Иван Киреевский - Европеец
Иоанн VI не сходил еще с корабля, на котором прибыл в Европу, как уже лишился всех обольстительных надежд своих. Кортесы предписали ему строжайшие законы и дошли до того, что назначили час, в который он должен выйти на берег. Государь самодержавный, он не был тираном. Под предлогом желания иметь в нем короля конституционного сделали его рабом, и он скончался злополучным.
Бразильцы исполнились величайшего негодования, когда увидели себя оставленные своим государем. Они не могли его возненавидеть, и любовь их обратилась в презрение. Последний центр единства, в коем сосредоточивалась Бразильская провинция, был у них похищаем в страну отдаленную. Справедливая гордость не позволяла бразильцам переплыть моря для возобновления власти, уже сокрушенной в Бразилии; но тогда повсюду обнаружились все гибельные и печальные следствия колониальной системы.
Вредное соперничество, бывшее между капитанствами, возникло с большею, нежели когда-либо, силою. Глубоко оскорбляемые гордым презрением столичных жителей, жители внутренних провинций принялись за исследование их привилегий. Каждая область желала быть первостепенною, небольшие города возмечтали сделаться столицею королевства, и жители степей, не имевшие понятия ни об искусствах, ни о просвещении, ни об удобствах жизни, с гордостью утверждали, что все без исключения можно найти в месте их рождения, и что округ, ими обитаемый, может обойтись без целого мира. Бразилия близка была к уничтожению от ужасного в ней безначалия, когда несправедливая, нелепая политика лисабонских Кортесов удержала ее в ее падении.
Португальский народ не мог видеть без горести совершившегося освобождения принадлежавшей ему колонии. По причине сего освобождения иссякал главнейший источник богатств Португалии. Она возвращалась на прежнюю чреду свою второстепенных держав. Освобождение Бразилии в одно и то же время оскорбляло национальную гордость португальцев и наносило вред их выгодам. По сим причинам собранием Кортесов постановлено было в необходимость снова подвергнуть Бразилию игу метрополии или потерять доверие португальской нации.
Ослепленные народною гордостию португальские законодатели, вероятно, почли не нужным взглянуть на карту Бразилии. Определение их, лицемерное и вместе неблагоразумное, восстановило прежнюю колониальную систему. Оно произнесло анафему и королевству Бразильскому и новому принцу, коему Иоанн VI вверил правление Бразилией но предписанию Кортесов. Дон Педро[5], уже супруг и отец семейства, должен был возвратиться в Европу, чтобы путешествовать под надзором наставника и читать с ним книгу о «Должностях» Цицерона или «Приключения Телемаха».
Оскорбление, общее и принцу и бразильцам, сблизило их между собою. Дон Педро не захотел повиноваться лисабонским законодателям; бразильцы признали его своей главою, выгнали португальских солдат и провозгласили свою независимость.
Новый государь обширной Бразильской империя имел 22 года от рождения. В юности был у него наставником достойный человек, датчанин Родемахер[6]. Но испорченный двор Иоанна VI смотрел с равным предубеждением на ученость и добродетели.
Мудрый наставник был удален разными происками, и единственным учителем Принца, с того времени, был францисканец Антонио д'Аррабида[7], ныне Епископ in partibus53*. Этот монах слыл человеком ученым в своем ордене, но познания ученейшего из францисканцев были еще очень ограничены, а отец Антонио д'Аррабида не хотел и их всех передать своему воспитаннику. Дон Педро от природы получил счастливые способности — ум, память и душу возвышенную. Если бы воспитание развило сии драгоценные семена, если бы оно вскоренило в юном инфанте некоторые наклонности, если бы пример дурной не представился первый его взорам, если бы изучением наук важных положена была преграда его быстрому воображению, и скажем наконец, если бы, приняв кормило правления, он нашел помощников с большими дарованиями и рвением, Дон Педро мог бы создать на прочных основаниях цветущую и законно свободную империю.
Дон Педро, едва вступивши в жизнь, не имея ни навыка к делам государственным, ни познания людей, не имея никакого образования, ни друга искреннего и просвещенного, и почти без руководителя, стал повелителем империи, уступающей в обширности только России, Китаю и Британским владениям, империи еще не образовавшейся, мало известной, в областях коей разнородное народонаселение представляет более различий, нежели сколько существует оных между Францией и Англией, между Германией и Италией. Он был в цвете лет, одарен необыкновенною физическою силою, правдив, благороден и искренно желал добра. Это, без сомнения, много, но этого недостаточно было в тех затруднительных обстоятельствах, в коих он находился. Необходимо было дать новую форму правлению Бразилии; но подвиг сей представил бы великие затруднения и человеку, более Дон Педра искусившемуся в делах государственных.
Приняв вначале титло Принца Регента и защитника Бразилии, Дон Педро провозглашен был потом Конституционным Императором. Тогда не было еще конституции. Депутаты различных провинций, собранные в Рио-де-Жанейро, занимались сим многотрудным делом. Вскоре, однако, обнаружилось довольно сильное направление к республиканизму. Дон Педро стал бояться за свою власть и вдруг распустил конституционное собрание, подвергнув изгнанию некоторых членов оного, замечательных своими дарованиями и красноречием. Столь смелое и решительное действие произвело всеобщее недоумение в народе и на короткое время увеличило власть императора. Но чтобы воспользоваться всеми следствиями оного, нужно было показать постоянство и искусство в делах, а сие не было уделом государя еще столь юного. Разрушение конституционного собрания, по внимательном исследовании оного, послужило только к тому, что император сделался менее любим народом. Дон Педро объявил, что он внесет в новое собрание проект конституции, замечательной своею благонамеренностию, и проект сей действительно представлен был нации 11 декабря 1823. Но уже начали не доверять Дон Педру; боялись, чтобы он, созвав новое конституционное собрание, не разогнал его прежде окончания всех прений, и народ, через посредство своих муниципалитетов, требовал, чтобы представленный проект немедленно объявлен был законоположительною хартиею. 25 марта 1824 учинена была присяга новой конституции, и вскоре потом обе палаты собрались и начали свои занятия.
Нет, конечно, большого единства в характере бразильского народа; впрочем, можно сказать, что вообще все бразильцы добры, великодушны, гостеприимны и склонны к некоторому великолепию, а в иных провинциях жители отличаются особенною понятливостию и живостию ума. Колониальная система удерживала бразильцев в глубочайшем невежестве: существовавшее между ними рабство приучило их к самым отвратительным порокам. Со времени же прибытия португальского двора в Рио-де-Жанейро продажность водворилась во всех состояниях. Начальники многих аристократических партий, разделенных между собою интригами, суетностью и мелочными интересами, рассеяны были по всей Бразилии, но в сей земле общество не существовало, и едва можно было заметить в ней некоторые элементы жизни общественной.
Само собою разумеется, что должно бы было применить новую форму правления к сему несчастному состоянию дел; что сия форма правления долженствовала бы быть направлена к соединению Бразильцев; что она должна была дать им нравственное и политическое воспитание. Но чтобы дать обитателям Бразилии хартию, составленную в сем духе, нужно было познать их основательно. Дон Педро, постоянно удаляемый родителем его от участия в делах, едва мог знать один Рио-де-Жанейро, город, народонаселение коего, весьма трудное к изучению, представляет странную смесь американцев и португальцев, белых, негров, креолов, людей свободных, отпущенных и рабов. Город, будучи в одно и то же время и колониею, и гаванью, и столицею, и местопребыванием двора, всегда находится под различными и вредными для него влияниями.
Дон Педро, одушевляемый благородными чувствами, искренно желал свободы своему народу. Сия великодушная идея была основанием законодательной грамоты. Хартия утвердила собою начала справедливости, и некоторые статьи оной достойны великой похвалы. Но в ней не было существенного различия со всеми прочими законоположениями сего рода; в ней ничего не было бразильского. Хартия сия столько же приличествовала Мексике, как и Бразилии, Франции, как и Германии.
С самого начала революции толпа людей невежественных, вскормленных в навыке рабства, была внезапно призвана к участию в делах. Страсти, порожденные в одно и то же время и колониальною системою и изнеможенною властию Иоанна VI, вырвались из цепей, ринулись на Бразилию и, казалось, готовы были растерзать ее.
