец. Но именно этот конец и только он имел реальное значение, ибо дал возможность Керенскому провозгласить на его эсеровски-министерско-театральном языке: «Приказываю вам – вперед!». Армия пошла вперед после каких-то внутренних трений, о которых упоминают официальные сообщения. Что это за трения, каковы их размеры и острота, мы не знаем. Но зато мы твердо знаем, что Временное Правительство сделало все, что было в силах его, для того, чтобы подготовить эти трения, расширить и углубить их. Оно поставило – в форме бессильной лицемерно-дипломатической риторики – вопрос о целях войны и пересмотре старых договоров; этим оно окончательно подкопало веру солдат в те старые цели, сражаться за которые они призваны теперь именем так называемой «революционной демократии». И если, после трехлетнего опыта войны и четырехмесячного опыта революции, не все солдаты окажутся убежденными уклончиво-осторожной резолюцией Съезда, или дешевым ораторским фанфаронством полусоциалистических полуминистров, – у благочестивой печати всегда остается в распоряжении испытанное средство: призвать «общество» к крестовому походу против революционных социалистов вообще и большевиков в особенности.
«Наступление было продиктовано необходимостью, – объяснял самый кинтальский из министров г. Чернов. – Русская армия не могла пассивно дожидаться наступления Гинденбурга».[131] Правда, авторитеты разъясняли нам в течение этих трех лет не раз, что при траншейной войне оборона дает несравненно больше шансов, чем наступление. Правда, на французском фронте мы наблюдали – без всякого ущерба для армии – застой в течение долгого ряда месяцев. Но все равно: допустим, что г. Чернов прав. Что это значило бы? Только то, что из политики Временного Правительства – политики хозяйственной, политической и дипломатической прострации – выход один: стратегическое наступление. Но то, что является объективной «необходимостью» для буржуазного правительства вместе с его полусоциалистическими полуминистрами, вовсе еще не является политической необходимостью для действительно революционной демократии. Она не могла брать и не взяла на себя ответственности за наступление 18 июня.
Г. Церетели, политическая ограниченность которого делает его наиболее способным к прямолинейности, заявил на Съезде Советов, что наступление является могущественным ударом империализму русскому, союзному и германскому, – и в качестве такового должно приветствоваться всеми интернационалистами, в том числе и немецкими. Этот «государственный человек» консервативного мещанства и не подозревал, по-видимому, что повторял только пошлые фразы, которые были в ходу на политическом рынке Франции в первую эпоху войны. Когда ренегат Бриан утверждал, что солдаты Франции борются за свободу и демократию, мы спрашивали: каким же образом они делают это рука об руку с армией царя? И когда «циммервальдец» Церетели сообщает, что русские войска борются против… империализма, мы спрашиваем: каким же образом они делают это рука об руку с империалистическими правительствами Англии, Америки, Италии и Франции? Во всяком случае Ллойд-Джордж, Рибо, Вильсон, которых до сих пор никто не считал заклятыми врагами империализма, горячо приветствовали русское наступление, отнюдь не догадываясь, что оно направлено… против них. Вся русская реакция – нововременцы, «республиканский центр», разные черносотенные «лиги», кадетская пресса – откровенно приветствовали «антиимпериалистическое» наступление, как начало конца революции. Патриотические манифестации, те самые, что избивали социалистов, несли перед собою трехцветные знамена с прикрепленным к ним портретом Керенского. Что это: недоразумение? И вражда петроградского авангарда революции к политике Керенского – тоже недоразумение? Не проще ли сказать, что недоразумением является революционная фразеология полусоциалистических полуминистров, которые на деле служат чужим целям.
Наступление ли было приурочено к демонстрации, или же демонстрация была сознательно назначена Советом на день ожидавшегося наступления – все равно: связь стратегии г. Брусилова с внутренней стратегией Львова – Церетели слишком ясна. И здесь тоже нет ничего оригинального. Только недавно, напр., после массовых антимилитаристских первомайских манифестаций в Милане и других местах, итальянское правительство ощутило острую потребность в наступлении. Вот как об этом рассказывает корреспондент «Новой Жизни»:
"Немедленно после миланских демонстраций пришли в движение интервентистские (оборонческие или, вернее, «наступленские») группы, потребовавшие политики «сильной власти» по отношению к внутренним врагам. Одновременно Биссолати[132] (итальянский Церетели-Керенский) отправился на фронт, и через некоторое время началось наступление в большом стиле: надо было победой «поднять дух». Победу приурочили ко 2-й годовщине войны, но фейерверк быстро потух: австрийские контр-атаки почти свели на-нет стоившие огромных жертв завоевания".
