Владимир Познер - Противостояние
В. ПОЗНЕР: В том числе и первый секретарь ЦК КПСС слушал.
Р. ЩЕДРИН: Я думаю, что он читал. Ему помогали. И надо мной сильно сгустились тучи. Я ушел с хлопаньем двери из консерватории, где уже преподавал. И что хуже всего, над моей женой тоже сгустились тучи. А этих туч в ее жизни было более чем достаточно. И надо было что-то… У власти же тысячи возможностей перекрыть тебе кислород. Тысячи. Не очень даже приметных. Но как раз приближалось столетие Ленина, и я сделал так же, как сделал мой очень близкий друг Андрей Вознесенский, который написал «Лонжюмо». Чтобы просто как-то из этой трудной ситуации выбраться с честью. И я думаю, что я выбрался с честью, потому что текстами этой оратории были документальные воспоминания. До такой степени документальные… Одна из частей — это были воспоминания охранника Ленина, некоего Бельмаса. Это был латышский стрелок. И он мне позвонил и старческим голосом, потому что в газетах что-то появилось, сказал: «О, я не мог прийти на концерт, я не выхожу из дома. Но я вам расскажу — приезжайте ко мне — еще много дополнений». Во-вторых, там участвовала Людмила Зыкина в этом сочинении, пела. И его потом исполняли и в Берлине, и в Париже, и в Лондоне, и везде с успехом. И музыка этого сочинения, а не любовь, скажем, к Ленину сблизила меня с Иегуди Менухиным, который потом заказал мне сочинение к своему юбилею на свой собственный поэтический текст. Так что мне ни за одну ноту не стыдно в этом сочинении.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Но если вы могли бы это отменить?..
Р. ЩЕДРИН: Нет, я бы не стал этого делать. Это факт истории.
В. ПОЗНЕР: Хорошо. Вы сами вспомнили, что тучи сгущались и над вашей супругой Майей Михайловной Плисецкой, с которой я знаком довольно давно и имел просто честь, настоящую честь интервьюировать ее подробно уже довольно порядочно лет тому назад, в 1995 году или в 1996 в Мюнхене. Уж она-то знала, что такое советская власть, она с юных лет хлебнула полностью. Как она отнеслась к тому, что вы написали эту вещь?
Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, сейчас мы говорим с расстояния этой огромной дистанции. Тогда это казалось гораздо более естественным. Потому что ей вручили и премию Ленинскую в свое время, и тогда это была высшая награда страны, в которой мы родились и жили. Это была честь.
В. ПОЗНЕР: Их давали один раз в жизни.
Р. ЩЕДРИН: Да. Понимаете? И поэтому и кто ее получал? Тот же Прокофьев, Шостакович…
В. ПОЗНЕР: Нет, Прокофьев не получал. Он уже умер.
Р. ЩЕДРИН: Получил Ленинскую премию.
В. ПОЗНЕР: Посмертно.
Р. ЩЕДРИН: Но получил, тем не менее. И Хачатурян, и Гилельс, и Рихтер, и Слава Ростропович.
В. ПОЗНЕР: То есть домашнего скандала не было?
Р. ЩЕДРИН: Нет, никакого скандала. Она у меня очень разумная женщина.
В. ПОЗНЕР: Вопрос, который я сейчас вам задам, не очень легко его задать, но я не могу иначе. Вы как-то сказали сами: «Если у тебя есть дети, ты живешь как собака, а умираешь, как человек. А если у тебя нет детей, то ты живешь как человек, но умираешь, как собака». Что, бог не дал? У вас ведь нет детей.
Р. ЩЕДРИН: Во-первых, это не я сказал, это народная пословица. Я ее процитировал. Но перед нами эта дилемма стояла. Конечно, это вопрос очень интимный. Но тем не менее я могу сказать, что этот вопрос перед нами стоял. И неоднократно он решался таким образом: «Я станцую эту премьеру. Столько уже времени потрачено на репетиции. А потом уже займемся деторождением». Но я это все понимал, почему, и разделял эти опасения, что это в какой-то степени может карьеру поставить под большой знак вопроса. Мы пошли этим путем. Не потому, что мы оба бездетные. Этому были доказательства, что не так.
В. ПОЗНЕР: Вы знаете, если бы вы меня послали к черту, я бы не обиделся. Спасибо большое. Вы довольно часто в разных интервью упоминаете Господа. О религии вы сказали как-то так: «Она вызывает у меня человеческий, исторический и музыкальный интерес. Мой дед был православным священником, отец получил духовное образование — он окончил Тульскую духовную семинарию. Так что интерес к вопросам веры у меня в крови. Он продиктован (этот интерес) совсем не тем, что религия в России стала, можно употребить это слово, модной». Вы сами религиозный человек?
Р. ЩЕДРИН: Я считаю, что я по-своему… Конечно, опять-таки очень интимный вопрос. Я — верующий человек. Я знаю, что вы — атеист. Я — человек верующий. Во-первых, я воспитан в такой семье. Действительно, дед был православным священником, отец кончил духовную семинарию, и все его братья кончили духовную семинарию. Двое потом там преподавали и погибли в эти годы. И мать моя была глубоко верующей, она исповедовала все праздники, все посты в отличие от отца, который получил гораздо большую информацию.
В. ПОЗНЕР: Как верующий человек… Как вам нравится то, что происходит сегодня с верой в России?
Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, в России всегда все было немножко наперекосяк. Я вам скажу, по первоначалу, когда я видел наших руководителей, стоящих со свечами в церкви, у меня это вызывало огромное неприятие, потому что они держали их как-то очень неумело. Я имею в виду не сегодняшний день. Даже когда немножко началось это вдруг модное поверье. Держали это как рюмку с водкой, понимаете? Вот так же крепко, и все со свечами. Меня это коробило, потому что это очень, очень и очень личный для каждого вопрос и глубоко для самого себя, для нутра своего. Когда это стало немножко, знаете, декоративным, меня это все-таки немножко задевало. Я по-другому отношусь к Церкви. И поэтому когда я вхожу в церковь, я всегда снимаю шапку, понимаете? Не говорю громко…
В. ПОЗНЕР: Но вы знаете, даже я как атеист, когда вхожу в церковь, я снимаю шапку. Уважать чувства верующих — это как минимум, я считаю, воспитанный человек…
Р. ЩЕДРИН: Мне кажется, что это воспитанный человек должен иметь непременно.
В. ПОЗНЕР: Конечно. Поговорим чуть-чуть с вами о России. Вы причисляете себя к поколению шестидесятников — вы как-то об этом говорили. И вы говорите, что благодаря этому поколению сегодня появилось поколение, в котором вновь возродились смелость, отчаянность, риск. Вы были членом Межрегиональной группы народных депутатов, которые, с ваши слов, боролись «не за то, чтобы олигархи, воспользовавшись плодами этой борьбы, набили себе карманы, чтобы все эти яхты или скупленные на корню Сардинии, Черногории окажутся в руках у горстки богачей. Те демократы конца восьмидесятых думали о судьбе страны, пусть сегодня это звучит высокопарно. А вот те, кто потом взял в руки скипетры власти и на которых приклеили этот ярлык «демократ», во главу угла поставили собственную выгоду». Прошло немало лет с вашего этого высказывания. Что вы скажете сегодня? И не считаете ли вы, что вы, демократы восьмидесятых годов, шестидесятники (мы — я же тоже туда же) потерпели довольно тяжелое поражение?
Р. ЩЕДРИН: Вы знаете, вообще это был очень, мне кажется, чистый орден людей — я имею в виду ту же Межрегиональную группу. И ее предтечей была «Московская трибуна», где были те же люди, но только москвичи. И я не могу не вспомнить, что эти ярчайшие люди, которые там были, тот же Юрий Афанасьев исключительных точек зрения, интереснейших, свежих, ярких мыслей человек, прекрасный оратор, который как-то, увидев, что не туда пошел поезд, отошел в сторону. Другие поехали на том поезде в другом направлении, что тоже, мне кажется, не самое доброе, что они сделали. Но я должен сказать, что как-то мы встретились с Егором Яковлевым, ныне уже он не на нашей планете. Он тогда был главным редактором «Московскх новостей». Интереснейшая была газета. И он мне сказал: «Ну что? Мы были дон-кихотами». И я сказал: «Да». Хотя, для того времени, для того момента это была очень важная активность.
В. ПОЗНЕР: Значит, не поражение. Потому что Дон Кихот на сегодняшний день все равно Дон Кихот.
Р. ЩЕДРИН: Наверное, это была победа. Но очень еще не устоявшаяся для исторического взгляда, мне кажется. Но все-таки Межрегиональная группа говорила о многопартийности, что казалось святотатством тогда, понимаете? Так что многие люди рвали себе сердце как Алесь Адамович, как Слава Федоров, которые действительно хотели сдвинуть этот многотонный мертвый корабль.
В. ПОЗНЕР: Да. История им еще не воздала. Но, по-моему, воздаст все же.
Р. ЩЕДРИН: Я тоже надеюсь.
В. ПОЗНЕР: «По-моему, в стране нашей, а значит, и нам вместе с ней предначертана трагическая судьба. Я верю, что судьбу предопределяют высшие силы. За что-то, видимо, они нашу нацию покарали. И всем следующим поколениям приходится расплачиваться, неся этот грех на себе, потому что больно уж наша история ухабиста». И еще: «И каждый новый лидер, возглавлявший страну, швырял наш корабль такими поворотами руля, что это отзывалось страшным эхом в каждом уголке России, таким страшным, что лучше об этом не думать, а жить тем, что дает сегодняшний день». Вы знаете, из этих ваших слов выходит, что всё, приехали, никакой надежды, если Россию карают. За что карают? И действительно это так? Безнадега немножко, нет?
