Журнал Русская жизнь - Девяностые (июль 2008)
Во всем остальном фильм совершенен. Это энциклопедия интеллигентских болей, бзиков, страхов и грез конца столетия. Утерянные для человечества романы с подростковым названьем. Без памяти влюбленная в зрелого мастера юная фейка, спящая в мужских рубашках. Кровавая лапа ГБ. Мечта в Париж. Равнение на Булгакова. Виды лесных массивов и водных гладей любимого города с высоты вертолетного полета. Куклы Параджанова, еще одного киевского армянина, пострадавшего от КГБУ. Кошки. Макаревич. Фраза: «Я рождена на этот свет для тебя». Любовь втроем, как завещали Маяковский, Тодоровский и Абрам Роом. Жизненное кредо образованной б… ди: «Я же не виновата, что встретила вас одновременно». Постоянное ощущение трахнутости противоестественным способом. Гипсовый мим с запрокинутым лицом, по которому течет слеза. Парафразы с болгарским фильмом «Барьер», в котором уже очень зрелого суперстара интеллигентского сознания И. М. Смоктуновского любила красивая, гордая и поверхностно одетая болгарка с чудным именем Ваня Цветкова, они летали ночным городом, вздымая занавески, а потом она разбивалась по своему хотению от внутренних мук и непонимания окружающих. Пошлость - это всегда красота, только ее должно быть много.
Очевидно, чуя избыток красоты в окончательном монтаже, режиссер назвал фильм «Райские птицы» - не иначе, отсылая к тысячекратно цитированной мудрости Светлова: «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей».
В случае Балаяна это горькая правда.
Когда он был молодым щенком, он как никто умел передать музыку сфер зудом шмеля, шепотом трав, колыханием ромашек и томным гулом ленивого зноя. Лучшего звуковика, а значит, и лучшего интерпретатора Чехова, природа не знала - это было видно еще с выдающегося, немногим памятного «Поцелуя», где впервые сложилась его фирменная оппозиция Янковский - Абдулов, нежная глубина против таранного жизнелюбия. Ранимая глубина, возведенная в кредо, всегда чревата обоснованным хохотом жизнелюбов и поношениями «Русской жизни».
Сквозная балаяновская идея слияния поэтичных натур с ландшафтом и их войны против двуногих конкистадоров, бесспорно, нова и лирична. Ее с разных концов пытались подцепить прогрессивные экологисты и исследователи амазонских верховий, но не хватало именно языкового погружения: стрекота цикад, роения мошек, шелеста листвы и густой флористической эссенции. Балаян тот язык знает лучше всех, но явно начинает подзабывать собственный. Всем и так было ясно, что он частица обитаемой природы, да только люди гадали: мураш ли он, ползущий по трикотажному шву, одинокий листок или виноградная косточка в теплую землю. Когда в финале «Райских птиц» офицер КГБ смачно, со смыслом и сплеча вдавливает папиросу в узловатую кору, окончательно ясно: Балаян - дерево. С корнями, кроной и прочими интеллигентскими двусмысленностями. Дуб-колдун. Клен-вещун. Анчар, как грозный часовой. «Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон, мы за руки взяли друг друга - давай выводи свой кровавый ОМОН, плешивая гадина Пуго!» - как пелось в уличных частушках 91-го года.
Придет время, взовьется в рощах и кущах, в дебрях и чащах сигнальная трель, и растительный мир с насекомой фауной вспрянет, поднимется и отомстит за своих гэбистам, туристам, жизнелюбам, кинокритикам и прочим душителям святого. За Пушкина, за Окуджаву, за обоих Тарковских, за Коленьку-Катеньку-Сереженьку, за их перышки и ангельский голосок. Чертоги рухнут, и вечнозеленая народная артистка правобережной Украины Ротару споет на пепелище гимн: «Луна-луна, цветы-цветы».
Командовать парадом будет Балаян.
This file was created with BookDesigner program [email protected] 12.01.2012
