Делия Гусман - Тайнопись искусства (Сборник статей)
Одна из гравюр Пиранези
Несколько ярких страниц своего известного романа «Эгерия» (1922) Муратов также посвящает Пиранези. Живой, обаятельный образ великого мастера — один из наиболее запоминающихся в романе. Пиранези предстает здесь как неутомимый энтузиаст, любитель древностей, неистовый мечтатель: «Мы работали в то лето на вилле Адриана… Он был охвачен страстным желанием проникнуть в смысл руин, таящихся среди непроходимых зарослей… Пробираясь сквозь колючки терновника и чащи мирт, мы следовали за ним с отвесами, мерительными шнурами. Неутомимый искатель карабкался по камням развалин, рука его повелительно указывала нам путь, и голос, хриплый от нетерпения, бранил нас за медлительность. Со стороны мы представляли, должно быть, странное зрелище группы людей, то появляющихся, то исчезающих среди старых камней и вечнозеленой листвы, непрестанно перекликающихся между собой или издалека жестикулирующих друг другу».
Перед нами будто оживший офорт Пиранези — с его резкими контрастами света и тьмы, могучих живописных руин и крошечных человеческих фигурок, исполненных неистового движения.
Радостный мир Ренуара
(Светлана Обухова)
Иногда, особенно в солнечный нежаркий день после долгого ненастья, так и тянет поскорее из четырех стен — на волю, окунуться в волны свежего, пахнущего сиренью, зеленеющей листвой, пронизанного ярким, теплым светом воздуха… И идти по улице — куда ведут ноги, и смотреть на проходящих мимо, ища среди них тех, в чьих глазах тоже светится солнце, кто тоже поддались очарованию солнечного дня и потому счастливы, без особенных причин, просто потому, что жизнь — прекрасна…
Картины Ренуара словно такой же дарящий радость день в живописи.
Ему доставалось от строгих критиков: в его портретах не находили психологической глубины, постоянно сомневались в его вкусе, говорили об узости интересов и то и дело недоумевали, почему у него нет ни капли той горечи, без которой, увы, немыслима жизнь (его жизнь в том числе). Однако все эти речи не могли сбить Ренуара. Он долго искал свою манеру письма (в его творчестве, выросшем из импрессионизма, видят влияние Фрагонара, Ватто, Рафаэля, Энгра), но сразу и на всю жизнь он определился с главным: «Я считаю, что картина должна быть приятной, радостной и красивой, да, красивой. В жизни и так достаточно противных вещей, чтобы мы увеличивали их число». А под конец жизни подтвердил еще раз: «Страдания проходят… Но красота остается».
Семья художника
Мулен де Галетт
И каким бы кратким, мимолетным ни было движение жизни, Ренуар умел подметить и запечатлеть его неповторимое очарование и красоту. Но красоту особую… Скучающий, погруженный в себя взгляд, бесцельно переходящий с одного предмета на другой, с одного лица на другое, третье, четвертое, а то и скользящий мимо предметов, лиц, вещей, — ничего не увидит, все краски для него сольются в одну или вовсе исчезнут… Но стоит на минутку пробудиться ото сна с открытыми глазами, вновь почувствовать искренний, неподдельный интерес ко всему вокруг, и из «общего фона» проступят, обретут очертания, свою индивидуальность, естество простые и чудесные образы Ренуара. И вот уже трудно отвести взгляд от задумчивых глаз девушки в черном. Она тоже на одну лишь минутку отвлеклась от той своей жизни и замечталась… Похоже, ей уже пора идти, и еще через мгновение вместе с подругой она выйдет из небольшого парижского кафе и поспешит к очередной заказчице, ведь она всего лишь скромная модистка. Но сейчас, вот в этот остановившийся миг, сколько в ней поэзии, искренности, естественности и обаяния, сколько глубины, словно невзрачная на вид раковина вдруг раскрылась — и заиграла в солнечных лучах прятавшаяся в ней жемчужина! И точно по волшебству преобразила будничную сцену.
Разве может поверхностный взгляд отыскать драгоценность в самом простом и неприглядном?..
Влюбленный в полноту жизни, в цветение юности, в игру цвета и света, Ренуар всю жизнь писал свою поэму из красок. Он не шел на поводу у действительности, а черпал из нее лишь то, что находило созвучие в его сердце, — и такой привычный, обычный повседневный мир на его картинах преобразился и заиграл всеми своими живыми, солнечными красками.
Уильям Моррис. Один за всех
(Александр Чернышев)
Родоначальник английского дизайна интерьеров, художник-прерафаэлит, переводчик «Одиссеи» на английский язык и основатель Общества защиты старинных зданий — Уильям Моррис был британским подданным, но его многообразная деятельность перешагнула рамки и географические, и временные.
Он родился 24 марта 1834 года в обеспеченной английской семье, жившей в живописном местечке Уолтемстоу, ныне лондонском пригороде.
Уильям с самого детства проявлял неутомимый интерес ко всему, что создано руками человека, и очень любил что-нибудь мастерить. Он рано научился читать, глотая книгу за книгой, и так открылся еще один его интерес — к истории. Мальчика особенно привлекало Средневековье, и сцены из рыцарских романов, которые он любил читать, Уильям разыгрывал и став взрослым. Как он сам вспоминал, детские впечатления многое определили в его жизни.
Когда мальчик подрос, его, естественно, отправили в школу, где к счастью для свободолюбивой натуры Уильяма, не было строгой дисциплины. Школа находилась в красивом месте и имела хорошую библиотеку, а что до учебы, то она почти ничего не дала, так как Уильям не особенно желал учиться, а учителя учить.
Джордж Федерик Уоттс. Портрет Уильяма Морриса. 1870 г.
После школы был Оксфорд. Поступая туда, Уильям Моррис собирался стать священником — он видел в церкви хранительницу близких его сердцу средневековых, готических ценностей. Имевшиеся у него деньги юноша собирался потратить на устройство монастыря, ведь в Средние века монастыри были центрами культуры, где переписывали книги, создавали шедевры скульптуры и живописи.
Но жизнь распорядилась по-другому. В Оксфорде Моррис познакомился с книгами Джона Рескина, выдающегося британского искусствоведа, который в своих трудах описывал достижения европейской культуры прошлого и критически оценивал современность, поскольку видел, как изгонялось из сферы искусства и высокого, и декоративного подлинно человеческое, а на смену ему приходило шаблонное и механическое. Под влиянием Рескина, как, впрочем, и ориентируясь на свои соображения, Уильям решил заняться архитектурой и поступил в ученики к известному мастеру Б. Стриту.
Через некоторое время он приехал в Лондон и познакомился с Данте Габриэлем Россетти, одним из основателей братства Прерафаэлитов — группы английских художников, которые в середине XIX века бросили вызов царившему в живописи псевдоакадемизму и провозгласили возврат к честному и серьезному искусству, которое предшествовало Возрождению, возврат ко времени до Рафаэля. Общение с Россетти еще раз изменило выбор Морриса, и вместе с несколькими друзьями он посвятил себя искусству. В это же время он сочинил свои первые стихи. Его друг и соратник Э. Берн-Джонс писал, что, похвалив Морриса за первые стихотворные опыты, услышал в ответ: «Что же, если это стихи, то их писать очень легко». После этого Уильям Моррис не прекращал писать стихи всю жизнь.
Красный дом по проекту Уильяма Морриса
А в это время в Англии многое происходило. После промышленной революции в конце XVIII века, изобретения паровой машины и многих других механизмов Англия стала «мастерской мира». В 1851 году была устроена выставка достижений промышленности в специально для этого возведенном огромном дворце из стекла и чугуна. Выставка должна была показать всему миру мощь страны, но показала кое-что еще — обратную сторону промышленного роста. По всей Англии разорялись, не выдерживая конкуренции, ремесленники, воздух наполняли дымом тысячи труб, богатые богатели, бедные беднели, а большинство экспонатов самой выставки было уродливо и перегружено украшениями. К тому же повсеместно внедрялся принцип разделения труда, когда любое изделие проходило через множество рук. При этом повышалась производительность, но исчезала рука мастера. Моррис, которого очень вдохновлял принцип работы средневековых гильдий, согласиться с этим никак не мог. Позднее он говорил, что вместе с любовью к прекрасному в нем всегда жила неприязнь к современной машинной цивилизации. Он и его товарищи начали искать средства противодействия.
Первым их совместным делом стала постройка Красного дома. Это был, по сути, обычный сельский дом, построенный по проекту Филиппа Уэбба для семьи Морриса вскоре после его женитьбы на Джейн Берден. Однако он выделялся среди окружающих домов, как картошка среди помидоров. Дело в том, что для того времени неоштукатуренные стены из красного кирпича (отсюда и название), а также общий средневековый вид были настоящим вызовом викторианскому стилю. Но друзья знали, что делали. Дом, по их мысли, должен был сочетать простоту и гармонию, свойственные домам эпохи Тюдоров. Внутренняя планировка была такова, что с жилыми помещениями соседствовали мастерские. Мебель и другие предметы интерьера друзья сделали и украсили своими руками, а их супруги вышили занавеси. Одним словом, это был пример целостного подхода, достойный пример, не зря Красный дом упоминается во многих учебниках архитектуры как поворотный момент в истории европейского декоративно-прикладного искусства.
