Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Эренхольт, однако, без промедления сообщает, что основной причиной такого добрососедства были общие для всех трудности. В частности, материальные. Летними вечерами люди высыпали на улицу потому, что ни у кого не было кондиционеров. Телевидение только набирало популярность, поэтому дома-то и делать особо было нечего. Более того, они жили в крошечных домиках, значительную часть которых занимала зала, которой пользовались только по особым случаям. Дома просто не хватало личного пространства.
Первая глава эренхольтовской книги называется «Ограниченная жизнь», из чего становится понятно, что люди, жившие в приходе Св. Николая, терпели и более серьезные ущемления. Это был однородный по этническому составу район со всеми вытекающими: обособленностью, ограниченностью интересов и набором предрассудков. Возможностей выбраться из этих тенет в широкое поле американской экономики, преуспеть на Стэйт-стрит или Мичиган-авеню у здешних обитателей было не так много. Большинство жителей Юго-Запада не обладали ни правильными манерами, ни правильным акцентом, ни нужными социальными связями, поэтому двери в более высокие эшелоны корпоративного мира были для них закрыты. Да и водоворот космополитичного центра Чикаго был для прихожан Св. Николая чем-то весьма отдаленным: многие семьи выезжали туда раз в год, поглазеть на рождественские витрины.
Были и другие сложности. У женщин был ограниченный выбор профессии, что было плюсом для местных школ, но могло не устраивать способных девушек, стремившихся совсем не к педагогической карьере. Эренхольт прилагает школьную фотографию. За ровными рядами идеально чистых парт сидят аккуратные ученики в одинаковой форме, с почти одинаковым выражением лица. Все это напоминает школу дисциплинарного образца, подвергшуюся в течение следующего десятилетия практически полному разгрому.
Далее, Nabisco обеспечивало мужчин работой, но, когда дело касалось зарплаты, их нередко обсчитывали. Коррумпированный профсоюз полюбовно обделывал делишки с компанией. Рабочие знали об этом, но других вариантов трудоустройства у них не было. В политике тоже особого выбора не было. Местное правительство работало на автомате; местные жители присягали ему на верность. Эренхольт пишет о некоем чикагском деятеле по имени Джон Дж. Фэри, который всю жизнь беспрекословно выполнял приказы Ричарда Дж. Дэлея. Когда же Дэлей выдвинул его за выслугу лет в Конгресс, Фэри сообщил газетчикам: «Я двадцать один год представлял нашего мэра в законодательном собрании, и он всегда выходил правым». Подобный пиетет перед властью является примером вполне обычных для 1950-х умонастроений в таких районах. В этом видении мира повиновение является важной добродетелью, а авторитет, порядок и длительные отношения важнее свободы, творческого подхода и тяги к переменам.
Эренхольт посвятил целую главу религиозной жизни прихода. В церкви Св. Николая было 1100 мест, и по воскресеньям в начале каждой мессы все места были заняты. Дело было до Второго Ватиканского собора, поэтому служба велась на латыни. Священники стояли спиной к прихожанам, лицом к алтарю. Монсеньор Майкл Дж. Феннесси напоминал свой пастве, что дьявол не дремлет, что грех и соблазны повсюду. Эренхольт отмечает, что в 1950-х священнослужители куда охотнее говорили о дьявольских кознях, чем сегодня.
Духовная жизнь была так же упорядоченна и иерархична, как экономическая или политическая. Путь к правде один, а вот тропинок заблуждений – множество, поэтому проще идти прямо, не глядя по сторонам. Христос ведет верным путем, сатана с него сбивает. Все грехи были классифицированы и пронумерованы, впрочем, как и добродетели. Приход входил в архиепископство, архиепископство, в свою очередь, тоже структурно куда-то входило. Ключевые вопросы духовной сферы ставились иначе: если представители образованного класса вопрошают: «Чего я ищу в этой жизни», то прихожане тех лет больше полагались на Всевышнего: «Чего ждет от меня Господь, что Ему угодно?» Нельзя забывать, что и «Отче наш» читается от первого лица множественного числа – то есть всей паствой – и в первых же строках молитвы говорится о власти Господа и Его планах на будущее: «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе». В общем и целом духовный универсум был столь же упорядочен и иерархичен, как и физический.
Эренхольт подчеркивает, что такой извод католицизма был широко распространен в Чикаго 1950-х. В городе было два миллиона практикующих католиков, 400 приходов, 2000 священников, 9000 монахинь и порядка 300 000 учеников приходских школ. Между 1948 и 1958 годами в архиепископстве открывалось в среднем по шесть новых приходов в год – не только в рабочих районах с традиционно сильной привязанностью к организованным формам религии. В 1950-х люди с высшим образованием все еще массово соблюдали религиозные ритуалы. Более того, люди с университетским дипломом или ученой степенью посещали церковь или синагогу даже с большей регулярностью, чем их менее образованные сверстники.
Раскрепощенная жизнь
Не подлежит сомнению, что в 1950-х этике зависимости и подчинения и всей иерархической космологии уже противостояла современная мысль. Писатели и публицисты, следившие за событиями в мире, считали, что Америка стала слишком упорядоченной, слишком инертной, слишком коллективистской.
Основной посыл публицистики 1950-х – будь то «Человек организации» или «Одинокая толпа» – сводился к тому, что в стране установилась удушливая атмосфера услужливости. Писатели всех мастей критиковали конформизм, инертность, зависимость. Уильям Уайт роптал на преобладающий в обществе порядок, акцентирующий «принадлежность» и «представление о группе, как источнике творческого потенциала». Книгу Дэвида Рисмена «Одинокая толпа» публика восприняла как критику «человека, сориентированного другими», заполошного конформиста, которого страшит сама мысль о том, что он может что-то нарушить или как-то выделиться, который готов воспитать в себе все «характерные, даже карикатурные качества и пороки», лишь бы только вписываться в группу. Протестантский теолог Пауль Тиллих видел в американцах людей «с сильным стремлением к безопасности, как внутренней, так и внешней, готовых заплатить любую цену за то, чтобы быть принятым в группу, неготовых демонстрировать личные качества, согласных на умеренное счастье без серьезных рисков».
Эти писатели воспользовались выдвинутой философом Джоном Дьюи оппозицией между «традиционной» и «осознанной» моралью. Традиционная мораль – это мораль племени, группы, домашние правила, установленные родителями, которые не принято подвергать сомнению. Она зиждется на древних установлениях и почтении к вечным истинам. Осознанная мораль основана на непосредственном осмыслении. Она начинается с размышлений о последствиях того или иного поведения. В ней больше места для эксперимента и рефлексии, поскольку каждый индивидуум ставит под вопрос старые правила и делает собственные выводы. В 1950-х большинство писателей рассчитывали, что американцы, открепившись от традиционной морали, созреют для осознанной.
Отход от религии в сторону автономии и психологизма считался весьма прогрессивным. Общественные деятели призывали к поиску непосредственной, личностной духовности. «Мы надеемся увидеть вас нонконформистами – ради вас самих, ради страны, ради человечества», – проповедовал Тиллих университетской аудитории в 1957 году. В сущности, авторы, будь то социологи, фрейдисты, теологи или битники, – все советовали молодым оторваться от их групп, районов и религиозных общин. По пути духовного самосовершенствования нужно идти самостоятельно.
Изменились и нравы образованного класса. Писатели, ученые, университетские преподаватели принялись воспитывать в своих детях индивидуализм, между подчинением и самостоятельностью выбрав последнее. На Юго-Западе детей все еще учили подчиняться авторитетам, а в нескольких милях от них, ближе к озеру, в районе Чикагского университета и Гайд-парка, процветала совсем другая культура.
В 1957 году Исаак Розенфельд в опубликованном в Commentary эссе «Жизнь в Чикаго» писал: «Отличить академический район от неакадемического можно по поведению детей и по тому, можно ли расслышать голос собеседника поверх их трескотни. Если разговор поддерживать все-таки можно, значит, район неакадемический». Господствующим направлением общественной мысли в те годы стало движение к индивидуальному самовыражению, прочь от коллективизма и чинопочитания сообществ, подобных приходу Св. Николая. Каждый человек не только может, но и должен найти свой путь к духовному росту – возвестили глашатаи образованного класса.
Плюрализм
Не прошло и полувека, как эти взгляды восторжествовали. Сегодня куда интереснее быть неординарным, нежели «как все»;
