Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1
Подобные речи передавались из уст в уста и ни у кого не встречали возражений. Со временем они распространились настолько, что люди стали меньше сдерживаться даже в присутствии русских. Количество уличных воззваний возрастало день ото дня – и с ними росло общее воодушевление и взаимное побуждение к действиям.
Пьесы, шедшие в театрах, содержали под видом фарса, смешившего самих русских, намеки на определенные обстоятельства и пикантные выпады, которые были хорошо понятны патриотам и еще более возбуждали их воображение.
Шел тайный обмен брошюрами о конституции 3 мая, о нынешнем состоянии Польши и о надеждах на будущие перемены. Доходили известия из Франции, несмотря на всяческие предосторожности, которые должны были такие известия исключить. Наконец, хотя и существовала суровая цензура для газет, издатели которых подчинялись приказам посланника, но сторонники правого дела находили возможности поместить в них статьи, не имевшие по видимости ничего подозрительного, но содержавшие важные сведения для тех, кто имел к ним ключ.
Тем временем сторонники российских властей, со своей стороны, докладывали Игельстрому обо всем, что им удавалось узнать, и зачастую даже прибавляли клевету к действительным фактам – чтобы преувеличить свои заслуги перед ним и получить за это вознаграждение. Министр с каждым днем все более мрачнел, его подозрения усиливались, участились аресты. Внезапно произошло событие, все обстоятельства которого были известны лишь немногим, но оно довело его до такого отчаяния, что он едва не потерял голову.
Некий молодой поляк непредусмотрительно уронил на улице брошюру в сорок страниц под названием «Nil dеsperandum»[29]. Агент полиции поднял ее и отнес Игельстрому.
Автор этой брошюры, одержимый демагогической экзальтацией, сначала распространялся в нападках на русских, затем обвинял короля Польши в трусости и наконец заявлял: он считает предателями родины и недостойными имени поляка тех, кто не поклянется перерезать всех русских в Варшаве, а также их сторонников, не исключая самого короля и всех, кто его поддерживает.
Эта брошюра на французском языке, сам стиль которой указывал, что этот текст вышел из-под чужеземного пера, была напечатана во Франции, но место издания в ней было заменено на «Варшаву». Все поляки, даже самые рьяные свободолюбы, ужаснулись этой писанине и были возмущены теми идеями, которые в ней проповедовались. Они не сомневались в том, что только враг правого дела мог намеренно пустить ее по рукам, чтобы дать угнетателям Польши новый предлог для ужесточения ее участи.
Игельстром заставил подробно рассказать ему, как была найдена эта брошюра, и затем отнес ее королю. Тот прочел ее, дрожа и бледнея, и с беспокойством спросил, что же теперь делать. Игельстром, видя его слезы и тревогу, не дал воли своему резкому нраву, но сказал решительным и твердым тоном, что пора положить конец подобным проявлениям и что начинать надо немедленно с реформирования польской армии, которая не должна превышать пятнадцати тысяч человек. Покидая короля, он поклялся, что в двадцать четыре часа найдет автора этой подстрекательской брошюрки, арестует и сурово накажет тех, в чьих домах найдет ее копии. Однако ни того, ни другого он сделать не сумел, так как слух об этом происшествии и об угрозах Игельстрома быстро дошел до людей, и у них было время сжечь и уничтожить все разошедшиеся экземпляры. Издателя также не нашли, так как было установлено, что во всем городе не имелось шрифта, подобного тому, которым была набрана эта брошюра. И сам автор, который явно являлся агентом французских якобинцев, нашел способ, переодевшись, поспешно скрыться из Варшавы под покровом ночи.
Обо всем этом я узнал от самого короля, когда шесть месяцев спустя прибыл туда в разгар восстания: он поведал мне все подробности и показал эту брошюру – он ее сохранил. Король сказал мне, что ее автором был некий Шарль Роке: это он сбежал из Варшавы, переодевшись иудеем, а затем был арестован как шпион польским корпусом Мадалинского; что с ним стало потом – неизвестно. Король дал мне понять, что некоторое время даже подозревал, что этот текст мог выйти из-под пера какого-нибудь поляка, так как уже тогда среди них, как он полагал, было немало таких, кто уподоблялся французским демагогам. Однако затем он увидел, что, даже когда восстание уже началось, отношение к нему оставалось уважительным, и он еще и еще раз имел возможность убедиться в лояльности и благородстве польского характера.
Я обязательно вернусь вскоре к рассказу о последствиях беседы короля с Игельстромом, к ноте, переданной им Постоянному совету, в которой он требовал сократить польскую армию к 15 марта, расскажу о дебатах, вызванных этой нотой, и о результатах, которые неизбежно должны были последовать за этим требованием Игельстрома и принятием его большинством сейма. Но, поскольку я приближаюсь в своем повествовании ко времени начала восстания в Польше, мне необходимо прежде рассказать, как оно готовилось за пределами страны, каковы были его движущие мотивы и на чем основывались связанные с ним надежды.
Среди главных эмигрантов, покинувших Польшу после вхождения в нее российской армии в 1792 году и отправившихся в Дрезден и Лейпциг, были Игнаций Потоцкий, Коллонтай, Малаховский, Тадеуш Мостовский и Костюшко. Это были люди, исключительно преданные интересам родины, неизменно приверженные принципам конституции 3 мая, исполненные решимости любой ценой освободить соотечественников от иноземного порабощения. Их сердца разрывались от боли, когда они узнали, что Тарговицкая конфедерация ниспровергла все решения конституционного сейма, но их отчаяние достигло предела, когда они получили известие о новом разделе Польши.
Они были убеждены, что Польша не может самостоятельно выйти из состояния подавленности без помощи какого-либо иностранного государства, и потому ими были употреблены все возможные средства, чтобы в Европе узнали о печальном положении их родины и о том перевесе в силе, который получили Россия и Пруссия в результате недавнего раздела Польши.
Они доказывали, что этот раздел является попранием самых священных прав, что существование Польши совершенно необходимо для поддержания политического равновесия в Европе, но все их попытки убеждения были бесплодны.
Австрия занимала пассивную позицию с самого начала Гродненского сейма: все ее силы были обращены в сторону Франции, но она, вне всякого сомнения, рассчитывала получить свою долю в разделе Польши, когда таковой произойдет. При этом она не несла никаких расходов по организации военных действий и не портила отношений с государствами, вместе с которыми выступала против революционной системы в Европе.
Турция, истощенная последними кровавыми войнами против Австрии и России, была не в состоянии оказать военную помощь Польше, даже если бы того захотела. Впрочем, посланник России в Константинополе, который приобрел большое влияние в Диване, распространял там неблагоприятные представления о поляках и с успехом перевешивал те усилия, которые употреблял там же в пользу поляков французский посланник Декорш[30].
Франция всегда была естественным союзником Польши. Между этими государствами всегда существовали близкие отношения. С самого начала конституционного сейма высказывания версальского двора свидетельствовали о явном его интересе к судьбе Польши. К несчастью, французская революция, призванная изменить всю политическую систему Европы и имевшая целью обеспечить народам свободу и независимость, на самом деле более какого бы то ни было другого исторического события повредила намерениям Польши избавиться от иноземного владычества. Эта революция повлекла за собой целую череду преследований, катастроф и несчастий и тем самым доставила соседям Польши удобный предлог для ее раздела.
В этом легко убедиться, если всмотреться в то, насколько французская революция изменила образ мыслей и политическую деятельность короля Пруссии – заставила его отказаться от альянса с поляками и сблизиться с Россией. Она же заставила короля Швеции отказаться от его враждебных намерений по отношению к России. Польша была предоставлена ее несчастной судьбе, так как шло всеобщее вооружение против революционной Франции. Из-за этой революции послы Франции утратили прежнее влияние в Константинополе и, наоборот, повысилось доверие к России и укрепилось ее влияние в Турции. Наконец, из-за нее Польшу оставили прежние и новые союзники, предоставили ее самой себе и покинули на произвол ее соседей.
Таковы, конечно, не были намерения французов, так как эта нация всегда была заинтересована в том, чтобы иметь Польшу своим барьером с севера. Дальнейшие события показали, насколько важна Польша для спокойствия и благополучия всей Европы. Нельзя, конечно, обвинять французов в том, что они вызвали катастрофу Польши, и еще менее – в том, что они сделали это сознательно, но нельзя оправдать и их нежелание помочь польским патриотам, когда они в 1794 году подняли восстание в своей стране.
