Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Гругман Рафаэль Абрамович

Время от времени сталинский и гитлеровский режимы обменивались новшествами: загнать женщин и детей в чистое поле, обнести его колючей проволокой с пулемётными вышками и расстреливать заложников, каждого десятого, если не явятся мужья, участвующие в антоновском мятеже, — «гениальное изобретение» Тухачевского фюрер использовал для борьбы с партизанами. Именно Тухачевский (теоретик расстрела заложников — Ленин) невольно подсказал нацистскому режиму, как бороться с партизанским движением. Расстреливать жён и детей партизан!

Детей антоновцев, избежавших расстрела в 1921-м и выросших в детдомах, где им промыли мозги, детей крестьян, выселенных в Сибирь во время насильственной коллективизации и рано потерявших родителей, с детства учили мстить всем, на кого укажут пальцем. Буржуям, белогвардейцам, кулакам, нэпманам, попам, троцкистам, правым, левым, американцам, британцам. Беспощадно мстить, мстить и мстить, вовлекая в жернова красных мельниц вместе с отцами семейств жён и детей. В 1945-м в Германии по указке политработников они продолжили привычное дело — мстить. Орудием мести стал детородный орган.

Армейские бордели вермахта

Как же, напрашивается ехидный вопрос, в немецкой армии, сексуально однородной, удовлетворялись физиологические потребности? Таблетками или… восемнадцатилетними призывниками? Приходится разочаровать тех, у кого разыгралось воображение, — борделями.

Если настало время дать определение слову «бордель», то автор выразился бы так: «дом сладких утех, в котором побывали лучшие умы человечества до и после Святой Марии Магдалины, вкусившей до встречи с Христом лакомства древней профессии».

В 1996 году о солдатских борделях вермахта написала немецкая писательница Christl Wickert: «Das große Schweigen: Zwangsprostitution im Dritten Reich» («Великое безмолвие: Принудительная проституция в Третьем рейхе»). Её данными воспользовался Васильченко при написании главы «Проституция: преследования и государственная поддержка в Третьем рейхе», книга «Сексуальный миф III рейха». Воспользуемся и мы…

Ещё перед Первой мировой войной в Берлине насчитывалось около 20 тысяч проституток. В послевоенное время их число увеличилось. Придя к власти, первым делом нацисты начали борьбу с «позорным наследием Веймаровской республики» (так назвали они проституцию). Формируя морально-этические законы Третьего рейха, нацисты задались целью очистить улицы немецких городов от «падших женщин», а заодно от гомосексуалистов и лесбиянок.

26 мая 1933 года уголовный кодекс дополнился статьёй, наказывающей женщин, предлагающих своё тело мужчине, ограничением свободы. Только в Гамбурге после введения указа задержали более полутора тысяч уличных проституток, в ноябре большинство арестованных изолировали в пенитенциарных учреждениях.

Девушкам, сумевшим удержаться в профессии, надлежало жить на специально отведенных улицах — бордельштрассен, в домах терпимости, не похожих на салоны для развлечений. Со временем нацисты намеревались прикрыть их. Требования к «жрицам любви» были ужесточены. Если «профессионалки» заболевали венерической болезнью или пропускали медицинский осмотр на предмет выявления «дурных болезней», то по закону 1934 года их на два года заключали в один из концлагерей — Равенсбрюк, Моринген или Лихтенбург.

Почти семь лет, пока вермахт и война не сделали немецких проституток винтиками военной машины, представительницы самой древней профессии, услугами которых не брезговали даже монархи, преследовались государством. Но они оказались государственно-полезными служащими, когда эпидемия венерических болезней, вспыхнувшая после оккупации Польши и Франции, приняла угрожающие размеры и резко снизила боеспособность воинских подразделений. Когда над армией нависла угроза массовых венерических заболеваний, руководство рейха опомнилось и пришло к согласованному с вермахтом решению о необходимости создания армейских борделей. Указ вышел в 1940 году, во второй половине июля.

По Нюрнбергским расовым законам «высокопородистым арийцам» запрещался секс со славянками и еврейками, и поэтому в борделях вермахта работали девушки, одобренные спецотделом гестапо и соответствующие арийским критериям чистоты расы. Этим критериям соответствовали немки и фольксдойче (так в рейхе называли этнических немцев, то есть немцев диаспоры, не имеющих германского гражданства и живших за пределами Германии). «Падшим» арийским девушкам нашлось применение. Их трудоустроили в публичные дома вермахта, установили нормы выработки, и им, как и за всякую иную работу, платили зарплату. Рейх взял проституток под государственную опеку.

Но было немало случаев, когда «породистых» женщин, за ту или иную провинность оказавшихся в заключении, принуждали к занятию проституцией. В армейском борделе, как в штрафном батальоне, им позволялось искупить свою вину перед рейхом. Хотя были и идеалистки, добровольно записавшиеся в армейские бордели и считавшие, что раз им не позволено надеть военную форму, то, жертвуя своим телом, они выполняют патриотический долг.

С открытием армейских борделей восторжествовала «немецкая справедливость»: проституткам восстановили право на профессию. И тут же в вермахте подметили дополнительный положительный эффект, привнесенный нововведением. Если сексуальная жизнь солдата подконтрольна его командирам, то разрешение на получение удовольствия — дополнительное поощрение, а стало быть, стимул для поддержания дисциплины.

Здоровый немецкий секс проходил под наблюдением санитарных врачей; правом на посещение солдатского борделя являлся талончик, выдаваемый командиром подразделения. Каждому солдату полагалось в месяц пять увольнений. Но если он проявил себя с лучшей стороны, то в качестве поощрения доблестный воин вознаграждался дополнительным талончиком для посещения публичного дома. С другой стороны, талончик мог стать дисциплинарным наказанием: ребёнка за провинность лишают мороженого или похода в кино, солдата — развлечением с профессионалкой.

Так по указу 1940 года немецкие проститутки, а также патриотически настроенные арийские девушки, не имея иной возможности записаться в ряды вермахта, стали чиновниками специального министерства, созданного в недрах военного ведомства, призванного отвечать за поддержание боевого духа. Солдатским подругам назначили жалование, предоставили медицинскую страховку и социальные льготы. Насчёт получения боевых наград, сказать не берусь (на Восточном фронте бордели хоть и находились во втором эшелоне боевых действий, но иногда подвергались авианалётам и артиллерийским обстрелам), и в случае ранения какие-то награды девушкам полагались — они ведь были госслужащими и при исполнении обязанностей.

Бордели вермахта делились на четыре категории: солдатские, унтер-офицерские и привилегированные — фельдфебельские и офицерские, отличавшиеся по зарплате, нормам выработки, культуре и быстроте обслуживания. Союзникам вермахта не дозволялось навещать барышень рейха — их обслуживали второсортные неарийские проститутки.

В офицерских публичных домах имели право работать только элитные проститутки — чистокровные немки, выросшие на исконно германских землях, ростом не ниже 175 см, светловолосые, с голубыми или светло-серыми глазами, обладающие хорошими манерами. В фельдфебельских борделях и рангом пониже разрешалось работать фольксдойче. Как немецкие солдаты завидовали господам офицерам, заглядываясь на длинноногих блондинок! Случались в борделях любовные драмы и даже трагедии.

Во все времена клиенты публичных домов влюблялись иногда в куртизанок, выкупали из публичных домов и даже шли с ними под венец. Об этом писал Куприн, большой знаток дореволюционных киевских публичных домов. А как исступлённо каялся в греховных чувствах неистовый Виссарион Белинский. Его письмо к Боткину от 10–16 февраля 1839 года: «До сих пор не понимаю, что я чувствовал к гризетке, но — право — что-то чувствовал. Должно быть, это была страсть, а не чувство […] а когда находил в себе это чувство — хотел возбудить страсть […] Когда, увлечённая страстию, чувством или чувственностию, она отдавалась мне вся, — я, при всей моей чувственности и животности, […] нашёл в себе довольно силы, чтобы не опрофанировать наслаждением того, что я почитал в себе святым чувством, — и я вырвался из обаятельных объятий сирены и почти вытолкал её от себя».