Лев Шильник - Черные дыры российской империи
Так что давайте лучше не будем обольщаться сомнительными талантами матушки императрицы, а обратимся к претензиям, которые ставят в строку Петру Федоровичу. Упрек номер первый звучит приблизительно следующим образом: выросший в Германии наследник ни в грош не ставил русские национальные интересы, за здорово живешь отдал Фридриху II Восточную Пруссию и вдобавок попытался втравить Россию в войну с Данией из-за своего родного Шлезвиг-Гольштейнского герцогства. Начнем с самого начала и разберемся первым делом в происхождении Петра Федоровича. Будущий российский император был внуком Петра I (сыном старшей сестры той самой царицы Елизаветы, которая веселье ценила превыше всего) и одновременно внуком сестры шведского короля Карла XII. Тем самым хозяин маленького герцогства мог сразу претендовать на два престола – шведский и российский. Поначалу чаша весов вроде бы склонялась в пользу Швеции, но бойкая Елисавет сумела переманить племянника в Петербург, где герцог Карл Петр Ульрих нечувствительно преобразился в великого князя Петра Федоровича и был вынужден изучать русский язык и долбить православный катехизис. В Россию он приехал 14-летним и довольно скоро был обвенчан с принцессой Софьей Августой Ангальт-Цербстской, будущей Екатериной II, происходившей из мелкого княжеского дома северо-западной Германии.
А теперь поговорим чуть более подробно о германофильстве Петра. Слов нет, Фридриха II он и в самом деле оценивал очень высоко (да и почему бы не уважать одного из самых блестящих полководцев XVIII века), но вот земные поклоны перед портретом прусского императора целиком и полностью находятся на совести Андрея Болотова. Он писал об этом так: «Самому мне происшествия сего не доводилось видеть, а говорили только тогда все о том». Не правда ли, до боли знакомая формула? «Романа Бориса Пастернака я не читал, однако считаю своим долгом заявить…»
Успехи России в Семилетней войне 1756–1763 годов бесспорны. Одержав ряд блистательных побед и разгромив пруссаков наголову, русская армия в 1760 году заняла Берлин. Но в 1761 году на российский престол вступил Петр III и развернул курс внешней политики России на сто восемьдесят градусов. Отечественные учебники скорбно констатируют: «Он заключил мир и военный союз с Пруссией и приказал действующей армии немедленно покинуть Восточную Пруссию». Более того, замирившись с Фридрихом, Петр III предложил последнему совместно выступить против Дании, отторгнувшей часть шлезвиг-гольштейнских владений Петра. «Всемирная история» меланхолически резюмирует: «Так одним росчерком пера Петр III свел на нет блестящие успехи русской армии; он намеревался, сверх того, подчинить внешнюю политику России интересам Гогенцоллернов». Пассаж насчет Гогенцоллернов оставляем целиком и полностью на совести редакционной коллегии десятитомника, а вот о мирном договоре с Фридрихом придется сказать несколько слов.
Прежде всего: что Россия намеревалась извлечь из бестолковой войны с Пруссией? Историкам хорошо известно, что это было противостояние двух коалиций: Австрии, Франции, России, Испании, Саксонии и Швеции, с одной стороны, и Пруссии, Великобритании (в унии с Ганновером) и Португалии – с другой. А конфликт как таковой был вызван банальным обострением англо-французских отношений в борьбе за колониальные владения. В связи с этим вполне резонно спросить – а при чем здесь вообще Россия? Нужно ли ей соваться в эту невразумительную бучу, для того чтобы отстаивать непонятно чьи интересы? Между прочим, императрица Елизавета Петровна отнюдь не случайно очень долго противилась объявлению войны, но еебуквально вынудило к этому придворное окружение. Идея мирного договора с Пруссией опять же принадлежала вовсе не Петру Спохватившаяся Елизавета поручила канцлеру Воронцову подготовить почву для мирных переговоров и даже, если это будет необходимо, поступиться Восточной Пруссией. Так что Петр Федорович всего-навсего продолжал политику своей тетки.
И наконец, самый пикантный момент. Сменившая Петра на троне Екатерина даже не помышляла о продолжении войны. С Фридрихом был заключен новый союзный договор, ряд статей которого Екатерина хладнокровно позаимствовала из договора Петра. И почему-то никто не посмел еена этом основании упрекнуть в русофобии или предательстве интересов России. А вот о Шлезвиг-Гольштейне непременно следует сказать несколько слов. Сегодня, конечно же, трудно судить, какими мотивами руководствовался Петр Федорович, рассчитывая с помощью Фридриха отвоевать у Дании родное герцогство. Но чем бы ни было продиктовано решение Петра, назвать его откровенной глупостью как-то язык не поворачивается. Толковать об утопических прожектах недалекого русского царя могут только люди, плохо знакомые с историей и географией. Чтобы убедиться в стратегической важности Шлезвиг-Гольштейна, достаточно просто взглянуть на карту. Невооруженным глазом видно, что страна, овладевшая этой землей, не только обеспечивает своему флоту доступ к Северному морю, но может без труда контролировать выходы из моря Балтийского. Выгоды подобного приобретения, открывающего дорогу к международным торговым морским путям, просто трудно переоценить. Другое дело, что Петр Федорович, быть может, излишне спешил, торопя Фридриха, но это уже предмет отдельного разговора. Так что ни о какой утопии здесь не может идти даже речи, и последующее развитие событий сие блестяще доказывает. Процитируем Александра Бушкова: «Чтобы завладеть им (Шлезвигом. – Л. Ш) впоследствии, Пруссия без колебаний развязала две войны с Данией. Первую, в 1845–1850 годах, она проиграла, но в 1864, взяв в союзники Австрию, напала на Данию вновь и не прекращала военных действий, пока не добилась передачи ей Шлезвиг-Гольштейна. Именно на территории этого герцогства, в Киле, была построена крупнейшая база военно-морского флота Германской империи…» В заключение добавим, что в 1895 году был сооружен 100-километровый Кильский канал, пересекший полуостров Ютландия и соединивший Балтику с Северным морем. Как видим, рачительные немцы не посчитались с затратами, чтобы добиться контроля над стратегически важным Шлезвигом.
Упрек номер два: Петр Федорович вознамерился похерить веру православную и превратить наших благочестивых попов в нехороших лютеран. Сия расхожая байка целиком и полностью покоится на крайне пристрастных мемуарах фрейлины В. Н. Головиной, которая и фрейлиной-то стала только лишь в 1782 году, а на свет появилась через четыре года после смерти Петра III. Откровенно говоря, единственное лыко в строку, которое можно поставить государю императору Петру Федоровичу, – это его редкая, небывалая по тем временам веротерпимость: «Пусть они молятся кому хотят, но – не иметь их в поругании или проклятии». Между прочим, матушка Екатерина, состоявшая в переписке с французскими либералами и просветителями Дидро и Вольтером, как вы помните, этот указ отменила. Петр объявил об освобождении всех монастырских крепостных и подготовил указы о необязательности соблюдения религиозных постов и об ограничении личной зависимости крестьян от помещиков.
Следует особо отметить, что Петр III даже в мыслях не держал покушаться на православную веру. Совершенно не исключено, что строгое христианство лютеранского толка было значительно ближе молодому царю, чем помпезные службы русских церковников, но это не помешало ему подписать договор от 8 июня 1762 года, согласно которому Россия обязывалась защищать права и интересы православного населения Речи Посполитой. Наступая на горло собственной песне, Петр Федорович позиционировал себя как православный государь: русский посланник в Вене князь Голицын получил от царя предписание вручить резкую ноту венецианскому послу «по причине претерпеваемых греческого вероисповедания народом великих от римского священства обид и притеснений».
Судя по всему, Петр III был неглупым человеком, но неважным политиком. Гонителем православия его объявили исключительно по той причине, что он попытался отобрать у церкви ееземельные владения. Недоброжелателей Петра можно было бы еще хоть как-то понять, если бы это была первая попытка покушения на церковное имущество на Руси. Между тем даже внутри самой православной церкви на протяжении сотен лет шла яростная борьба между так называемыми «иосифлянами» – последователями Иосифа Волоцкого – и «нестяжателями». Первые, будучи по преимуществу важными церковными иерархами, стремились превратить русскую церковь в крупнейшего земельного собственника и вполне в этом преуспели. Сам Иосиф Волоцкий (1439/40—1515) был основателем и игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря. На рубеже XV–XVI веков ему оппонировал Нил Сорский, взявший себе за образец «скитское» житье, то есть, попросту говоря, отшельничество, хотя истоки проповеди нестяжания следует искать еще раньше – по крайней мере в первой половине xiv века, когда похожие взгляды высказывали так называемые «стригольники». Нил Сорский полагал, что мирские блага с их наружным мишурным блеском внутри исполнены зла.
