Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было
– Одиннадцатую, Антоша.
На «когда твой друг в крови» менеджер Лика выключает телефон (должностное преступление) и утирает слезу. Железная Юля Юденич кусает кулачок. Любитель ню-джаза Рассказов и специалист по Мадонне Вишняков, прижатые в толпе друг к другу, загипнотизированно смотрят вниз. Олейников ни за что не вернется встречать журналистов ко входу. Женя Малыш обнимает Поварешкину.
Лена прибегает снизу:
– Можете меня уволить, но у меня там трое на коленях стоят и говорят, что не встанут, если не найдется билета. И я их пропущу.
Делайте что хотите, я никуда отсюда не уйду. Пропускайте кого угодно, куда угодно: Боярского все равно слышно только в интерлюдиях между песнями, зал поет хором, напрочь его заглушая, и Антону из-за своего пульта зал не победить. Сухопарый мужчина возраста моего папы, мягко говоря, не Паваротти, под Антонову гитару и древнюю фонограмму, с шутками про Жириновского из чужой жизни – обошелся с залом как удав с кроликом. Клянусь, более благодарного кролика удаву не давали никогда.
Дэвид Браун протискивается через толпу на «Зеленоглазом такси». Обнимаемся над головой Боярского – больше места на ВИПе нет. Он рассчитан на тридцать человек, а сейчас здесь человек сто.
Боярский поет что-то про клуб «Икра». Лика рыдает в открытую.
Москвичи не привыкли к песнопениям, где Рязань превращается в Казань или в Тюмень – в зависимости от города пребывания. В тюменской филармонии этот трюк не раз и не пять видели. С мокрыми столичными тренд-сеттерами, набившими этот душный зал под завязку, так никогда не обращались.
А впрочем, не до иронии. Дорогая редакция, я смотрю концертов триста в год, и я не очень юн. Я в жизни ничего подобного не видел.
Четвертый бис с «Пора-пора-порадуемся», кажется, и впрямь последний.
Выхожу во двор и три минуты стою молча.
Возвращаюсь в гримерку. Стучу. Шляпа – на столе. Боярский запускает пятерню в полуседую шевелюру. Держит себя в руках, будто и не было ничего.
– Если не сложно – снимите для меня вот тот большой плакат.
– Три на шесть метров, который на входе?
– Да, пожалуйста.
Ударяю дверью Мишу с Брауном. Ой!
– Грегори, он не против, если мы скажем спасибо? – не склонного к лирике Брауна, похоже, накрыло нашим детством.
Боярский не против.
– Вы говорите по-английски, Михаил Сергеевич?
– Yes! – шляпа снова на месте.
– Your song «Green Eyed Taxi», – почтительно наклоняет голову Браун, – I'm really, really, really impressed!
Я не я, если Браун не подумывает в эту минуту о ремейке.
– Thank you, – вежливо кивает Боярский. – What do you do?
– Михаил Сергеевич, к вопросу о том, кто у нас играет – Дэвид играет здесь чаще других, мы сейчас найдем вам пластинку его группы, думаю, вам понравится.
Миша с Брауном ретируются в машину искать пластинку Brazzaville. Возвращаются, вручают, откланиваются.
– OK, thank you! – интересно, будет ли Боярский слушать Brazzaville?
Анечка приносит сложенный вшестеро огромный плакат и объявление с обрывками скотча: «На концерт Михаила Боярского все билеты проданы».
– А когда у вас поезд? – интересуюсь я.
– Через двадцать минут, – упаковывает плакат Боярский. – Машина готова?
Снова в.быт – о том, что нужна машина на вокзал, никто не предупреждал. Не везти же его на прикормленной «Волге», что стоит у подъезда.
– Миша, – звоню Браунову опекуну. – Вы далеко отъехали? Пожалуйста, разворачивайся срочно, высаживай
Дэвида, возвращайся и бери Михаила Сергеевича. Поезд через пятнадцать минут.
Я Дэвиду перезвоню и объясню. Он поймет.
***
Что с Моби у Таньки ничего не получится – я был уверен железно. Для того и существует техника, чтобы не срабатывать в самый ответственный момент. И не страшно – был разработан план «Б», по клубу слоняется дюжина граждан в белых комбинезонах с маской Моби на лице. Танька собрала безумный микс из 2Unlimited и Rednex – вспомним голодное детство. Трэш-саундтрек девяностых пробирает до костей. Ее коллеги с рекорд-лейбла насобирали зашедшим на огонек призов и подарков. Друзья из LiveJoumal бодро расширили вечеринку в честь выхода нового альбома Моби.
Это не «Play» и не «18», конечно, но вполне ничего альбом – если кто-то еще слушает музыку альбомами, как это было в пору «Play» и «18». Подозреваю, что Таньке просто хотелось сделать вечеринку, никогда раньше она вечеринок не делала. А тут подвернулась возможность – еще и с пользой для лейбла-работодателя. А у лейбла появился шанс достучаться до Моби и выбить пятнадцать минут промовремени.
Бой курантов. Торжественная Танькина коллега в черном платье остановилась с микрофоном у экрана.
Сейчас ничего не будет видно или слышно не будет.
На экране – знакомая бритая голова.
– Привет, Моби! Ты слышишь нас?
– Слышу и вижу, – отвечает голова.
Надо же. Пятьсот человек, забредших по объявлению в LiveJoumal, радостно вопят.
– Чем ты сейчас занимаешься? – интересуется Танькина коллега.
– Только что пообедал. Хотите посмотреть, что у меня в холодильнике?
Моби подхватывает камеру и идет к холодильнику. Ну и запасливы вы, господин народный артист: я такой холодильник только у родителей перед Новым годом видел.
– А что ты видишь из окна? – Ведущая молодец: пятьсот человек в зале точно не интересует, что там Моби думает по поводу своего последнего альбома и судеб искусства.
Камера, вынесенная на балкон, показывает расческу манхэттенских крыш: высоко живет народный артист.
– Здравствуй, Лиса! Здравствуй, Гомер! – дурачится Моби: он проходил мимо полки с игрушечными Симпсонами и – понял правила игры – устроил русским телезрителям кукольный театр.
Моби электровеником носится по своему лофту: показывает домашнюю студию, открывает двери шкафов, машет рукой, подмигивает населению – ведет себя по всем правилам виртуального зоопарка. Подарок, а не артист. Дюжина поддельных московских Моби с масками на лице расселась у экрана и внимает.
С нижнего танцпола доносится марш 2Unlimited.
– Вообще! – бормочет Танька. Она страшно горда. Пожалуй, ее первая вечеринка переплюнула мою – с Ноевым ковчегом из Финляндии. Надо ей как-то внушить, чтобы она прекратила робеть и сделала вторую.
У нас с ней сегодня одинаковые куртки цвета металлик – очень кстати к девяностым. Городские сумасшедшие: умеренная версия. Легко приметить друг друга в толпе. Я пытаюсь ее поймать десять, двадцать минут – Танька летает вверх-вниз по нашей универсальной лестнице-тренажеру, контролирует процесс. Знакомо: промоутерский адреналин.
Она никогда об этом не говорит, но я-то знаю, у нее винила дома – пудами. Дальше, дай бог, встанет за вертушки, свою резиденцию придумает – она ведь хорошо осведомлена, как выглядят вечеринки в Токио, Кейптауне и Барселоне. Ей просто чуть смелее надо быть, упрямее. Квартирных хозяек делить на восемь, в метро с озлобленными пролетариями поменьше ездить, не мерить себя по московским однокурсникам с гектаром рекламных агентств (есть и поинтереснее карьеры), перестать злиться на лесби, останавливающих машины, когда Танька цокает каблуками по улице – миниатюрная, независимая, в куртке цвета металлик и без бойфренда. В городе ведь каждая, кто не степфордская жена и не баба при полиэтиленовом пакете со жратвой, – потенциально под подозрением. Не написано для Таньки сценария. Ну и что теперь, обращать внимание на местные глупости?
– Тань, пять минут есть? – поймал наконец. Кричу в ухо: шумно.
– Эй, у меня диджей на дверях, надо его поставить играть. Давай попозже, а лучше завтра созвонимся.
– Ну ты молоток в любом случае. Я хотел поговорить, ты что дальше делать думаешь?
– Не слышу ничего!
– Молоток, говорю! Давай выйдем из шума на минуту? Танька просительно прижимает руки к груди: понял, занята, отстал. Я все равно на нее нападу потом. Моби свидетель.
***
Говорили вчера по телефону.
– Григорий, это Боярский. Вам для меня должны были оставить МРЗ-коллекцию Beatles. Есть такое? Отлично! Вы в Москве? Я буду завтра на инаугурации президента в Кремле, как закончится, поеду с Кутафьей башни в Боткинскую больницу и дальше в аэропорт. Где-нибудь по дороге мы можем пересечься?
Выхожу из дома, перехожу улицу у магазина «Москва». Не ходите в магазин «Москва» без цели! Стоит зайти на минуту – расплачиваешься у кассы за путеводитель по Чукотке.
Черный оддскульный «мерседес» тормозит у троллейбусной остановки. Большая ладонь высовывается из окна – шляпа остается в машине.
– Вспоминаю вас часто и тепло! – Михаил Сергеевич Боярский не склонен к комплиментам, это дорогого стоит.
– Как инаугурация?
– Все по плану, спасибо. Как у вас? МРЗ-диск перекочевывает в машину.
– Где Боткинская-то, спросите! – вежливо толкает Боярского в бок шофер.
Номера вроде московские.
– Как отсюда в Боткинскую больницу лучше проехать? – интересуется Боярский.
