Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма
256
Шопенгауэр рассуждает об отличительных чертах искусства в присущей ему манере. Для него характерно записывать и развивать свои мысли о различных сторонах проблемы по мере того, как они возникали у него в голове, при этом мало беспокоясь, как они связаны или вообще совместимы ли они. Тем не менее, из вышесказанного очевидно, что Шопенгауэр рассматривал искусство как познаваемое бытие. Он никогда не соглашался с тем, что художественные работы имеют только "эмоциональную" функцию или ценность и что единственное, за что их можно ценить, это за то, что они стимулируют или вызывают приятные или радостные чувства у тех, кто их рассматривает. Искусство - прежде всего форма знания; как он выразился, "его одним источником является знание Идей, его одной целью является передать это знание" (том I). И если с этим согласиться, то сразу же возникнут две проблемы: первая (используя терминологию Шопенгауэра) появляется со стороны субъекта и вторая - со стороны объекта. Следуя порядку его изложения, мы начнем с первой.
Кратко говоря, проблема заключается в следующем. Если "познающий индивидуум" таков, как его описал Шопенгауэр, если он имеет разум, единственной функцией которого является служба воле путем постижения действительности в рамках системы связей, определяющих мир как представление, то в таком случае Шопенгауэр не сможет приписать ему некоторую другую и совершенно иную познавательную способность, которая выходит за пределы обычных форм знания и которая не установлена законами, определяющими такие формы знания. Не противоречит ли такое приписывание самой концепции субъекта знания, как его определил и объяснил Шопенгауэр в ходе своего оригинального эпистемологического анализа?
257
Шопенгауэр дает утвердительный ответ на этот вопрос; но это признание, каким бы удивительным оно ни показалось на первый взгляд, ни в коей мере не затрагивает обоснованность его позиции и общего рассуждения. Напротив, он представляет идею, которая является неотъемлемой составной частью всей его системы. Познающий субъект, рассматриваемый с точки зрения художественного опыта и понимания, не может быть описан так же, как познающий субъект, о котором он говорил выше, обсуждая здравый смысл и научное знание; понятно, что, когда мы говорим об искусстве, познающий субъект должен подвергнуться изменению, преобразованию. Таким образом, он утверждает, что "если мы сможем подняться от знания частных вещей к пониманию Идей, то это произойдет только благодаря изменениям, имеющим место в субъекте, которые аналогичны и соответствуют значительным изменениям всей природы объекта и на основании которых субъект, поскольку он знает Идею, больше не является индивидуумом" (том I).
Поняв, таким образом, что он имеет в виду, мы понимаем, что Шопенгауэр противопоставляет эстетическое отношение к опыту научному отношению. Научное отношение смотрит на возможное применение и влияние объектов как бы "сквозь" объекты: внимание сосредоточено на определенных сторонах, ведется поиск и проверка случайных свойств и связей, строятся и проверяются гипотезы, составляются графики временных и пространственных соотношений, и все это происходит исключительно с этой постоянной точки зрения. С другой стороны, особенность эстетического сознания состоит в полном отсутствии такого подхода; "человек более не рассматривает вещи с точки зрения где, когда, почему и куда, а смотрит исключительно на что" (том I). Более
258
того, для такого опыта, который рассматривает Шопенгауэр, необходимо, чтобы субъект не смотрел на мир через очки уже существующих предопределенных понятий, являющихся теми инструментами разума, которые приспосабливаются и впоследствии используются в практических интересах воли. Вместо этого он должен направить всю "силу своего рассудка" на восприятие или ощущение, он должен "погрузиться" в них, так чтобы "все его сознание было заполнено тихим созерцанием естественного объекта, существующего в реальности", - пейзажем, деревом, человеческой фигурой или чем-либо иным, на что он смотрит. И как только он достигает этого состояния, он, можно сказать, исчезает в объекте, который созерцает; он забывает "о своей индивидуальности, воле и продолжает существовать как чистый субъект, как чистое отражение объекта", так что, описывая его опыт, невозможно четко различить воспринимающего и его восприятие; возникает желание сказать, что "они оба становятся одним, так как все сознание заполнено и занято единственным воспринимаемым образом (einem einzigen anschaulichen Bilde)". В этой связи Шопенгауэр приводит наблюдение Спинозы, а именно что "рассудок существует столько, сколько он воспринимает вещи как примеры вечности (sub specie aeternitatis)" [1]; поскольку оказывается, что для того, кто вовлечен в художественное созерцание, понятия места и времени теряют свое обычное значение, и более оказывается неприемлемым то обычное понятие человека о себе как об активном индивидууме, когда он противопоставляется другим объектам, которые он рассматривает с точки зрения их фактических или возможных отношений к его собственным желаниям или антипатиям.
1 Ethics (Этика). Ч- V, теорема 31, схолия.
259
Следовательно, может быть проведено различие между "познающим индивидуумом, как таковым" и "чистым познающим субъектом - субъектом без воли, без ощущения боли и времени", субъектом эстетического восприятия. Первый из них, вместе "с определенными вещами, о которых он имеет знание", всегда находится "в определенном месте, в определенное время и связан с цепью причин и следствий"; второй же, связанный со своей "Идеей", в противоположность первому "вышел за пределы всех форм закона достаточного основания" (том I) и не может быть понятно описан с их помощью.
Шопенгауэр продолжает развивать свою доктрину эстетического сознания, когда он дает определение тому, кого называет "гениальным человеком". Обычный человек большую часть времени, во всяком случае, не способен к чисто созерцательному осознанию мира. Взятый в плен своими собственными заботами, заключенный в своей собственной "субъективности", следующий за привычным течением мысли, которое является выражением его собственной натуры, подчиняющейся "воле", при виде чего бы то ни было для него типично "торопливо искать... знакомое понятие, согласно которому это нечто можно объяснить, подобно тому как ленивый человек ищет стул, а потом более не интересуется им" (том I). Но такой взгляд на предметы просто как на примеры знакомых понятий означает слепое следование законам выбора и сравнения, установленных исключительно для удобства и пользы; следовательно, все факты искажены, подтасованы "в рассудке человека, который думает только о собственных целях, а мир воспринимается им как прекрасный пейзаж на карте с планом сражения" (том III). Взгляд же гения-художника, однако, совершенно
260
иного плана. Так как он имеет уникальную "способность находиться продолжительное время в состоянии чистого восприятия", подключая к созерцанию интеллектуальные ресурсы, которые обычно подчинены воле, его рассудок может "двигаться свободно", постигая все, что попадает в его поле зрения, и, таким образом, достигать "объективного" понимания вещей, что недоступно тем, кто при виде чего бы то ни было задается единственным вопросом о его возможном использовании, или следствии, или воздействии; через такое полное отчуждение от прагматического подхода, почти постоянно характеризующего большинство из нас, для него возможно достичь состояния безмятежной концентрации, в котором "самые обычные объекты кажутся абсолютно новыми и незнакомыми" ("Parerga", II, с. 81), и более того, он может находиться в таком состоянии в течение достаточно длительного периода, что позволяет ему "не спеша воспроизвести, применяя свой талант художника, то, что он смог постичь".
В то же самое время Шопенгауэр решительно отрицает, что способности, свойственные гению, аналогичны тем, которые может развить в себе любой талантливый и упорный человек; абсурдно, например, говорить, что то, чего достигает гений, - "трудно", поскольку это предположило бы, что множество людей могло бы достигать того же посредством усердной работы и страстного желания, в то время как в действительности - "это не в нашей власти вообще". И эта мысль многократно повторяется и подчеркивается в различных местах. Гениальность - нечто врожденное и редкое, чем обладают лишь очень немногие, и различие между человеком-гением и человеком, обладающим талантом, очевидно: "Талантливый человек подобен стрелку, который поражает цель, недоступную другим, а гений подобен стрелку, попадающему в цель, которую другие даже не способны видеть" (том III).
261
Также нельзя отождествлять воображение с гениальностью. Отождествить их может показаться достаточно соблазнительным, поскольку первое, безусловно, является необходимым условием существования второго, так как оно может расширять умственный горизонт человека за пределы его личного опыта, что является обязательным для истинно художественного понимания и творения. Но оно может также действовать и совершенно другим образом, например, как средство удовлетворения эгоистичных и чувственных желаний в форме личных фантазий и мечтаний, помогающих укрыться от повседневных проблем. И именно такую роль играет воображение в плохих или посредственных романах, которые обожает публика, где читатель, отождествляя себя с героем, достигает удовлетворения или получает то возбуждение, которое сообразно с его волей.
