Рой Медведев - Солженицын и Сахаров
Я не могу разделить ни этих взглядов, ни этих настроений. Но они не случайны. Их, хотя и не в столь резкой форме, высказывают многие русские люди.
Конечно, самый многочисленный и самый мощный русский народ занимает в Советском Союзе весьма видное место. Его и сегодня называют в печати "старшим братом"; русский язык и русская культура быстро распространяются по всей территории СССР. И все же собственно национальная жизнь рус
179
ского народа, как это ни странно, затруднена гораздо больше, чем, скажем, армянского, грузинского или узбекского народов.
Так, села и деревни основных русских областей несравненно более запущены, чем, например, села Украины, Молдавии, Закавказья или Прибалтики. К тому же русский народ фактически лишен своей столицы. Москва, ставшая столицей многонационального Союза, почти утратила черты национального русского города, центра собственно русских земель, каким она была до революции, когда столицей империи являлся более европеизированный, чиновный и промышленный Петербург. Это превращение Москвы в интернациональный центр, лишенный четких национальных очертаний, нельзя считать положительным для русской нации.
Наблюдающееся ослабление русских национальных начал не является в настоящее время ни закономерным, ни прогрессивным. Конечно, во всем мире происходит сейчас частичное слияние всех наций. При этом некоторые небольшие нации, не имеющие старой развитой культуры, постепенно ассимилируются, сливаясь с нациями более крупными и развитыми. Но, как правило, национальная культура, самосознание и обычаи представляют огромную ценность, которую нужно развивать и лелеять - отнюдь не в ущерб, конечно, интернациональной экономической, научной и технической интеграции. Еще до революции Ленин писал, что "целью социализма является не только сближение наций, но и слияние их". Пожалуй, это было слишком поспешное суждение. Во всяком случае, за прошедшие 57 лет основные национальности СССР, безусловно, не исчерпали возможностей развития своей национальной культуры и национальной жизни - и трудно сказать, произойдет ли это вообще, по крайней мере в ближайшие столетия.
Каким образом следовало бы способствовать не только сохранению, но и развитию национальной самобытности русского народа? Это вопрос, требующий специального рассмотрения. Во всяком случае, следует отметить, что давнее предложение о разделении столиц СССР и РСФСР (за которое при Сталине было осуждено немало людей) не является столь уж беспочвенным. И, безусловно, необходимо принять широкие и срочные меры для поднятия сельского хозяйства и культуры в коренных русских областях - особенно в центре и на севере Европейской части РСФСР.
У Солженицына есть, однако, иное предложение. "Наш вы
180
ход один, - пишет он, - ... перенести центр государственного внимания и центр национальной деятельности (центр расселения, центр поисков молодых) с далеких континентов и даже из Европы, и даже с юга нашей страны - на ее Северо-Восток" (Северо-восток Европейской части, север Азиатской части и главный массив Сибири). "Построение более чем половины государства на новом свежем месте, - продолжает свою мысль Солженицын, - позволяет не повторить губительных ошибок XX века - с промышленностью, с дорогами, с городами". На громадных просторах Северо-Востока Солженицын предлагает создавать небольшие предприятия, основанные на "дробной, хотя и высокой технологии" и на "принципах стабильной, непрогрессирующей экономики". Но главной задачей переселенцев из Европейской России было бы "на пространствах Северо-Востока ставить (с большими затратами, конечно) такое сельское хозяйство, которое будет кормить своим естественным экономическим ходом".
Несколько лет мне довелось жить и учительствовать в небольшом поселке на Северо-Востоке. Это был богатый поселок, в нем жили в основном рабочие соседнего золото-платинового прииска. На сотни километров вокруг простирались нетронутые леса. Большинство семей имело небольшие огороды и скот. Однако главная часть продуктов питания завозилась сюда с юга, так как для сельского хозяйства вся наша зона была мало пригодна: последние заморозки случались в июне, а первые - уже в августе. Но ведь это типично для всего Северо-Востока; этот край наименее приспособлен для ведения сельского хозяйства, да еще "естественным экономическим ходом". Солженицын предлагает, правда, "растеплить и отморозить Северо-Восток", использовав для этого часть военного и весь космический бюджет. Но даже если бы это было возможно, какой же разумный государственный деятель согласится расходовать десятки миллиардов народных денег на сельскохозяйственное освоение северо-восточной целины, когда так еще запушено сельское хозяйство в Смоленской, Псковской, Вологодской, Новгородской, Кировской, Калужской, Рязанской областях? Когда так еще неблагоустроенны десятки старинных русских городов - Тула, Калуга, Калинин, Вологда, Смоленск, Астрахань, где целые районы состоят из покосившихся деревянных домов, построенных еще в начале век; Можно ли вкладывать миллиарды в создание какой-то фантастической "новой цивилизации" на Северо-Востоке, не добившись
181
процветания экономики в Европейской части СССР, не наладив здесь сносную жизнь для всего населения?
Конечно, постепенно осваивать Северо-Восток необходимо, и кое-что в этом направлении делается. Но это освоение не может быть самоцелью, природные богатства этого громадного края следует использовать преимущественно для улучшения жизни в старых районах заселения: в Европейской части России, на Украине, в Прибалтике, Белоруссии, в Средней Азии, в Закавказье. И все республики СССР должны принять участие в освоении богатств Сибири и иметь право использовать эти богатства в своей экономике.
Да вряд ли под силу будет поднять это дело одним только русским добровольцам! Так ли уж много людей согласится добровольно уехать из Москвы и из других центральных городов (тяготы жизни в столице Солженицын явно преувеличивает) на постоянное жительство в северо-уральскую тайгу или в Якутию? Крупные города притягивают людей из деревни не только более высокими заработками, не только театрами. Немалую роль играет и то, что в городах люди имеют несравненно большие возможности общаться с теми, кто близок им по духу и настроениям. Эта тяга к людям не в последнюю очередь предопределяет исчезновение крошечных деревень "в три избы", о судьбе которых так сокрушается Солженицын.
О положении православной церкви
Я не разделяю религиозных взглядов Солженицына. Но его тревога по поводу положения церкви в СССР не беспочвенна.
Православная церковь в течение тысячи лет была важным элементом русской национальной жизни, и нелепо было бы отрицать, что она для многих продолжает им быть. В стране и сегодня живут десятки миллионов верующих, для которых религия составляет главную часть их духовного мира, выполняет функцию утешения и, выражаясь научно, регулирующую и коммуникативную функции.
Известна драматическая судьба православной церкви после революции. Известно и то, что церковь не была нейтральной в развернувшейся тогда жестокой политической и военной борьбе и в основном выступала против советской власти. Тем не менее значительная часть обрушившихся на нее репрессий была не
182
оправданной и излишней. Еще более достойны осуждения те репрессии, которым подверглась церковь уже в мирное время, в конце 20-х годов и в 1937-1938 годы, в результате чего в РСФСР осталось всего несколько сот действующих храмов. Положение православной церкви изменилось к лучшему лишь в годы войны. Однако в начале 60-х годов снова были закрыты, а то и разрушены многие храмы. К счастью, эти вопиющие акты произвола вскоре прекратились. Однако разнообразные утеснения православной (как, впрочем, и других) религии, а также ряда сект все еще продолжаются, и это причиняет страдания многим верующим.
Как марксист, я считаю церковь пережитком прежних эпох. Я убежден, что нравственное и духовное возрождение и развитие русского народа (как и других народов нашей страны) произойдет не на основе христианства, вообще - не на религиозной основе. Мои надежды связаны с развитием политической свободы, свободы слова и информации, т. е. с развитием социалистической демократии. Однако в понятие этой демократии для меня входит и свобода совести. Пока у нас в стране есть верующие, они должны иметь возможность беспрепятственно выполнять все предписанные их религией обряды. И поскольку верующие такие же граждане нашей страны, как и неверующие, притеснения церкви, открытые и скрытые подавления свободы совести граждан есть одна из форм нарушения демократии - тем более непростительная, что все религиозные организации в стране давно уже отказались от вмешательства в политическую жизнь общества. Марксизм не должен в этом отношении брать пример с самой церкви, которая в прежние века упорно и жестоко преследовала все формы инакомыслия.
