А. Соколов - Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Калугин в книге упоминает лишь об этой единственной встрече с Яковлевым за то время, пока он находился в Ленинграде. Но их конспиративные встречи в Москве были зафиксированы контрразведкой неоднократно. По каким-то причинам Калугин и Яковлев не хотели, чтобы об этом знал КГБ. Предположения могут быть разные. В некоторых источниках указывается, что Яковлева в то время в КГБ считали резидентом ЦРУ в Москве. Но эту версию чекистам не удалось проверить — слишком высокие кресла занимал он на Старой площади. Трогать партийных функционеров, даже при наличии серьезных компрометирующих данных, Комитету категорически запрещалось: Ахиллесова — пята КПСС.
После неприятного разговора с Носыревым Калугин в очередной раз выехал в Москву для негласной, причем длительной, встречи с “колумбийцем”. Возвратившись, он встал на новый путь поведения, который, вероятнее всего, был окончательно отработан совместно со “старым другом” — идеологом грядущей перестройки, давшей необратимый стремительный толчок к разрушению советского государства. Слишком коротким оказался отрезок времени от возвращения Калугина в Ленинград до его следующих неожиданных шагов, чтобы предполагать иное.
Новое амплуа Калугина полностью соответствовало задачам ЦРУ на этом этапе борьбы против советского государства, в которой особое место отводилось операциям против КГБ. Роль главного руководителя, исподволь готовящейся пропагандистской кампании, явно была возложена на Яковлева, а исполнителем нагнетания ненависти к Комитету становился под крышей “диссидента в КГБ” генерал от разведки Олег Калугин. Яковлев к этому времени усиливает свое влияние на прессу.
После этой встречи Калугин встал на путь борьбы с КГБ.
— Достаточно, с меня хватит. КГБ не верит в мою преданность и продолжает следить за мной. Ничто меня не остановит, сказал я себе, — откровенничает он в книге.
Я дословно привожу его слова. В данном случае они нуждаются в комментариях. Будучи честным человеком, не связанным с ЦРУ, Калугин так бы не сказал. Ведь он действительно соблазнил и заставил подневольную молодую женщину лечь с ним в кровать. Она была вынуждена согласиться, понимая, что ее работа во многом зависит от него. Выезд за границу он мог ей закрыть в любое время, что повлекло бы затем и трудности с устройством на другую работу.
Его отношения с этой женщиной выглядели, как аморальные и не достойные мужчины. Чувство настоящей вины всегда гнетет человека. А Калугин, как видно из его слов в книге, стал обвинять во всех своих бедах Комитет, но только не себя. Хотя, казалось бы, основой недовольства Калугина должно было стать его расхождение со службой во взглядах на мораль. Но тогда он не смог бы публично обосновать свою “диссидентскую” позицию.
Поверить в правдивость его слов невозможно — так в жизни не бывает. Он вынужден их написать для оправдания своего “диссидентского” будущего, пытаясь убедить, что его новая линия поведения вызвана политическим недоверием к нему, необоснованным подозрением в шпионаже, несогласием с методами работы службы. Фактически же он начал выполнять новое задание ЦРУ, играя роль схожую с ролью агента влияния. Теория здесь не важна, главное — действия и результаты.
Первое, что он сделал, вернувшись от Яковлева, — написал письмо на шести страницах под грифом “Совершенно секретно” на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева и отправил его фельдъегерской связью в Москву. Этот шаг, конечно, был разработан с Яковлевым.
В письме Калугин обвинял ленинградских партийных, советских руководителей и генерала Носырева в нежелании бороться с коррупцией, некомпетентности и протекционизме, нарушении норм партийной морали.
Спустя две недели в Ленинград прибыла специальная комиссия во главе с заместителем председателя КГБ СССР по кадрам Виталием Пономаревым. В ее состав входили также работники ЦК КПСС. Но, как пишет Калугин в книге, комиссия не расследовала указанные в письме факты, а стала собирать сведения о нем — связях с женщинами, участьях в попойках с подчиненными, саунах, присвоении и растрате служебных денег, связях с иностранцами и т. п… Появление комиссии было в его интересах: отвлечь внимание от разработки по шпионажу, создать имидж борца с несправедливостью, выяснить, какой компромат имеется на него в Ленинграде и Москве, а также наиболее важное и тайное — положить начало решению вопроса о его возвращении в Москву как “реформатора” КГБ.
Но решить поставленные задачи удалось лишь частично. Через некоторое время его вызвали в Москву и объявили о переводе в резерв Комитета и назначении офицером безопасности в Академию Наук СССР. Якобы недовольный такой невысокой должностью, он попытался отказаться и просил дать время на обдумывание. На следующий день встретился с Яковлевым, который посоветовал согласиться с предложением. Яковлев рассказал, что разговаривал с Горбачевым и Крючковым, пытаясь убедить их вернуть его в Москву и назначить на руководящую должность в КГБ, но все старания закончились безрезультатно. Об этих днях Калугин говорит:
— Я не видел другого пути, но смутно предчувствовал, что впереди лежат большие задачи. Я не знал, какие они, но понимал, что сыграю большую роль в реформах службы, которой посвятил свою жизнь…Я возвращался в Москву с главной целью: взорвать и реформировать этот гигантский кусок тоталитарной машины.
Вновь придется кратко прокомментировать его слова. Скорее всего, он ничего не предчувствовал и тем более не предвидел, и написал их в книге, чтобы показать себя этаким провидцем. Но можно с уверенностью предположить, что на встрече с Яковлевым были очерчены его будущие задачи по борьбе против КГБ.
Прощанье с коллегами в Ленинграде было быстрым, немногие пришли сказать до свидания, большинство сторонилось общения, смотря на него как на опасную и запачканную личность. В начале января 1986 года, после семи лет, принесших много бессонных ночей и тревожных ожиданий, Калугин возвращается в Москву.
“Борец” за реформу КГБ
Он приступил к исполнению новых задач, поставленных ЦРУ на этом этапе перестройки. Вскоре вновь посетил Яковлева. Было решено написать пространное письмо Горбачеву. В нем он настаивал на необходимости немедленного проведения коренных реформ в КГБ, требуя, прежде всего, усиления контроля со стороны ЦК КПСС, раздробления функций и ликвидации “государства в государстве”, сокращения на одну треть штата и снятия большинства ограничений на выезд за границу и многого другого. В противном случае, пугал Калугин Горбачева, перестройка “захлебнется” и не достигнет своих целей.
Отдельные предложения отвечали задачам времени и с ними трудно было не согласиться — Комитет, как и многие другие государственные структуры, нуждался в реформировании. Постепенно немалые изменения в работе уже происходили. Но смысл предложений Калугина заключался не в улучшении работы органов госбезопасности. Он понимал, что реализация его предложений, основанных на ликвидации Комитета, как системы якобы противостоящей государству, не на одни год выведет такой сложный и громоздкий аппарат из работы. Преследовалась цель — лишить государство важного органа в то время, когда было необходимо, как никогда, его охранять. Постепенное же реформирование для противников СССР было опасным — оно в действительности укрепило бы государство, сохранив и усилив его стража.
Калугин отвез письмо Яковлеву, который одобрил его и лично передал Горбачеву. “Диссидентское” прикрытие генерала от КГБ окончательно определилось. Хотя Яковлев заверял Калугина, что Горбачев внимательно ознакомился с письмом и согласился с некоторыми предложениями, ожидаемого результата они не получили. Хуже того, через некоторое время Калугина вызвал председатель КГБ Чебриков и стал расспрашивать о содержании письма. Во время разговора Калугин, в частности, заявил:
— Я не могу понять, как эта организация, которой я преданно служил свыше тридцати лет, может подозревать меня как агента ЦРУ все это время. Вы знаете об этом?
Ответ председателя был понятен:
— Мы вправе проверять любого.
В январе 1988 года Калугина перевели в Министерство электронной промышленности, где он занимался вопросами рассекречивания объектов. Работой удовлетворен не был, но положенными льготами пользовался и был доволен. В сентябре 1989 года, когда ему исполнилось пятьдесят пять лет, его вызвали в кадры и объявили о предстоящей отставке. В планы Калугина увольнение из органов госбезопасности не входило — окончательно пропадала надежда на карьеру в КГБ, на что он и Яковлев еще продолжали надеяться. Калугин предпринял неординарный ход и, как мне представляется, совершил ошибку, явно переоценивая влияние “колумбийца” и искренность Горбачева. Он попросил ставшего к этому времени председателем КГБ СССР Владимира Крючкова принять его для личной беседы. На приеме он прямо заявил, что хотел бы и далее работать в органах госбезопасности, причем в Москве. При положительном решении он обещает ничего отрицательного о Комитете не писать, а жить и работать мирно. Но если его все-таки уволят, то он начнет публично выступать против КГБ и никакого мира не будет. Конечно, такой разговор с Председателем КГБ не мог закончиться в пользу Калугина. Прямой шантаж еще раз убедил Крючкова в правильности мнения о Калугине как о беспринципном человеке, способном ради своих целей одевать любую маску, скрывавшем долгое время свое истинное лицо — откровенного врага своего государства. Об этой встрече с председателем он в своей книге не рассказывает.
