Леонид Бежин - Даниил Андреев - Рыцарь Розы
Разыскав дачу Климентовского, Саша постучал в глухую калитку, но на стук никто не ответил, и тогда он неохотно, даже несколько неприязненно, толкнул ее как человек, не слишком уверенный в своих действиях, но из‑за чувства неловкости обвиняющий в этом не себя, а других. Калитка с протяжным скрипом открылась (хотя лучше бы она не открывалась), и Саше ничего не оставалось, как только войти. С тем же выражением невольной неприязни на лице он осмотрелся: большой, добротный, бревенчатый двухэтажный дом с верандой и балконами, этакие лесные хоромы скрывались в зарослях акации и орешника, по — летнему зеленых, сквозящих на утреннем солнце (на земле пятнистые тени от листьев).
Саша крадучись двинулся по тропинке. В будке заворочалась, зазвенела цепью, заворчала собака: только этого не хватало! Заворчала — и залаяла бы, если бы на нее не прикрикнула девушка, стоявшая на крыльце сторожки. Саша только сейчас заметил ее, но она уже давно наблюдала за ним. Наблюдала и, несмотря на то что они не были знакомы, приветливо улыбалась. Да, улыбалась, как желанному гостю. Зва ному. По — северному голубоглазая (синька в глазах), белесая, с косами, загорелым лицом, одета она была просто, по — деревенски. Смотрела весело, по — доброму. Видно, мысленно присоединила его к тем гостям, которые прибыли накануне. Вот вместо татарина и получился он гостем званым.
Поздоровались. Кажется, вы Марина? Да, а откуда он знает? Вот тут‑то можно было напустить туману, мол, о таких красавицах слухом земля полнится, но он не стал лукавить и честно поведал, что узнал имя от Ирины и приехал сюда по ее просьбе. Ах, стало быть, вы!.. Да, да, да! Оказывается, вся компания недавно отправилась гулять, они не успели далеко отойти, может быть, их догнать? Нет, нет, не надо, как бы вам объяснить… м — да… Он не хочет, чтобы его здесь видели. Во всяком случае, первое время. Такая ситуация, Марина, вы поймите, очень сложная. Его брат Адриан в опасности, и он должен его спасти. В нужное время прийти на помощь, а пока ему необходимо спрятаться, где‑то отсидеться. Он отдает себе отчет, что все это звучит крайне невразумительно и может вызвать у нее подозрение (сейчас все у всех вызывает подозрение), но если она ему хотя бы чуть — чуть доверяет… Да, она полностью ему доверяет. Правда? К сожалению, большего он сказать не может. А ей и не требуется никаких слов. Она ему доверяет, и все. И раз ему нужно отсидеться, она спрячет его на сеновале.
Марина действительно спрятала Сашу на сеновале, где в углу были свалены грабли, висели какие‑то сбруи, хомуты. Здесь вас никто не найдет! Саша провел в своем убежище несколько дней. Марина поднималась к нему по приставной лесенке: показывалась голова с венком из кос, покатые плечи, а в руках (как бы не выронить, не рассыпать!) — краюха хлеба, запеченное яблоко, миска с творогом, облитым медом.
Как она догадалась, что он любит творог с медом! Саша, конечно, набрасывался на еду (он был постоянно голоден), а Марина рассказывала обо всем, что происходило на даче.
По ее словам, Климентовский вел себя как шумный, гостеприимный, хлебосольный хозяин, устраивал чаепития в саду, водил всех на пасеку, угощал медовухой, которую сам готовил по старинным рецептам, и при этом пристально, выжидающе следил за Ириной и Адрианом. Адриан был немногословен, задумчив и все усилия употреблял на то, чтобы исцелить Венечку от его недуга, вернуть ему рассудок, приобщая к земле, заставляя вскапывать гряды, полоть сорняки, косить траву в канаве за забором. Венечка всячески отбивался, старался вырваться, выл, даже пробовал кусаться, но Адриан не давал ему спуску, приговаривая, что труд на земле целительней и полезней мелкого шпионства. Ирине не нравилась эта возня Адриана с Венечкой, но она не вмешивалась, понимая, что близок час, что вскоре что‑то должно решиться.
Все ждали ночи. Климентовский к этой ночи как- то по — особому готовился, словно именинник к своим именинам. Так и читалось на его лице: вам удавочку или пистолетик предпочитаете, желаете, так сказать, пиф — паф? Впрочем, нет — нет, мы вам ржавые гвоздочки приготовим, чтобы все было натурально.
Глава сорок пятая
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
И вот настала она, эта еще по — летнему теплая, даже душная, навалившаяся мороком осенняя ночь, последняя в романе. Над двускатной крышей дачи встала полная луна, залиловела, засеребрилась, засияла перламутром, высветлила все до складочки. И стихло все под луною: ни ветерка, ни шороха, ни звука. Ночное безмолвие.
Адриан был в комнате один. Он попросил всех на время его оставить, и из комнаты тяжелым шагом вышел Климентовский, а вслед за ним потянулась цепочка: Муромцевы, Ирина и — Саша, Саша! Да, для Адриана это было полной неожиданностью: брат по своей доброте и наивности примчался его спасать, несколько дней прятался на сеновале, а затем Марина привела его, растерянного, смущенного, за руку к ним. Ты не сердишься? Поистине если не моя милиция, то мой брат меня бережет! Как ты здесь очутился? Да вот так (мельком взгляд на Ирину)… решил быть рядом на всякий случай. Ты не сердишься? Ты уже спрашивал. Чувствую, тут какой‑то сговор (тоже посмотрел на Ирину). Ну, раз решил — будь.
В разговор вмешался Климентовский, стал всех торопить, выпроваживать, угодливо выполняя просьбу Адриана. Как вы не понимаете! Адриану Владимировичу надо побыть одному!
У Климентовского уже все готово для подвига, для свершения, для великой жертвы, для голгофы, как он выражается. Он ходит кругами возле двери в комнату Адриана, поглаживает ассирийскую бороду и потирает ручки (при большом росте ручки у него были маленькие и холеные, с перстнем на правом мизинце). И Адриану предстоит принять последнее реше ние. Его губы сжаты, лоб напряжен, на лице особенно резко выступают надбровные дуги.
Собственно, он его уже принял, это решение, — принял давно, но теперь ему хотелось (щелчок пальцами, помогающий схватить мысль)… дуновения, веяния, знака, взывающего к нему. Может быть, даже голоса Того, Чей подвиг он хотел повторить, хотя нет, Адриан не заслуживает услышать голос, он не святой, может заблуждаться, оступаться, падать, но должно же быть нечто, чему‑то он должен повиноваться!
Ведь не Климентовскому же, потирающему ручки, и даже не Ирине! И Адриан в эти последние минуты молился: услышь, дай знать, отзовись! Он молился вслух, молился громко, во весь голос, и вдруг… услышал. Да, услышал. Сначала Адриан подумал, что ему лишь почудилось, что этого не может быть, что это слишком невероятно, но он услышал голос.
И стоявшие за дверью явно слышали два голоса, доносившиеся из комнаты, — голос Адриана, обращавшегося к кому‑то в молитве, и второй голос, который говорил ему: нет!
Поседевший за эту ночь Адриан вышел из комнаты другим человеком: не мир преобразился благодаря его жертве, а преобразился он сам. Преобразился настолько, что теперь ему никто не был страшен, ни Климентовский, смотревший на него с бессильной яростью (он, конечно, все понял), ни все множество тех, кто при всем своем могуществе не обладал над ним никакой властью. Ему открылась вся пагубная подоплека овладевшего им замысла, все возможные последствия его осуществления, и он понял, перед какой страшной бездной стоял. Сознание этого пронзило его, как яркий небесный свет. Ночь кончилась, ночь помрачения Адриана, и вместе с этим в небе над Медвежьими Ямами засияла голубая утренняя звезда.
Но Адриану предстоит еще долгий путь искупления — его новое долженствование, истинное вместо ложного. Для этого он должен уйти ото всего, что было в прежней жизни: от науки, семьи, дома в Чистом переулке и даже — от любви. Что его ждет — скит, затворничество, — он еще сам не знает, но Адриан прощается с Ириной. И глядя на него, поседевшего, с бескровным, словно испепеленным лицом, она понимает, что он прощается навсегда. Понимает это, чутьем угадывает и Марина Муромцева: во внезапном прозрении она кланяется Адриану до земли.
Так заканчивается роман. Все его герои проходят сложный путь исканий, срывов и ошибок, они от чего- то освобождаются, избавляются и что‑то обретают на этом пути. Олег освобождается и от соблазна духовного самозванства, служения злу своим творчеством и от власти Имар, Адриан избавляется от гордыни богоборческого замысла, а Саша — обретает, он находит свое счастье в Марине, и отныне они становятся неразлучны. Климентовский же, убедившись, что вся его дьявольская игра проиграна, садится в машину, мчится куда‑то и на глазах одинокого рыбака, сидящего с удочкой на берегу, завертевшись, закружившись вьюном, под визг тормозов срывается с моста в реку.
Он кончает с собой — вместо Адриана. Свершилось…
Читатель вправе спросить: как же оказалось возможным восстановить роман и насколько соответствует наша повесть о нем сожженному подлиннику? Частично мы уже пытались ответить на этот вопрос, приближаясь к нему с разных сторон, поворачивая его то так, то этак, и теперь остается лишь подвести итоги, обобщить все сказанное. Во — первых, сохранились отрывки из романа, восстановленные самим автором, и даже целиком первая глава. Во — вторых, я много слышал о романе от Аллы Александровны, а затем прочел ее подробный пересказ, опубликованный в собрании сочинений Даниила Андреева: в пересказе, что очень ценно, встречаются подлинные реплики персонажей. В — третьих, упоминания о романе есть в письмах Даниила Леонидовича, воспоминаниях о нем и даже в его заявлении на имя главного военного прокурора.
