Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров
На данном посту Лебедева особенно пригодилось осенью. Разгромленные армии Колчака отступали, и был взят курс на всеобщее восстание. Партизаны усилились, осмелели, начали выходить в густонаселенные районы, и требовалось организовать их, скоординировать действия, подчинить центральному руководству. Но еще послушает ли таежная братва городского агитатора? Могли вообще «шлепнуть», если не по шерсти придется. Другое дело — зажигательная «товарищ Маруся», которая и по фени загнет, и стакан самогона не морщась опрокинет, да и от предложения командира «отдохнуть с дорожки» в его избе, пожалуй, не откажется. Причем поставит дело так, что этот командир подчинится ее превосходству.
В конце 1919 — начале 1920 г., когда власть Колчака пала, весь российский Восток взорвался заговорами, восстаниями, переворотами. На огромных пространствах образовалась мешанина правительств и властей, не признающих друг друга. Территории западнее Байкала подчинила Российская советская республика. Но большевики боялись войны с Японией, поэтому родилась идея отгородиться от нее «буферным» марионеточным государством с иллюзией многопартийности и демократии. На переговорах командования 5-й Красной армии с Сибирским ревкомом и эсеро-меньшевистским Политцентром было принято решение о создании Дальневосточной республики (ДВР) — первой ее столицей стал Верхнеудинск (Улан-Удэ).
По соседству с ДВР, в Чите, все еще удерживался атаман Семенов, которому Колчак номинально передал власть на «Восточной Окраине». Во Владивостоке 31 января в результате переворота к руководству пришла Земская управа — коалиционное правительство из эсеров, меньшевиков, земцев и коммунистов. Причем они, в том числе и коммунисты, ни о какой ДВР знать не желали. Считали только себя «законной» властью от Байкала до Тихого океана. Ну а в промежутке между Владивостоком и Семеновым, в Приамурье, буйствовала партизанская вольница, не признающая ни «соглашательской» ДВР, ни «буржуйской» и «прояпонской» Земской управы. Просто захватила Хабаровск и Благовещенск, била тех, кого считала нужным, и провозглашала на занятой территории «советскую власть». Разумеется, в том виде, как понимала ее сама, — «грабь награбленное».
В январе 1920 г. приамурская партизанская масса разделилась. Одна часть, кое-как поддающаяся воздействию большевиков и сохранившая некое подобие дисциплины, во главе с Лазо двинулась на Владивосток. Формально ее даже включили в состав НРА — создаваемой Народно-революционной армии ДВР. Хотя на деле статус этой группировки оставался довольно странным. Во Владивосток ее на пускали японцы, с которыми ДВР поддерживала нейтралитет. Партизаны окопались по соседству — в Спасске, Имане. Им, по идее, следовало стать опорой местным коммунистическим силам. Но во Владивостоке коммунисты предпочли союз с социалистами и буржуазией, даже считали это крупным своим успехом, а ДВР повиноваться не хотели. Вдобавок армию Земской управы составили колчаковские части, перешедшие на ее сторону, — так что новоявленные «союзники» посматривали друг на друга довольно косо.
А другая часть партизан, где остались уж самые дикие и отпетые, пошла «освобождать» низовья Амура. Возглавил эту орду уголовник Я. И. Тряпицын, объявивший себя анархистом. Комиссаршей и начальником штаба у него стала Нина Лебедева-Кияшко. По совместительству была и «походной женой».
Поход их вниз по Амуру даже по меркам гражданской войны сопровождался чрезвычайными зверствами. Поголовно уничтожались все «буржуи» — под коими понималась сельская интеллигенция. Истребляли учителей, врачей, священников, агрономов, лесников. Убивали всех людей «городского» вида, в основном беженцев, надеявшихся пересидеть в глубинке смутное время. Убивали сельских старост и просто богатых крестьян — как «мироедов». Колчаковские гарнизоны, пытавшиеся сдаться или перейти на сторону красных (как они это делали по всей Сибири и Дальнему Востоку), армия Тряпицына полностью расстреливала. Даже тем, кого обвинить совершенно не в чем, вроде членов семей «буржуев» или таких же, как она сама, гимназистов и гимназисток, Лебедева выносила смертные приговоры «за пассивность» в революции. Многих и не расстреливали, а резали, топили, проламывали головы. В каждом селе шли попутные грабежи, разгул, насилия.
В феврале армия Тряпицына вступила в Николаевск-на-Амуре. В нем насчитывалось 15 тыс. жителей. Как во всех дальневосточных городах, существовала большая иностранная колония — 2,5 тыс. китайцев, корейцев, а больше японцев. Размещался и небольшой японский отряд, около роты. Противодействия партизанам он не оказал, заняв выжидательную позицию. Ведь в тот момент и Москва, и ДВР всячески демонстрировали Токио свою лояльность. И другая часть таких же приамурских вояк, ушедшая с Лазо под Владивосток, вынуждена была поддерживать с Японией нейтралитет, хотя это стоило их командирам немало нервов, трудов и уговоров.
Но Тряпицыну и Лебедевой их успехи по быстрому «освобождению» обширной территории совершенно вскружили головы. Они пришли к выводу, что могут больше не считаться ни с каким руководством. После взятия столь крупного, по здешним меркам, города они провозгласили создание независимой «Дальневосточной Советской республики» в составе низовьев Амура, Сахалина, Охотского побережья и Камчатки. Во главе нового государства был поставлен «диктатор», коим назначил себя Тряпицын. А Нина получила должность «начальника штаба Дальневосточной Красной армии». В качестве основного направления государственной политики была объявлена война на два фронта — против ДВР и Японии.
Правда, местных японцев какое-то время не трогали, побаивались. Зато с русскими не церемонились. По городу покатилась волна грабежей и арестов «буржуазии». В таком захолустье «буржуазии» было мало. Но подводили под эту категорию и хватали рыбаков — владельцев лодок, ремесленников, мелких лавочников и приказчиков, просто зажиточных обывателей. Городская тюрьма была забита до отказа. Обосновавшийся там «особый отдел» в поте лица проводил «следствие» над арестованными — побоями и пытками вымогали спрятанные или якобы спрятанные ценности. После чего несчастных убивали.
Кампания террора набирала все больший размах, и началось бегство перепуганных граждан в иностранные кварталы под защиту японцев. Разошедшийся Тряпицын объявил всех бежавших «изменниками» и потребовал их выдачи, но японское командование ответило твердым отказом. Между тем от безнаказанности бандиты совершенно обнаглели. Под предлогом «обысков» лезли в любой дом, грабили и насильничали уже без разбора. Вторгались и к иностранцам. 12 марта возмущенные японцы выступили против партизан. При своей малочисленности они понадеялись, что их поддержит и гражданское население. Но запуганные обыватели при первых же выстрелах попрятались по домам и подвалам. А партизаны, обтекая неприятельский отряд со всех сторон, раздавили его своей массой.
Бой перешел в резню. Банды Тряпицына ворвались в еще не тронутые иностранные кварталы, грабя и убивая всех встречных. Да и русскому населению досталось не меньше. Группы погромщиков врывались теперь в дома. Одних жителей убивали тут же. Других как «сочувствующих» японцам «брали в плен», но их участь была аналогичной — расстреливали, резали, топили в прорубях.
Но трагедия в Николаевске-на-Амуре стала для Японии отличным поводом закрепить свое влияние на Дальнем Востоке. В Приморье были направлены дополнительные контингенты. 5 апреля разоружили и разогнали части Лазо под Владивостоком, арестовав их командование. Так что гибель Лазо в значительной степени лежит на совести его бывших уголовных подчиненных. В несколько дней партизан вышвырнули вон из Спасска и Имана. Местные большевики попытались сражаться с интервентами, стали создавать сплошной фронт под Хабаровском. Но приамурские громилы оказались совершенно негодными вояками. Уже 2 мая этот фронт рухнул, причем десятитысячную армию обратила в бегство атака одного-единственного японского батальона.
Шпана Тряпицына в Николаевске в боевом плане не отличалась от своих владивостокских и хабаровских собратьев. Едва лишь узнали, что японцы против них высаживают десант, сразу решили сматывать удочки — о каких-либо попытках организовать оборону даже речи не было. Но перед уходом «диктатор» Дальневосточной республики и его благоверная начальница штаба распорядились подчистую истребить всех иностранцев, которые еще уцелели к этому моменту, а также уничтожить имущество, не подлежащее вывозу. Ну а вдобавок перебить как «изменников» всех жителей, которые не пожелают отступить с партизанами. Расплескалась последняя волна кровавой вакханалии. Никого уже, собственно, и не интересовало — захотят уйти или нет. Убивали всех подряд, а дома поджигали…
22 мая 1920 г. к городу подошли японские войска, они застали на месте Николаевска лишь огромное пепелище и обгоревшие остовы нескольких каменных зданий. Население погибло почти все. Для Японии появился еще один прекрасный повод активизировать свое присутствие — ссылаясь на разгром Николаевска, она оккупировала Северный Сахалин, Хабаровский край, провела крупные военные операции против партизан.
