Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №4 (2003)
IX
После В. Соловьева рассуждения на тему “хаос у Тютчева” будут в значительной степени повторением сказанного. Поэтому сразу предоставляю слово философу:
“Х а о с, т. е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного, — вот глубочайшая сущность мировой души и основа всего мироздания. Космический процесс вводит эту хаотическую стихию в пределы всеобщего строя, подчиняет ее разумным законам, постепенно воплощая в ней идеальное содержание бытия, давая этой дикой жизни смысл и красоту. Но и введенный в пределы всемирного строя, хаос дает о себе знать мятежными движениями и порывами. Это присутствие хаотического, иррационального начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни и красоты. Жизнь и красота в природе — это борьба и торжество света над тьмою, но этим необходимо предполагается, что тьма есть действительная сила. И для красоты вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии; достаточно, чтобы светлое начало овладело ею, подчинило ее себе, до известной степени воплотилось в ней, ограничивая, но не упраздняя ее свободу и противоборство... Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких явлений, как бурное море или ночная гроза, зависит именно от того, что “под ними хаос шевелится”. В изображении всех этих явлений природы, где яснее чувствуется ее темная основа, Тютчев не имеет себе равных...”.
Затем следуют рассуждения В. Соловьева о русском пути, о всемирной задаче России и о славянофильстве Тютчева, в которых — отрадно отметить! — великий философ, по сути, согласен с великим поэтом. Добавить можно лишь вот что.
Хаос, который так чувствовал Тютчев, имел в его восприятии как бы разные уровни. Так, был хаос народной души. В статье “Россия и Германия” Тютчев писал: “У народа есть более сильные побуждения, чем вся его воля, весь рассудок... в нем сидят органические недуги, с коими не могут справиться ни один закон, ни одна система управления...”.
Был уровень хаоса и, так сказать, “политический”. То есть в реальной политике, в том кипении интересов и сил, за которым Тютчев так жадно следил, — он прозревал хаотически-темные корни, он чувствовал силы, которые поднялись из глубин, исконно и непримиримо враждебных добру, свету, смыслу. Так, имея в виду конкретную политическую ситуацию в Европе 1850 года (преддверие Крымской войны), он пишет:
...Сорвавшися со дна,
Вдруг, одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина...
А откликом на другие события — на революционное брожение Европы в 1848 году — стало стихотворение “Море и утес”:
...Ад ли, адская ли сила
Под клокочущим котлом
Огнь геенский разложила —
И пучину взворотила
И поставила вверх дном?
Несомненно, что хаос, его “адская сила” проявлялись для Тютчева и в текущих событиях, в политической хронике дня. И ответом вот этому именно хаосу, стремленьем его обуздать, желанием укрыть, уберечь от него те ростки милосердия, света, любви, что еще так, увы, робко проклюнулись в душах людей и народов, — был тютчевский патриотизм.
Не Россию имперскую он воспевал, а Россию Христову; но без силы империи как было справиться с тем потоком “грозы и мрака”, который, бурля, посягал — и поднесь посягает! — превратить целый мир в некий шабаш разнузданных, ненавидящих и пожирающих друг друга народов?
В статьях о России и Западе (столь, увы, малоизвестных у нас и так возбудивших Европу)* Тютчев показывает, что именно индивидуализм, само-обожение человека, ложные притязания безответственных, Бога отринувших “самостей” — есть то, из чего растет и Революция, и современная Цивилизация. Их борьба, определившая ход всей новейшей истории — это нечто бессмысленно-тупиковое, “заколдованный круг”, по выражению Тютчева, это то, что не только не примирит социальных и международных противоречий, но лишь разбудит и вызовет к жизни темные силы первичного хаоса и откроет, быть может, “последние страницы” истории.
Тютчев верил в Россию, несущую свет православия, как в единственный выход из этого безнадежного тупика. Тютчев всей силой гения, силой ума, сердца, воли сопротивлялся мировой энтропии, поползновениям мировых противоречий смешать мир в некую кашу абсурда, попыткам вернуть его в лоно до-христианского кровожадного хаоса.
Хаос коварен и лжив — и он весьма часто рядится в одежды “мирового порядка”. Но в реальности этот порядок означает подавление самобытности, личности целых народов — этих Божиих мыслей, по выражению И. Ильина, — а иногда и прямое их истребление. То есть “мировой порядок” приносит с собой величайшее, вопиющее беззаконие и беспорядок, о каких только можно помыслить. Таким “порядком” пытался стать “орднунг” Гитлера.
Хаос — это еще актуальнее! — часто рядится и в демократические одежды. И нужно иметь величайшую силу ума, чтоб, подобно Тютчеву или Пушкину, в самых первых еще притязаниях, скажем, американской демократии увидеть личину того же, свободе враждебного, зла*.
Думаю, нам теперь очевидно: консерватизм, монархизм, патриотизм и славянофильство Тютчева были не просто избранной им политической позицией — выбранной из соображений умственных или, тем более, прагматических, — но составляли ядро, сердцевину пророчески-вещей души поэта. Тютчев был слишком умен, глубок, честен перед собою и Богом — чтоб стать “западником” и “демократом”. Он, поэт совмещенных противоречий, знал, как никто: мир балансирует на краю бездны — лишь пока есть душа или души, в которых вершится работа по преодолению, обузданию и просветлению хаоса.
X
В чем сущность славянофильства**? Eго идеологи, братья Аксаковы, объясняли ее таким образом.
“Россия должна быть... землею славянскою по своему происхождению и по своим духовным началам... высшее неотъемлемое духовное начало России есть православная вера... в качестве земли славянской, в качестве единой независимой славянской и православной державы, Россия составляет опору всего православного и славянского мира и соединена неразрывным сочувствием со всеми единоверцами и со всеми своими славянскими братьями... это сочувствие есть жизненное условие ее бытия” (К. С. Аксаков).
“Славянофилы устремляются к изучению русской народности во всех ее проявлениях, к раскрытию ее внутреннего содержания, к наследованию ее коренных духовных и гражданских стихий... Протестуя против... всяческого насилия над народною жизнью, они требуют для русской земли свободы органического развития, признания прав самой жизни, уважения к русской народности и к народу...” (И. С. Аксаков).
Но из этих характеристик еще не следует мировая н е о б х о д и м о с т ь России — и как раз Тютчев, лучше всех понимавший и выражавший эту необходимость России для мира, был поэтому еще более крайним, решительным патриотом, чем даже сами славянофилы. Глубина, сердцевина проблемы лежит в том самом непосредственном ощущении мировых хаотических сил, сдержать которые в их безумном, безудержном (и для них самих гибельном) устремлении к мировому господству способна, кажется, только Россия: по крайней мере, в своем историческом прошлом она неоднократно брала на себя эту роль.
Есть ли в том воля Промысла — или само ее положение, ее география предоставили ей эту героико-трагедийную роль? Конечно, и география многое значит. Для Запада мы Восток, для Востока мы Запад, и “вместе им не сойтись”, как писал Редьярд Киплинг; но вот ведь свершается невозможное: сходятся Запад — Восток, образуя единственный, уникальный во всем человечестве феномен — образуя Россию! Славянофилы сделали лишь первый шаг в русском самосознанье: они в “варварском” русском народе нашли основания, позволявшие гордо, на равных смотреть в лицо просвещенной Европе. Тютчев, знавший и понимавший Европу как нельзя лучше и лучше других прозревавший трагический ход мировой беспощадной истории, знал: то, что случится с Россией — случится и с миром. Погибнет она, не снеся страшного груза, непосильного бремени трагических противоречий, — погибнет и мир, возвратясь в первобытное лоно первичного хаоса, мрака и зла; спасется Россия, сумеет сдержать, просветлить в своей смутной, загадочной русской душе пламя бунтующих противоречий, сумеет она превратить этот дымный пожар в невечерний сияющий свет — значит, и миру, и всему человечеству будет дан шанс на спасенье.
И это не просто слова, набор этаких пышно-эффектных и претендующих на пророчество фраз; нет, самый будничный, трезвый, прямой взгляд на историю не может не подтвердить: Россия множество раз спасала, удерживала человечество — от самого же себя, от бушующих в разных народах стремлений заполнить собою весь видимый мир и вместе с тем миром погибнуть. Здесь уместна медицинская аналогия: безудержный рост какой-либо части единого, сложного организма (а человечество, без сомнения, едино) есть процесс злокачественный, несущий смерть и самим агрессивно растущим частицам — в тот самый миг, когда они, кажется, победили, сразили питающий их организм. Претензии разных народов на мировое господство или хотя бы на исключительное, “льготное” положение в столь сложном мире, как наш, — это и есть “злокачественное перерождение”, процесс нагнетания и расширения хаоса, это и есть прямая дорога к небытию*.
